Страница 4 из 17
В целом, школа медсестёр была неплохой. Я научилась заботиться о людях с самыми разными болезнями. Я доказала самой себе, что простой уход может поддерживать борьбу с болезнью. Но врачи-«боги», как правило, пытаются принизить и очернить труд медсестры, и это неудивительно, поскольку он заключается в неприятных обязанностях: ваннах, клизмах, и прочих естественных физических отправлениях организма.
Я также изучила современную науку в части всевозможных заболеваний, их симптомов и лечения. В университетской клинике медсёстры были обязаны проходить те же базовые курсы, что и врачи – в том числе анатомию, физиологию, биохимию и фармакологию. Я считаю, это необходимо для целителя – сначала укрепить свои знания в области фундаментального изучения физиологических систем организма. В медицинских текстах также есть много ценной информации о пищеварении, усвоении и выведении. Чтобы до конца понять болезнь, практик альтернативной медицины должен полностью знать правильное функционирование сердечно-сосудистой, дыхательной, нервной, эндокринной систем, а также механику и подробную детализацию скелета, мышц, сухожилий и связок. Также полезно знать обычные медицинские модели для лечения различных заболеваний, так как они довольно результативны для некоторых людей, и не должны полностью игнорироваться на основании только лишь философских или религиозных убеждений.
В противном случае многие практикующие целители, которым не хватает нужной теоретической базы, выражают своё видение человеческого тела в ненаучных, метафизических терминах, которые могут показаться абсурдными образованным людям. Я не отрицаю, что любая болезнь имеет духовный аспект, и существуют потоки энергии внутри и вокруг тела, которые могут повлиять на физиологические функции. Я лишь предполагаю, что говорить о болезнях, не зная теории – всё равно, что называть себя художником-абстракционистом, не будучи способным даже сделать простой, точный рисунок человеческой фигуры.
К тому моменту, как я окончила сестринскую школу, жизнь в клинике уже стала тяготить меня. Я была молодой и бедной, и мне пришлось немало потрудиться, чтобы накопить достаточно денег для получения степени магистра клинической психологии в университете. Тогда я стала работать в клинике в Ванкувере, где занималась диагностическим тестированием и групповой терапией, в основном с людьми с психическими отклонениями. В результате у меня была возможность три года наблюдать результаты традиционного психиатрического лечения.
Первое, что я заметила – так называемый эффект «вращающейся двери». Люди уходили, но потом возвращались снова, демонстрируя неэффективность стандартного лечения – медикаментов, электрошока и групповой терапии. Более того, такое лечение зачастую было опасным, давало долгосрочные побочные эффекты, которые оказывались более разрушительными, чем сама болезнь. Это напоминало мне сестринскую школу; в глубине души я знала, что должен существовать более эффективный способ помочь людям восстановить их душевное здоровье. Чувствуя себя посторонней, я начала исследовать углы и закоулки клиники. К своему удивлению, на заднем дворе, скрытом от посторонних глаз, я заметила несколько человек с фиолетовым цветом кожи.
Я пыталась расспросить сотрудников об этом, но психиатры отрицали существование таких пациентов. Такая демонстративная и согласованная ложь только подстегнула моё любопытство, и после изучения множества журналов в больничной библиотеке я нашла статью о психотропных препаратах, нарушающих выработку меланина (тёмного пигмента кожи). Торазин, широко используемый в то время психотропный препарат, также был способен на такой побочный эффект. В конце концов, избыток меланина накапливался в жизненно важных органах, таких как сердце и печень, вызывая смертельный исход.
Особенно меня расстраивало лечение пациентов электрошоком. Эти насильственные травматические действия в самом деле могли устранить функциональные расстройства мышления, такие как суицидальные импульсы, но в результате пострадавший не мог вспомнить какую-то часть своей жизни, а иногда даже забывал, кем он был. Как и многие другие опасные медицинские препараты, электрошок мог спасти жизнь, но мог и отнять её путём уничтожения личности больного.
Клятва Гиппократа говорит о том, что первым критерием лечения должно быть стремление не нанести вреда. Я снова оказалась в ловушке системы, что подняло во мне чувство протеста. Ни один из этих специалистов и профессоров, ни одна научная библиотека не имели никакой информации об альтернативной терапии. Хуже того, ни один из этих «врачевателей душ» даже не думал о лучших методах лечения.
Несмотря на неприятные впечатления и глубокое разочарование, мой опыт работы в психиатрии, как и сестринская школа, оказался очень ценным. Я не только научилась диагностировать и оценивать степень тяжести психических заболеваний и опасности психических больных, но ещё и начала понимать их, чувствовать себя комфортно с ними, и поняла, что я никогда их не боялась. В данном случае отсутствие боязни – огромное преимущество, ведь психически больные очень остро чувствуют страх у других. Если они понимают, что Вы их боитесь, они часто этим пользуются. Когда человек знает, что Вы чувствуете себя спокойно в его обществе, понимаете многое из того, что он испытывает, можете и намерены его контролировать – он испытывает огромное облегчение. Мне всегда удавалось убедить психически больных людей рассказать мне, что на самом деле происходит в их головах, когда никто другой не мог заставить их общаться.
Несколько лет спустя я вышла замуж и стала координатором центра психического здоровья. Через мои руки проходили все судебные разбирательства округа, касающиеся психически больных людей. Я контролировала их возвращение в общество после лечения в государственной клинике, и некоторые наблюдения ещё раз подтвердили мои выводы о том, что в большинстве случаев больным не помогает традиционное лечение. Многие из них вскоре после выписки снова становились обузой для общества. Казалось, содержание больных в психиатрических клиниках было скорее этической задачей – временным освобождением для семьи и общества от психически больного человека.
Я видела и тех, кто выздоравливал в условиях традиционной системы лечения. Почти все из них были молодыми и с неопределённым психическим статусом. Скорее, им было удобнее находиться в клинике, потому что там они чувствовали себя в безопасности. Госпитализация для них означала кров, еду и постель, а зачастую и возможность вести половую жизнь – многие женщины-пациентки очень неразборчивы в связях. Многие из таких заключённых были уголовниками, для которых клиника была намного лучшим вариантом, чем тюрьма. Многие хронические больные также привычно манипулировали системой: будучи бездомными, они приходили в клинику с наступлением зимы и «чудесным» образом выздоравливали, как только возвращалась хорошая погода.
Через год работы координатором я знала достаточно о «системе», и решила, что это подходящее время, чтобы вернуться к получению медицинского образования, на этот раз в университете Орегона, где я изучала клиническую и консультативную психологию и геронтологию. Во время учёбы в аспирантуре я забеременела и родила своего первого ребёнка. Это глубоко изменило моё сознание. Я поняла, что до этого могла несколько безответственно относиться к своему питанию и здоровью вообще, но не имею права позволить себе то же самое по отношению к своему будущему ребёнку. В то время я увлеклась солёной пищей, чипсами и диетической кукурузой, и употребляла эти «продукты» каждый день. Я, как правило, ела то, что приходилось по вкусу, не думая о питательной ценности этих продуктов. Также в моем рационе было много того, что большинство людей считают здоровой пищей: мяса, сыра, молока, цельного зерна, орехов, овощей и фруктов.
Моё здоровье казалось мне достаточно крепким для моих 20 лет, чтобы выдержать эту гастрономическую безответственность. Несколькими годами позже мне удалось оправиться от рака молочной железы благодаря одной только силе воли (я расскажу об этом позже). Потому до наступления беременности я не особо задумывалась о своих пищевых привычках.