Правда выше солнца

Вот оно, проклятие Пелонидов.

«Не стану больше поддаваться, – упрямо думал Акрион, шагая мимо портовых лавочек. – Как там говорит Кадмил? Смерть на него, на это проклятие. Неважно, кем я рождён. Неважно, что натворил Пелон-праотец. У меня есть своя воля. Свой даймоний, который предостережёт в опасный миг. Нужно только как следует внимать этому голосу, внутреннему голосу, божественному. И проклятие снова станет легендой. Сказкой. В самом деле, жил ведь как-то столько лет. Ни разу не было никакого страстного гнева. Не поддамся, Аполлон мне свидетель! Буду стойким. Буду…»

– Братец, – шепнула Фимения дрогнувшим голосом. – Сзади!

И тут же раздалось из-за спины:

– О-хэ, парень! А ну, стой!

В груди колыхнулось и зашевелилось то самое, уже хорошо знакомое существо, которое нашло выход накануне, в лидийском кабаке и на ступенях храма. Акрион замедлил шаги. Рука нашла рукоять ксифоса.

– Ты, здоровяк! С девчонкой! Стой, кому говорят!

Он обернулся, заслоняя сестру, готовый защищаться. И растерянно заморгал, не зная, что делать. Вчера перед ним оказались лидийцы, вооружённые копьями, недобрые, чужие люди. И он дрался. Но разве можно выпустить из груди это страшное, горячее существо, если перед тобой стоит Горгий? Пусть даже за его спиной топчутся незнакомые воины. Пусть даже у Горгия на поясе меч.

Седой стражник, волоча ноги, подошёл к Акриону.

– Чего ж ты сбежал-то, малый? – буркнул он нерадостно.

– Так надо было, – спокойно сказал Акрион.

Горгий опустил глаза.

– Пойдём, – проговорил он и передёрнулся, словно ему жали наплечники линоторакса. – Владетельная Семела тебя ищет. Второй день всюду рыскаем, с ног сбились.

«Подвёл я Кадмила, – подумал Акрион. – Одна надежда – на Око Аполлона. Феб прежде не оставил в беде, не оставит и теперь».

– Пойдём, – согласился он.

Горгий сощурился.

– А это кто с тобой? – спросил он.

Фимения дрожала так сильно, что трепет её тела передавался Акриону. Слышно было, как стучат зубы.

– Это моя сестра, – сказал он, беря Фимению за руку. – Посмотри, сразу узнаешь. Все думали, что она сгорела много лет назад, но на самом деле произошло чудо. Вмешался Аполлон…

Горгий в сердцах хлопнул себя по бокам.

– Заврался, парень! – воскликнул он, сердито выставив вперёд бороду. – Я-то тебе верил! А ты вовсе совесть потерял, если думаешь так разжалобить царицу! Все знают, как она убивалась по дочке. Хочешь привести ей какую-то оборванку? Выдать за нашу Фимулу? Решил, с рук такое сойдёт? Подлый ты плут, вот кто! Архидия!

От срамного ругательства опять поднялась в груди душная горячая волна, забилась о рёбра. Акрион скрипнул зубами, унимая гнев. Искоса поглядел на Фимению. Та стояла, чуть заметно покачиваясь, со спиной прямой, как стрела, с лицом бледней, чем у покойницы. Под глазами лежали тени, губы были искусаны в кровь. В жреческой одежде – пыльной, измятой, точно рабский экзомис – она действительно больше походила на нищенку, чем на царскую дочь.

– Пожалеешь ещё, старик, что так сказал, – проговорил Акрион, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Веди нас во дворец. Противиться не будем. Сами туда собирались. Верно, сестрица?

Фимения не ответила, только прижала к груди ладони. Акриону вспомнились её слова: «Мне нельзя возвращаться! Умру в Афинах, погибну!» Должно быть, сейчас она испытывала смертный страх: наяву сбывался её худший кошмар.

Горгий скривился:

– Одного тебя велено привести. Девочку не возьмём, пускай гуляет, куда хочет.

Акрион выпрямился, едва сдерживая плещущую под сердцем ярость. Отнять вновь обретённую сестру? Отобрать последнюю возможность достучаться до сердца Семелы?

– Со мной пойдёт, – процедил он, сжимая рукоять ксифоса. – А нет – так и я не пойду.

Неизвестно, что Горгий увидел в его глазах. Может быть, разглядел троих лидийцев, которые не встретили сегодняшний рассвет. Или увидел мощь, дарованную Аполлоном. А может, вспомнил глаза прежнего хозяина, Ликандра, когда тот поддавался родовому проклятию и давал волю бешеной злобе. Как бы то ни было, нынешний Акрион смотрел вовсе не так, как мальчик-актёр, приёмный сын Киликия из Аргоса.

– Добро, – проворчал Горгий. – Пускай за нами тащится, коли других дел не осталось… Евтид, Полидор, не стойте, вяжите руки-то.

Воины шагнули вперёд. Один потянул за конец обмотанную вокруг пояса веревку.

– Обоим вязать? – прогудел он неуверенно.

– Самозванцу только! – рявкнул старик с прорвавшимся раздражением. – За каким хером девку связывать? Или боишься, что глаза тебе выцарапает? Да куда ты лезешь, меч сперва отбери! Евтид, помогай! Через голову, через голову перевязь тащи, у-у, дурак безмозглый…

Акрион дёрнулся, когда Евтид, похожий на двуногого безволосого медведя, потянулся к рукояти ксифоса. Ярость заколотилась в висках, стиснула грудь. Но нельзя было поддаться: ведь рядом стоял Горгий. Да и не оставалось другого пути во дворец, к матери.

Евтид, осторожно кряхтя, снял перевязь с волшебным ксифосом и повесил себе на плечо. Жилистый, угловатый Полидор – линоторакс коробом сидел на его тощем тулове – завёл Акрионовы запястья за спину. Горгий стянул их верёвкой, без жестокости, не передавив жил, но крепко. «Хоть бы Кадмил сейчас вернулся!» – подумал Акрион. Лицо онемело от гнева и унижения. Нельзя, нельзя поддаваться, нельзя…

Фимению связывать не стали, лишь толкнули в плечо – иди, мол. Далеко идти, однако, не пришлось: за углом, у корчмы обнаружились привязанные к коновязи лошади. Акрион понял, что Горгий собирался отдохнуть от двухдневных поисков, посидеть с подопечными в тени и напоить лошадей. Но хватку, должно быть, с годами не потерял: умудрился высмотреть беглеца поверх килика с вином, и бдительность оказалась вознаграждена.

Акриону помогли взобраться на коня. Перед ним усадили Фимению. Вторая лошадь досталась Евтиду с Полидором. Горгий сел на третьего, серого в яблоках жеребца и бросил:

– Поехали уже, Тартар меня забери.

Двинулись вверх по улице, к выходу из Пирея, а затем и дальше, по дороге к Афинам. Слева и справа тянулись Длинные стены, построенные давным-давно на случай большой войны с Лидией. Войны так и не случилось, и стены, соединявшие порт и город, понемногу ветшали: по верху зеленела чахлая травка, раствор между камнями вымывали дожди. Внизу теснились лавочки, где торговали всем на свете, от одежды и украшений до посуды и алтарных статуй, от лечебных мазей и волшебных порошков до кифар и ручных обезьянок.

И, разумеется, здесь продавали рабов. Тех бедняг, кому случилось задолжать чересчур много, или украсть что-то слишком ценное, или попросту родиться от рабыни. Были и такие, кто шёл в рабство добровольно. В основном, дети-сироты. Вот и сейчас на невысоких помостах тут и там можно было встретить пару-тройку худых, сплошь медных от уличного загара мальчишек, смотревших на прохожих с голодным отупением. Девочек не попадалось: их, с малолетства приученных к прядению и ткацкой работе, как всегда, разобрали спозаранку.

Акрион, чуя, как отступает злоба, глядел по сторонам. Смотреть вперёд было затруднительно, перед самым лицом покачивалась голова Фимении. «Может, сам вот так скоро буду стоять, – думал он. – Обвинят в измене, забьют в колодки – и сюда. И ещё повезёт, если останусь в Афинах, а не поеду к тирренам. А Фимения? Неужели мать и её не признает?.. Выход, наверняка есть выход. Нельзя ведь просто ждать, пока Аполлон пошлёт Кадмила на выручку! Сказано же: боги стараются не вмешиваться в дела людей, им угодно, чтобы мы сами принимали решения. Но что решить сейчас? Когда едешь, связанный, в логово колдуньи?»

– Фимула, – прошептал он.

– Да? – еле слышно откликнулась сестра.

– Ты не бойся, – Акрион собрался с мыслями. – Мы ведь к матери едем. Она тебя точно примет. Заодно и меня… может быть. Это уж как боги положат. Но тебе обрадуется. Представь: столько лет считала дочь мёртвой. А тут ты. Живая. Не бойся только, хорошо?