Правда выше солнца

Акрион кивнул – но без согласия, из одного только уважения к божьему посланнику.

– Может, она хотела меня использовать в своих ритуалах, – сказал он убито. – В обрядах алитеи…

– Очень возможно, – сказал Кадмил, значительно качая головой. – Алитея – зло, которое захватило её натуру без остатка. Как знать, как знать…

Акрион понурился. Кадмил вздохнул:

– Всё, мне пора. Веди себя хорошо и готовься к вечерней церемонии. Сегодня у тебя большой день.

Он вышел на балкон и хотел было лететь, но вспомнил о вопросе, который всю прошлую ночь не давал ему покоя.

– Кстати, а как Эвника проведала, что Фимения стала жрицей в Эфесе? Она тебе не успела сказать?

Акрион повёл подбородком.

– Успела, – ответил он. – У Эвники есть вольноотпущенница, старуха Мидана. Она родом из Эфеса, ходит за Эвникой с детства, очень её любит. Пять лет назад сестра разрешила ей повидать родину. Мидана попала на праздник урожая, это вроде наших Элевсин. Горожане плясали вокруг храма, она плясала со всеми. Потом к ним вышла верховная жрица Артемиды. И Мидана её узнала.

– И вернувшись, рассказала госпоже, – кивнул Кадмил. – Да, побольше бы таких слуг… Ладно, мне пора.

Он влез на перила. Сосредоточился, вызвал к жизни парцелы.

– Без меня не начинайте! – крикнул.

Взмыл в воздух, оставив внизу Акриона, Эвнику, труп Семелы, дворец. Казалось, все трудности тоже оставались на земле, когда он вот так летел, свободный, выше птиц, под самыми облаками, чувствуя, как воздух полощет ткань комбинезона. Конечно, впечатление было обманчивым. Но крайне приятным.

До Парниса долетел быстро: попутный ветер помог. С лётной площадки, не переодеваясь, зашагал в лабораторию. К техникам. К Мелите.

– Детка, – сказал Кадмил, входя в её мастерскую, – есть нечто очень важное и очень-очень срочное. Бросай всё, что у тебя там сейчас есть, оно неважное и несрочное. Помоги мне.

Парнис, как обычно, был залит светом. В огромных окнах синело незабудковое небо. На столе перед Мелитой стояло какое-то распотрошённое устройство – вроде бы, стабилизатор магического барьера. Вился дымок, пахло канифолью. Кадмил вытащил из сумки то, что принёс, и поставил рядом со стабилизатором.

Мелита отложила паяльник и сладко потянулась.

– Что за штуковина? – спросила она с улыбкой. – Такое впечатление, что на свалке выкопали... Фу, а фонит-то как!

Она непроизвольно прикрыла живот, защищая то, что внутри. Хотя ежедневно работала с приборами, которые излучали куда больше магии.

– Вот и мне интересно, что это, – сказал Кадмил. – Нашёл у царицы в опочивальне. Подозрительная вещица и гадостная…

– В опочивальне?! – изогнув брови, Мелита одёрнула экзомис. – Значит, тебе не помешало, что у неё шея в бородавках, а груди болтаются до пояса?

– Я бы подкинул черепа к ней в сортир, – сдержанно сказал Кадмил, – но в опочивальне больше места.

– Доверься мужчине – порадуешь врагов, – горестно покачала головой Мелита и склонилась над странной находкой.

На бронзовой треноге высотой в локоть крепились одна над другой три чаши. Нижняя, чёрная от сажи, со следами пепла на дне, явно служила, чтобы разводить огонь. Размером она была с килик для вина. Выше располагалась вторая ёмкость, чуть меньше первой, со множеством отверстий. Внутреннюю поверхность её покрывал налёт, оставлявший на пальцах отвратительные жирные следы. Венчала конструкцию самая маленькая чаша, не более пригоршни в объёме. Снаружи она была покрыта орнаментом, сюжет которого смутил бы даже вакханку. Особенно выделялась одна крупная деталь – символика, можно сказать, бросалась в глаза. Изнутри к стенкам присохло бурое вязкое месиво, источавшее запах тухлятины.

– Не знаю, что тут варили, – сказал Кадмил, – но ингредиентов было немало. Явно добавляли кровь. И гиппоманес – конями смердит. И ещё что-то животного происхождения. Вон, шерстинки: может, крысиная шкура? А посередине клали какую-то смолу или мастику, чтобы огонь её нагревал отдельно от смеси.

– Гиппоманес? Что это?

– Вещество, получаемое из околоплодного пузыря кобылы, – любезно пояснил Кадмил.

– О-о-о… Постой-ка, я недавно… Да! Есть!

Она подпрыгнула на стуле, хлопнула в ладоши.

– Фавий! Такой хилый, прыщавый, из аналитиков – помнишь его?

– Допустим, – осторожно сказал Кадмил.

– Да ты должен помнить, он недавно хотел бежать домой, но напоролся на барьер… У него тогда же устроили обыск и нашли связной аппарат. Передатчик. Он сам сделал, болтал по ночам с каким-то приятелем из Афин. И знаешь что?

Она подбоченилась и победно взглянула на Кадмила.

– Этот Фавий спёр на кухне лошадиные потроха! Теперь понятно, зачем.

– На кухне разделывали лошадь? – удивился Кадмил. – Откуда у нас беременная лошадь?

– А откуда у нас беременные жрицы? – усмехнулась Мелита. – Ладно, шучу. Словом, теперь я понимаю, что, ему, скорей всего, нужен был этот… Гиппоманес. Для передатчика, видимо.

– Он что, не мог собрать нормальный прибор? – поморщился Кадмил. – Без народных методов?

Мелита энергично пожала плечами:

– Наверное, не хотел воровать детали. Боялся, что я недосчитаюсь и подниму тревогу. Кстати, что-то его уже дня три нигде не видно. Не сбежал ли?

– Кто знает, – протянул Кадмил задумчиво. Мелита редко говорила о доме и о жизни, которую вела до того, как попала в лабораторный комплекс. А если и говорила, то в весьма резком тоне. Пятнадцати лет от роду она по воле родителей угодила в дельфийский храм: старой пифии требовались помощницы, которым со временем суждено было занять её место. Вдоволь надышавшись ядовитыми испарениями в пещере оракула, Мелита была рада-радёшенька принять приглашение Кадмила на Парнис. Здесь она с удовольствием обучалась батимским технологиям, возилась с машинами. Можно сказать, обрела призвание. И презирала всех, кто хотел бежать из комплекса.

Кадмил щёлкнул по бронзовой лапе треноги, выполненной в виде человеческой ступни:

– Значит, гиппоманес нужен для дальней связи. Кровь – понятно, для чего: настройка на оператора и катализатор действия. А что могли класть здесь, посередине? Что-то маслянистое. По запаху похоже на маковое молоко.

– Скорей всего, так и есть, – Мелита принюхалась. – Фавий признался, что болтал с приятелем во сне. Наверное, внутри второй чаши нагревали состав для погружения в транс. Сонное зелье.

– Нацедил крови с гиппоманесом, положил снотворное, запалил – и на боковую, – Кадмил потёр ладони. – А крысиная кожа – чтобы сдерживать реакцию и не отъехать в Аид. Неплохо. Выходит, Семела с кем-то связывалась… Вот бы узнать, с кем.

Мелита задумчиво потёрла указательным пальцем о большой. Прищурилась, глядя в окно.

– Знаешь, а ведь можно отследить канал, – проговорила она. – Ну, не сам канал, а его азимут.

Кадмил почувствовал, что готов взлететь без помощи парцел.

– То есть, ты сможешь сказать, в каком направлении шла связь?

– Примерно, – Мелита порывисто поднялась, со скрипом отодвинув стул. Подошла к стеллажу с приборами у двери. – Да где же он… Когда надо, всегда куда-то девается… Ага!

Вернулась довольная, с зеркально отполированным шаром на витом шнурке.

– Детектор, – сообщила она. – Сейчас гудеть будет.

Привстав от нетерпения на цыпочки, опираясь свободной рукой на стол, она принялась водить прибором вокруг треноги. Шар осветился изнутри, послышался тихий гул. Мелита закусила губу, между бровей легла складка: шар медленно плыл по кругу, подрагивая на шнурке. Кадмил ждал, боясь дышать.

– Вот! – она застыла, склонившись над треногой. Волосы падали на лицо. – Здесь! Видишь? Он аж дёргается! Уф, тяжело…

Шар едва заметно покачивался. Гул слышался чуть громче прежнего. Кадмил взял со стола паяльник и нацарапал жалом метку на боку чаши. Мелита с облегчением выдохнула и отложила детектор. Снова огладила чуть дрожащими руками живот – движением быстрым, но заботливым. Словно богач на шумном рынке, который проверяет, не достался ли ворам спрятанный кошель.