Правда выше солнца

Голос Кадмила стал звучным и раскатистым, как утром, когда он говорил о Фебовых знамениях. По придорожной роще разнеслось эхо, из листвы выпорхнула стайка птиц, в лицо, будто вторя словам из книги ликейского мудреца, повеял ветер.

Акрион почувствовал, как встали дыбом волоски на руках. Вдоль хребта прокатился холод, горло сдавило. Воздух стал вдруг сладким на вдохе, и захотелось спеть что-нибудь из старых поэтов, настоящих: Пиндара или Гомера, или Гесиода.

Кадмил, блеснув улыбкой, легонько ткнул его кулаком в плечо.

– Сократ был прав, – весело сказал он. – Обычно мы не склоняем людей ни к дурному, ни к хорошему. На всё ваша собственная воля. Кстати, интересно, что ты вспомнил о Сократе, потому что мы как раз направляемся к его обители.

– Мы идём в Ликей? – удивился Акрион. – Но вечером там никого нет.

Кадмил поправил на плече сумку, в которой что-то глухо звякнуло.

– А нам никто и не нужен, – туманно ответил он. – Да не бойся, я ведь проводник душ. Не заблудимся.

В роще густела вечерняя дымка, пробовали звук сверчки. Дорога повернула, из-за холма вынырнул храм Аполлона, чья крыша уже давно светилась над деревьями. «Сюда? – подумал Акрион. – Молить Феба о милости?» Но храм скрылся за очередным поворотом, на прощание сверкнув розовым мрамором. Справа, за кривыми стволами олив, замелькали колонны знаменитого гимнасия, где, прогуливаясь с учениками, наставлял их в мудрости Сократ. «Сюда, в Ликей, – решил Акрион. – Сейчас свернём, и мне преподадут урок...» Но и гимнасий остался позади. Кадмил уверенно шёл вперёд, небо играло закатной киноварью. Где-то далеко кричала ночная птица, горестно и безнадёжно, словно звала давно погибших детей. Потом она замолчала, как-то вдруг, будто поняла тщетность своих усилий. Только ветер нашёптывал что-то верхушкам деревьев, и те безостановочно шептали в ответ.

Акрион успел совершенно растерять все мысли и ожидания, изнемог от неизвестности и едва сдерживался от вопроса: куда же мы идём?... Но тут Кадмил остановился, поправил ремень сумки и произнёс:

– О чём я бишь говорил? Да! Обычно боги стараются не вмешиваться в дела людей, всё так. Но бывают случаи исключительные. Под исключительным случаем я понимаю ситуацию, когда гибнет крупный общественный деятель, и его место могут занять люди, способные резко и негативно изменить ход истории. То есть, как раз наш вариант. Мы пришли, между прочим.

Он свернул с дороги и уверенно шагнул прямо в фисташковые кусты. Акриону ничего не оставалось, кроме как отправиться следом. Он пробрался сквозь пахучие жёсткие ветки, отвоевал у колючек подол гиматия, едва не потерял сандалию – и вдруг, выбравшись на свободу, обнаружил себя на краю небольшой поляны.

Здесь царила какая-то особенная, уютная красота. Кряжистые оливы с ажурными кронами расступились вокруг огромного замшелого валуна, вросшего в землю. Под ногами шелестела короткая мягкая травка. Пахло влагой – неподалёку текла речка Илисос, снабжавшая водой половину Афин. Ветви деревьев, сходясь, нависали над поляной, оставив посредине небольшой просвет, в котором золотилось вечернее небо.

– Где мы? – спросил Акрион.

– Это – место Аполлона, – ответил Кадмил. – Здесь ты узнаешь его волю и получишь благословение.

– Я думал, место Аполлона – храм, – Акрион махнул рукой назад.

– Храм – отличное место, – кивнул Кадмил, – только очень людное. Там, поди, даже сейчас околачивается пара жрецов и какой-нибудь философ. У нас же дело сугубо секретное, государственной важности. Не для посторонних глаз. И ушей. Ладно, я пойду прогуляюсь, а ты пока пообщайся.

– С кем? – не понял Акрион.

Кадмил значительно округлил глаза и, шагнув в сторону, исчез за деревьями.

Акрион огляделся. Опять появилось чувство, что его пытаются надуть. Надвигались сумерки, кругом не было ни души, Кадмил куда-то смылся, и вся ситуация, вообще говоря, располагала к грабежу или ещё к чему похуже.

В листьях олив зашелестел порыв ночного, набирающего силу ветра.

– Эй, – несмело произнёс в пустоту Акрион. – Что мне делать-то?..

– Ты должен воздать за совершённое зло, дитя.

Спокойный и звучный, голос, казалось, звучал в голове. А может, раздавался с небес. Или доносился из-под земли, или из древесных крон, или от камня – трудно было разобрать. Акрион знал только одно: это был самый прекрасный голос из всех, что доводилось слышать.

И он вовсе не походил на тот, что чудился прошлой ночью, во дворце, перед убийством царя. На самом деле, сейчас бы Акрион не спутал эти два голоса ни за что в жизни: вчерашний был колдовским мороком, коварным наветом. Этот, нынешний – божьим откровением.

– Твой отец погиб в неурочный час, – продолжили небо, земля и древесные ветви. – Что печальней всего, погиб от твоих рук.

– Я не знал! – закричал Акрион. – У меня отняли память!.. Я не знал!!

Разбуженная криком, в роще захлопала крыльями птица. Незримый собеседник хранил молчание.

– Сегодня я вспомнил, какой он был, – сказал Акрион в пустоту. – Я любил его больше всего на свете. А теперь стал отцеубийцей. Что мне делать?

– Раскаиваешься, дитя? – мягко спросил голос.

– Да! – воскликнул Акрион. – Да, да, ещё бы! Я бы всё отдал, чтобы этого никогда не было!

– Сделанного не вернёшь, – возразил голос с печалью. – Но на тебе нет вины. Как и царь, ты стал жертвой злых сил.

Акриону вдруг стало очень тепло. Показалось, что где-то далеко, на краю слуха, зазвенели маленькие кимвалы. Аполлон сказал, что на нём нет вины! Бог простил его!

– Однако впереди ещё большие беды, – говорил голос. – Ты сможешь преградить дорогу злу, если узнаешь, кто причастен к гибели Ликандра Пелонида. И покараешь виновных.

– Я готов! – сказал Акрион горячо. – Найду виновника, обещаю!

– Так будет, – заключил голос. – С этого дня твоя судьба изменится. Самая жизнь станет для тебя мщением и воздаянием. Ты будешь исполнять мою волю и вершить мой суд. Вестник же Агорей станет твоим наставником и пособником. Подойди к камню. Там найдёшь мой дар. Иди и твори, что должно.

Голос замолк. В ветвях олив прошелестел ветер, будто кто-то взлетел над деревьями – лёгкий, всемогущий, всезнающий. И снова стало тихо.

Акрион, цепляя сандалиями траву, приблизился к камню. Дар? Валун был похож на череп древнего великана: словно киклоп когда-то пал здесь, поверженный титанами. Никакого дара не было видно – если, конечно, не считать самого валуна. Сомнительно, однако, что лучезарный Феб одарил своего героя каменюкой весом добрых полсотни талантов.

Акрион в смятении обошёл камень кругом. С противоположной стороны обнаружилась глубокая расщелина. Может быть, дар – там, внутри? На ум тут же пришли скорпионы, шершни, сколопендры и прочие зверюги, которые любят укромные тёмные местечки.

Он собирается найти и покарать злодеев, погубивших отца, и боится, как мальчишка, потревожить гнездо насекомых?

Акрион, зажмурившись, сунул руку в расщелину. Там не было ни шершней, ни сколопендр. Был только сухой пыльный камень – и нечто гладкое, твёрдое, холодное на ощупь. Он схватил найденное и вытащил наружу.

В сгущавшихся сумерках тускло светился жёлтый металл. Круглый увесистый амулет был шириной с ладонь Акриона и с неё же толщиной. Пламенеющие, волнистые солнечные лучи расходились от центра к краям, а в середине гравированного солнца виделась мозаика крошечных отверстий – будто маленькое сито. Сбоку было приделано ушко, с которого свисал шнурок.

Сзади послышались шаги. Акрион быстро обернулся, но это просто возвращался Кадмил.

– Ну как? – спросил вестник богов, подходя к камню. – Говорил с Аполлоном?

Акрион молча протянул ему амулет.

– Ого! – уважительно произнёс Кадмил, дотрагиваясь до божественного дара. – Это его благословение?

Акрион кивнул.

– Феб сказал, я должен отомстить за отца, – проговорил он. Голос не слушался, прыгал, как у неопытного хориста. Акрион кашлянул:

– И ещё сказал, что ты теперь мой наставник.