Правда выше солнца

Его схватили, сняли наручники. Оторвали от стула. Бросили наземь.

Облили водой.

Потащили куда-то, как мешок с камнями.

Свет мерцал, тускнел и разгорался вновь.

Потом вдруг исчез.

Стал тьмой.

Кадмила бросили во тьму – опять как мешок, грубо и размашисто. Боль полыхнула с прежней силой, а потом пошла на убыль. Медленно, как шум моря, когда идёшь прочь от берега. И, кроме этой утихающей боли, ничего не было.

И никого не было.

Он остался один.

Поначалу Кадмил просто лежал, уткнувшись лбом в твёрдый ледяной пол, и тихо стонал на каждом выдохе. «Уммм-фф». «Уммм-фф». Странным образом этот первобытный звук облегчал страдание. Едва-едва, на самую малую малость становилось легче, особенно в начале стона: «Уммм». Затем кости вновь начинали плавиться, а мышцы разрывались под невидимыми зубьями, и тогда чуть помогало выдохнуть сквозь нос, обессилев в борьбе с мучением: «м-фф».

«Уммм-фф».

«Уммм-фф».

«Уммм-фф».

Неизвестно, сколько прошло времени, когда Кадмил вздохнул на полную – бережно, чувствуя каждое движение рёбер – и понял, что стонать больше не нужно.

Он ещё полежал вот так, лицом вниз, наслаждаясь не-болью и отчуждённо радуясь, что этому слову, придуманному им самим, нашлось применение. Потом бесконечно медленно и настороженно перекатился на спину. Тут же пожалел о сделанном: каждая клетка его тела вновь начала ныть и страдать. Однако уже слабее, терпимей.

Божественная регенерация, как видно, брала своё.

Примерно через час – способность воспринимать время к Кадмилу вернулась тогда же, когда растворилась пелена перед глазами – через час он попробовал сесть. И это также получилось сносно.

Возомнив о себе, он решил было подняться на ноги. Но голова тут же закружилась, сухой спазм вывернул потроха наизнанку. Кадмил грохнулся на задницу.

Отдышался.

И не торопясь принялся исследовать то место, куда его привела судьба – спустя долгие годы жизни, потраченной на услуги, поручения и хлопоты.

Довольно скоро удалось выяснить – ощупью – что долгие годы жизнь готовила его к пленению в тесной камере. Размером примерно три на четыре шага. До потолка можно было достать рукой (цепляясь за стену, рыча от ломоты в позвоночнике и закусывая в кровь губы). Где-то сверху находилось вентиляционное отверстие – судя по едва слышному гулу, да ещё по тому, что воздух за всё время так и не стал спёртым. В углу отыскалась дыра диаметром с ладонь, ведущая, если верить смраду, в канализацию. В другом углу лежал матрас, тонкий, но, несмотря на это, умудрившийся оказаться комковатым.

И ещё нашлась дверь. Глухая, без ручки, с едва различимой щелью по контуру. Только на уровне лица удалось нащупать квадратное окошко. Запертое.

Постучав по двери и по окошку, издавшим в ответ непроницаемый металлический звон, Кадмил отполз к матрасу. Растянулся, кряхтя, стараясь выгадать положение, при котором комья мешали меньше всего. Закрыл глаза, хоть от этого ничего и не изменилось: темнота под зажмуренными веками была той же темнотой, что царила снаружи. Здесь, без света, в одиночестве предстояло провести всю оставшуюся жизнь. Возможно, довольно долгую, ведь божественная регенерация, скорей всего, не даст умереть Кадмилу в обычный людской срок.

Что ж, значит, можно, наконец, поспать.

Сон, однако, не шёл. Слишком близким ещё был пережитый кошмар. Тело порой сотрясала дрожь, перед глазами полыхали молнии, в ушах звучали слова Локсия и собственные крики. Чтобы отвлечься, Кадмил принялся думать о том, что случилось. О том, что узнал. О том, что из этого следует.

В конце концов, размышления – единственное удовольствие, которому можно предаваться бесконечно. Особенно, когда никаких других удовольствий нет.

И не будет.

Итак, Фимении являлся некто, кого можно было принять за мифического эллинского бога. Правда ли это? Скорей всего, да. Вряд ли несчастная стала бы врать в предсмертной записке. Разумеется, легче всего считать встречи Фимении и Аполлона галлюцинациями. Бредовыми снами, результатом пережитого ужаса. Но это идёт в разрез с тем фактом, что Аполлон – кем бы он ни был – обучил девушку техникам контроля пневмы. Даже самая сложная галлюцинация не способна к преподаванию.

Алитея. Гимнастические практики, совмещённые с дыхательной дисциплиной. Очень остроумно, необычайно эффективно. К тому же, как оказалось, защищают от действия «золотой речи»! Интересно, от чего еще?.. Сама Фимения ни за что бы до такого не додумалась. Для разработки подобных ритуалов нужны десятилетия (которыми молоденькая жрица не располагала), знания (которым просто неоткуда было взяться) и недюжинный опыт в медицинской сфере (то же самое).

Нет, это определённо чьё-то влияние извне.

И Локсий явно говорил правду, когда отрицал свою причастность. Он не стал бы лгать Кадмилу. Непутёвому ученику, которому суждено гнить в темнице до конца дней, можно без опаски выложить всё, как есть.

Алитею изобрело настоящее Сопротивление. Но не такое, каким его представлял Кадмил.

Аполлон – кем бы он ни был – являлся перед Фименией по-настоящему. Аполлон – кем бы он ни был – по-настоящему спас её из огня. Когда Кадмил узнал от Акриона историю его сестры, то не придал значения этой части рассказа. Решил, что Фимению вытащила из горящего сарая Семела, а затем тайно переправила дочь в Эфес. Да ещё и навела морок, в котором Фимении привиделся красивый юноша – видно, чтобы успокоить перепуганную девочку. О том, что всё это крайне сложно осуществить, Кадмил тогда не подумал. А зря.

В самом деле: взломать объятую огнём запертую клетушку, отыскать среди клубов дыма Фимению, погрузить её в транс, вынести на себе из пожара (а Семела далеко не атлет), тайно организовать переброску в Эфес… Проделать всё это за считанные минуты, да так, чтобы не заметил Ликандр вместе со сбежавшейся челядью. После чего вернуться на пепелище и рыдать, заходясь в показной истерике. Вздор.

Можно было сразу сообразить, что в деле участвовала сторонняя сила. Мощная и не стеснённая в средствах. В том числе, магических. Аполлон не был связан с царским семейством. Тем более он не имел ничего общего ни с Локсием, ни с Орсилорой, ни с прочими богами. Он вёл собственную игру. И его цель, если верить записке, заключалась в распространении алитеи по всей Земле. «Тебе надлежит учить людей из соседних стран» – так сказал Фимении Аполлон. Скорее всего, кроме Фимении, у него нашлись и другие ученики.

Кем бы он ни был…

«Пусть не об имени идет речь, но рассматривается вещь, названная этим именем», – советовал Сократ. Что ж, рассмотрим нашего загадочного Аполлона как вещь. Проще говоря: неважно, как он себя называет. Важно, что он представляет из себя.

Первое: тот, кто называет себя Аполлоном – могущественная личность, обладающая знаниями, которые опережают человеческую науку на сотню поколений. Значит, он – не человек.

Второе: тот, кто называет себя Аполлоном – могущественная личность, действующая против пришельцев с Батима. Значит, он – не один из самозваных богов.

Кто же он? Чтобы это узнать, прежде всего нужно понять его мотивы. Что им движет, зачем он подтачивает власть батимцев на Земле? Можно допустить, что Аполлоном назвался тот, кто также проник сюда из другого мира и стремится освободить планету от конкурентов. Но при этом его не интересует пневма. И он не ведёт открытую войну, не пытается захватить территории. Как будто… Как будто выше всего этого. Точно ему и так всё принадлежит. Давно принадлежит, тысячи лет. И всегда будет принадлежать.

Кадмил распахнул глаза во тьме, пронзённый мыслью – простой и сокрушительной, как удар копьём.

Аполлон – это Аполлон.

Существо, которое неизмеримо сильнее людей и пришлых богов. Тот, кто находится здесь от начала времён и управляет судьбами Земли. Тот, кого знают под разными именами – Дидимей, Пеан, Мусагет, Дельфиний, Локсий – и чья суть не меняется от того, как его назвали.

Придуманные боги эллинов – вовсе не придуманные. Они реальны, они были тут всегда. Подлинным богам не нужна человеческая энергия. Эллинские мифы подробно описывают жизнь Зевса и его подопечных. Подлинные боги заняты искусствами, войнами, любовью, путешествиями по мирам. Они не крадут у людей пневму, они за ними присматривают. И порой помогают.