Правда выше солнца

– Хорошо, если так. Сумку мне собрали? Я вчера просил кастеляна.

Мелита, снявши руки Кадмила со своей талии, подошла к сундуку у входа. Вынула холщовую сумку – с двумя ремнями крест-накрест, чтобы не болталась в полёте.

– Всё здесь, – покачала увесистую поклажу. – Куклы, кости, дохлые крысы. Всё грязное и горелое. И ещё кой-чего.

Кадмил взял сумку, заглянул внутрь.

– А, черепа! – обрадовался он. – Замечательно.

– Пакость какая, – Мелита поёжилась.

– Это, наверное, из морга, – успокоил её Кадмил. – Я слыхал, недавно трое рабов померли.

– Жаль бедных.

– Угу, – рассеянно откликнулся Кадмил, отмеряя нужную длину ремней. – Поможешь одеться?

– К вашим услугам, господин, – улыбнулась она.

Он скинул сандалии, снял гиматий, расстегнул фибулу на плече, выскользнул из хитона, оставшись совершенно голым. Мелита приняла одежду, аккуратно свернула, положила в тот же сундук, откуда извлекла сумку. Чувствуя, как всегда, мимолётное сожаление, что его тело не настолько же совершенно, как тело Мелиты (далеко не так совершенно и, надо признать, вообще далеко от совершенства), Кадмил взял с вешалки глухо звякнувший лётный костюм чёрного цвета. Сунул ноги в штанины, пропихнул ступни в сшитые воедино с тканью ботинки. Занялся многочисленными хитрыми застёжками, не имевшими названия на эллинском языке.

Мелита присела рядом на корточки, взялась помогать.

– Зачем всё это барахло в сумке? – спросила она, затягивая ремни на лодыжках. – Будешь притворяться колдуном?

– Наоборот, – он провёл ладонью по туго сидящим в матерчатых гнёздах кристаллам. – Буду притворяться, что колдун – кое-кто другой.

– Опять интриги? – в её голосе звучало то ли осуждение, то ли восхищение, то ли насмешка. А может, всё разом.

Кадмил вынул из кармана на поясе очки в толстой бронзовой оправе. Поглядел на свет. Стёкла, как всегда, были тщательно протёрты, без единой соринки: Мелита работу знала.

– Да тут такое дело, – сказал Кадмил, смущённо улыбаясь. – Кажется, я впервые убедил Локсия в своей правоте.

Она выпрямилась, поправила волосы:

– У тебя какая-то своя затея?

– Да, – сказал он скромно.

– И ты уговорил его сделать по-твоему?

– Да! – сказал он уже гораздо менее скромно.

Мелита с уважением кивнула.

– И сейчас летишь делать по-твоему?

– Я лечу вершить историю, – он подбоченился. – Гермес спешит изменить судьбу Эллады, о-хэ!

Она скорчила смешную рожицу и чмокнула Кадмила в нос. Зашла ему за спину. Чуткие пальцы прошлись вдоль хребта, задержались на блоке стабилизации, вшитом в пояс. Что-то зашипело, лязгнуло.

– Ты что, за меня не рада? – удивился он.

– Я за тебя очень рада, – сказала она, снова появляясь спереди. – Но почему-то сильно волнуюсь. Поосторожнее там, ладно?

Кадмил почувствовал себя уязвлённым.

– Я... – начал он, но Мелита не дала договорить, запечатала рот поцелуем.

– Просто расскажешь, когда всё получится, – сказала она. – А то ещё больше буду волноваться.

Он пожал плечами. Натянул шлем, надел очки, щёлкнул застёжкой на затылке.

– Ладно, надо лететь, – сказал он. – Да буду я к себе милостив.

– И да хранит тебя запасная батарея, – сказала она. Это была их дежурная шутка.

Они улыбнулись друг другу, но как-то стеснённо, почти виновато.

Кадмил отворил наружную дверь и ступил на серый камень взлётной площадки. Ветер дул и вправду несильный, на такой можно не обращать внимания. Тем не менее, зная, что Мелита вышла следом и смотрит, он картинно лизнул палец и повернулся вокруг оси, строя задумчивую, серьёзную мину. Кивнул себе с видом решительным и суровым. Раскинул чёрные рукава, как крылья. Не удержавшись, глянул на Мелиту.

Та стояла, обхватив себя руками, словно мёрзла. Поймав его взгляд, коротко махнула: мол, лети уже.

Кадмил медленно поднялся в воздух на десяток локтей. Как всегда, боковым зрением он подмечал вокруг себя мельтешение полупрозрачных точек. Парцелы, магические частицы, которых он почти никогда не видел отчетливо. Стоило попытаться их разглядеть, как они пропадали из поля видимости, словно растворяясь в небе. За много лет Кадмил так и не привык к тому, что его способность к полёту вызывают эти призрачные, существующие будто бы наполовину в воображении точки.

Он мог бы летать и без костюма, но не быстрее бегущего человека и не набирая высоту более сотни локтей над землёй. Одежда, изобретенная и сконструированная Локсием, приумножала силы Кадмила. Комбинезон помогал взмывать вверх на дюжину стадиев и мчаться со скоростью стрижа. Конечно, всё это предназначалось только Гермесу, вестнику богов. Для обычного смертного костюм стал бы бесполезным душным платьем.

Всё, больше медлить нельзя. Помахать на прощание Мелите. Вытянуть руки по швам. Приказать себе: вверх, в небо!

Ветер лизнул в лицо, засвистел в ушах. Земная тяга на миг усилилась, словно не хотела выпускать того, кто был ей всегда подвластен, но тут же сдалась и отхлынула. Он, как всегда при взлёте, глубоко вздохнул, набирая воздух стеснённой грудью, счастливый, лёгкий. Свобода.

Поднявшись на двести локтей, Кадмил завис в пустоте, медленно поворачиваясь, разглядывая уменьшившийся мир, намечая ориентиры. Курчавая зелень склонов Парниса под ногами. Голубое лезвие Коринфского залива на юге. Алые закатные облака на западе. Вечно мрачная, закутанная в туман вершина Олимпа на севере. Россыпь белых камушков на юго-востоке: древний город, после объединения племён ставший столицей всей Эллады. Град Афины-Девы и Аполлона-Миротворца. Его сегодняшняя цель.

В путь, Гермес, небесный посланник. Пускай свершится то, что суждено.

Заложив крутую петлю, Кадмил взял курс на юго-восток и полетел к городу. За спиной время от времени пощелкивали регуляторы блока стабилизации, в нагрудных клапанах грелись энергетические кристаллы. Внизу плыли пустоши; заросшие вереском и низкими маслинами, они источали пряный знойный запах. Кадмил мог преодолеть путь до Афин за полчаса, но не было нужды торопиться; напротив, стоило дождаться темноты.

Он думал о Мелите.

Вот уже месяц, с тех пор, как выяснилось её положение, Кадмила не покидало странное чувство, какого не доводилось испытывать раньше. В этом чувстве поровну мешались радость, тревога и вина. Беременность жриц на Парнисе была событием редким, но не чрезвычайным. Больше того, такое даже приветствовалось: рождённых детей обычно оставляли при комплексе и с малых лет назначали им наставников из числа жрецов. В итоге вырастали молодые кадры, крепкие специалисты, сызмальства приученные к технике и, по словам Локсия, «обладавшие хорошим генетически обусловленным умственным потенциалом».

Но вот от богов жрицы залетали не то чтобы очень часто. По правде говоря, такое случилось впервые.

Кадмил не мог предположить, как отреагирует Локсий, если выяснится правда. Он не особенно боялся гнева начальства: за много лет ему доводилось видеть верховного бога в самом разном состоянии духа – от благодушного умиротворения до предельного бешенства. Разъярённый, Локсий дышал пламенем, призывал на голову провинившегося изобретательные проклятия, окружал чудовищными, ужасающими иллюзиями. Но быстро отходил и не был злопамятен.

Гораздо больше Кадмила пугало другое. Его собственный организм, изменённый магическими процедурами, мог подвести в самом важном. Что, если ребёнок погибнет или, хуже того, окажется монстром? Что, если он погубит мать? Или, может быть, плод любви бога и обычной женщины родится идиотом? Станет обузой Кадмилу, вечной болью для Мелиты, вечным позором для них обоих?

Невесть как залетевшая на такую высоту мошка впечаталась в правый окуляр очков, расплющилась бурым пятном. «Смерть на тебя», – пробурчал Кадмил. Он сбросил скорость и, превозмогая напор встречного ветра, поднял руку, чтобы протереть стекло. Не стоит беспокоиться о том, чего не можешь изменить; настанет время, и всё образуется. А, если что-то пойдёт не так, то ведь рядом – Локсий, лучший и талантливейший учёный Батима. И его биокамеры. И целая армия учёных жрецов. И целое море пневмы со всей Эллады.