Правда выше солнца

Что-то хорошо знакомое, большое, горячее повернулось в груди. Сила. Она вернулась к Акриону – будто и не пропадала. Сила просилась на волю. Хотела смерти. Чужой смерти. Хорошей, правильной, нужной смерти. Да. Да.

Судья, кажется, что-то кричал – то ли Акриону, то ли другим бойцам, то ли публике. Что-то про дерзких крейке. Про тех, кто нарушает правила благочестивых игр, посвященных похоронам. Кажется, он требовал справедливости. Справедливости хотел и Акрион: он жаждал справедливости, хотел упиться ею, омыть лицо, обагрить руки.

И ещё было что-то про честный бой. Бой для нарушителя. Дальше Акрион бросил разбирать. Тирренские слова мешались в голове, теряли смысл. Кроме того, были другие звуки. Громче. Важнее.

В ушах снова и снова раздавался стук, отвратительный, глухой: мирмиллон бил щитом по затылку Спиро. Слышался и другой звук, страшный, влажный хруст: разбойник отрубал голову Кадмилу. Ещё звук, тихий, но от этого не менее жуткий: лопалась кожа и расступалась плоть Ликандра под остриём ксифоса. Акрион слышал, как ломались позвонки Менея, как дробились кости Евтида, как хрипели эфесские стражники. Слышал смерть.

И всё это тонуло в рокоте оживших барабанов. Тамм-та, тумм-та, тамм-та, тумм-та.

Он вдруг очутился один. Все остальные отбежали прочь, образовав круг. Рядом был меч – клинком в земле. Был труп со щитом, зажатым в мёртвой руке. Акрион подхватил меч, прыгнул к убитому. Рванул щит, окованный бронзой эллинский аспис. Мертвец держал цепкой хваткой. Дай! Взмах мечом: отлетели отрубленные пальцы. Щит остался у Акриона. Рука с трудом протиснулась в кольцо с изнанки асписа – мешал распоротый наруч.

– Бойцам нападать! – далёкий, смутный крик. – По одному!

Сила, тлевшая в груди, ярко вспыхнула.

Здесь не было невиновных. Не было. Каждый заслуживал наказания.

Первый – мирмиллон – поднял меч, обежал кругом Акриона, подпрыгивая, мерзко рисуясь перед зрителями. Щит у него был большой, как у того, кто убил Спиро. Акрион выжидал, хотя сила в груди обжигала, требовала красного, свежего, сладкого. Мирмиллон ринулся в атаку, ударил щитом, но Акрион, скрипя зубами от ненависти, подставил свой аспис. Отшвырнул врага. Падай! Ну! Тот попятился, раскинул руки, чтобы удержать равновесие. Открылся на миг потный, заплывший от обильной кормёжки торс. Акрион метнулся, вложив в бросок всю кипящую силу. Х-ха!! Мирмиллон повис на мече. Остриё вышло из левого бока, измазанное в крови и жёлтом жире. Готов! Да! Да!!

Гулкий шум ударил по ушам: зрители ликовали. Акрион выпустил рукоять меча, отшатнулся, предоставив мирмиллону падать, содрогаться, умирать. Наказан. Готов. Но этого мало, нужно наказать прочих. Хорошо, что к нему уже шёл другой. Гопломах.

Акрион в два прыжка оказался возле мертвеца, у которого отнял щит. Подобрал копьё – такое же, как у противника, доброе эллинское дори. Нацелил на шлем гопломаха – блестящую маску, гнусную рожу с провалами глазниц. Ты будешь наказан, жестоко, немедленно. Сейчас же. Иди, иди сюда, сволочь!

Они закружили, выставив копья, почти скрещивая их, ловя малейшее встречное движение. То и дело каждый совершал короткий, пробный выпад и тут же отдёргивал оружие. Гопломах напал первым. Крикнул, резко сбил древком копьё Акриона книзу и тут же, на обратном движении, ткнул наконечником вперёд и вверх, целя в голову. «Нет!» Акрион в последнюю долю мгновения повернулся. Удар, скользнув по щиту, пришёлся в бронзовую пластину наплечника.

«Повезло! Боги помогают!» Акрион оскалился от ярости. Напрягся всем телом, метнул копьё. Со всей силы, что кипела в жилах. Гнев! Вышло неудачно: наконечник проткнул врагу бедро. Тот глухо заорал внутри шлема, упал на колено, выронил копьё. Поднял руку с дрожащим выставленным пальцем. Пощады? Ему?! Акрион подскочил, зажал ручку асписа, крутанулся вокруг оси, ударил ребром щита по шлему – сокрушительно, страшно. Крик оборвался. Гопломах повалился на песок, выставив перед собой напряжённые, выпрямленные в локтях руки с уродливо сведёнными щепотью пальцами. Несколько раз кивнул головой в смятом шлеме, словно соглашаясь с кем-то незримым, и распластался по песку.

Акрион подобрал его копьё. Рука ещё гудела от удара, но щит остался цел. Ничего не было слышно, кроме шума толпы. Толпа. Сборище визжащих свиней. Свиньи с червями вместо мозгов. Они тоже виновны, виновны больше всех. И до них он доберётся. Как можно скорее. Только закончит здесь, на арене.

Мелькнула тень над головой. Акрион машинально взмахнул копьём. Тень окутала наконечник, рванула оружие из руки. Акрион от неожиданности выпустил древко. Заревел дико, как зверь. Сеть! Опять она! Оставили без копья, снова обезоружили! Тень свистнула над головой во второй раз, но он был настороже, увернулся, и сеть улетела куда-то за спину, не причинив вреда.

Вот он, соперник. Рыболов, худший из всех. Акрион ринулся вперёд. Плевать, что нет копья. Раздавлю щитом. Порву зубами. Забью в землю. Не уйдёшь!

Но рыболов оказался проворней. Ушёл от Акрионова прыжка и принялся молотить трезубцем: справа, слева, наискось, тычком. Бил древком, как дубиной, вращал оружие, чтобы обрушить со всего маху. Он был огромным – выше Акриона – и не жирным, как прочие лудии, а крепким, мускулистым. Невообразимо ловким и сильным. Акрион хрипел от ненависти, пятился, закрывался щитом. Трезубец лязгал о бронзу. Зрители кричали, неистовствуя, чуя: вот оно, ради чего пришли! Самое славное! Самое весёлое! Не просто убийство – зрелище.

Акрион отскочил, чтобы выиграть расстояние, найти потерянное дори. Но рыболов прыгнул к нему, не отставая. Ударил внезапно, сверху, пользуясь огромным ростом. Акрион судорожно взмахнул щитом, кое-как отбил трезубец: острия царапнули кожу на голове. Копья всё не было под ногами. Не было! Аспис вдруг стал тяжёлым, неподъёмным. Колени, мгновение назад напоенные злобной силой, дрожали от натуги. В голове шумело, и это был не тот шум, что издавали зрители. С каждым мигом Акрион делался слабее.

Так же, как слабел его гнев.

Он словно бы перегорел, как лампа, в которой кончилось масло. То же чувство испытываешь после четверти часа у алтаря Аполлона. Только бог даёт блаженство, а Акрион чувствовал лишь боль. Болели избитые, перегруженные мускулы. Болели стёртые ноги, горела кожа ладоней, саднили лёгкие. Словно боги взглянули на него, одарили силой, а теперь…

Теперь отвернулись.

Гнев сделал кровь ядом, и этот яд медленно убивал Акриона. Лишал воли, растекался по членам, претворял плоть в камень.

Он в очередной раз отразил щитом трезубец. Ударил изо всех сил, вскрикнув от отчаяния. Рыболов попятился, перебросил оружие в левую руку, потряс ушибленными пальцами. В тот же миг Акрион увидел под ногами вожделенное дори. Нагнулся, чтобы поднять.

И упал.

Хотел вдохнуть – и не смог. Хотел встать – не сумел. Только и хватило сил перекатиться на спину и смотреть.

Рыболов шагнул к нему: опасливо, пружинисто, думая, видно, что это – уловка. Осмелев, прокрутил в воздухе перед собой трезубец с погнутыми, затупившимися остриями. Замахнулся было, но скривил лицо. Опустил оружие, навёл Акриону в горло. Остриё надорвало кожу, по шее побежала струйка крови.

Тамм-та, тумм-та, тамм-та, тумм-та… Тамм.

Барабаны замолкли – разом, будто барабанщиков застрелили из луков.

– Жизнь или смерть? – прокричал рыболов грубым, сорванным голосом, обращаясь к толпе.

– Тезери! – выкрикнул кто-то из театрона. «Убей», – понял Акрион. Тут же десятки голосов поддержали: – Тезери! Те-зе-ри! Те-зе-ри!!!

Они кричали радостно, с ликованием, так же, как всего пару месяцев назад толпа во дворце кричала: «Акрион! Акрион!»

«Федру жаль, – подумал Акрион вдруг. – И Киликия. Помоги им, Аполлон. Раз уж мне не помочь».

Рыболов медленно, не торопясь отвёл для замаха трезубец. Всех лудиев учили красиво наносить последний удар. Как-никак, для этого зрители шли в театр.

«А всё-таки я сделал по-своему, – подумал Акрион почти спокойно. – Я не раб, я свободен, я сделал всё по-своему. Я – царский сын и царь Элла…»