Страница 5 из 14
…Антон мечтательно вздохнул, взял в руку сразу три шампуры, повертел их, опытным глазом проверил на готовность и, повернувшись к догорающему костру, сказал:
– Шашлыки готовы. Пора приступать к их «реализации». А потом я расскажу тебе одну историю, начало которой было положено как раз там, «Под парусами».
Он достал поочередно все шампуры и положил на заранее подготовленную огромную тарелку. В летнем воздухе разнесся нестерпимо приятный запах жареного мяса, щекотавший, казалось, все нутро и отгонявший все мысли, кроме одной – скорее сесть за стол и заняться поеданием этих вкуснейших в мире кусочков обжигающего мяса, от которых легким, зыбким движением поднимался вверх синеватый дым.
На какое-то время мы затихли, полностью отдавая себя празднику шашлыка. Запивали квасом, бочонок которого Кулон еще в начале апреля сделал из березового сока, заготовленного в этом году в большом количестве.
– Было это почти в начале лета, в июне, который из всех летних месяцев я люблю больше всего. И сидели мы в этом самом «Парусе» или, точнее, «Под парусами».
Кто же тогда был?.. Ну, я, Сергей Алябьев на сто процентов был, партизан Степан Мильто… и не Алесь ли Глебов еще? И вот после трех портвейна мы начали рассуждать… о чем бы вы думали? О национальной идее! Нашей белорусской национальной идее. Не было тогда еще ни перестройки, ни Горбачева с Ельциным, ни, разумеется, Бэ-Нэ-Эфа.
Но белорусский язык был. И именно на нем велась наша застольная беседа. И кто-то вынес на обсуждение такой вопрос: «Что еще, кроме языка, присуще нации?»
И вот «журналюга» Алябьев, который, по моему мнению, знал все на свете, сказал:
– Каждая нация, каждый народ, ребята, имеет свой флаг. Если вы думаете, что советский флаг БССР с серпом и молотом – наш национальный флаг, то очень ошибаетесь. Наш белорусский флаг создали нацдемы сразу после Октябрьской революции. Но после установления культа личности Сталина все они были репрессированы, а сам флаг запрещен. Я слышал, что флаг был двух цветов: белого и красного. Белый цвет означал то, что мы – «белые русы», поэтому зовемся белорусами. А красный означает… – тут Сергей немного призадумался. Но его подхватил писатель Алесь Глебов:
– Означает то, что очень трагическая была наша история. Много крови пролилось на нашей землице. И поэтому красный, безусловно, наш национальный цвет. Правда, я никогда не видел, как белый и красный цвета сочетаются во флаге.
– Я видел, – вдруг вступил в разговор наш самый почетный и уважаемый товарищ Степан Мильто, который, казалось, ничего не слышал, так как сосредоточенно лущил огромного леща, принесенного Алябьевым к пиву.
Степан был ученым-филологом. Он еще недавно работал в Институте этнографии, фольклора и литературоведения Академии наук. Оттуда его выгнали за «национализм». «Националистами» в парткоме бюро АН БССР называли сотрудников, которые на общем собрании Академии выступили за широкое использование белорусского языка.
Степан гордился тем, что его выгнали из Академии за национализм. И хотя коммунисты пустили по белому свету его с друзьями по некой «притянутой за уши» статье, где ни слова не говорилось не то что о каком-то там «национализме», но и о любом другом «изме», – сам Степан с гордостью говорил, что он – настоящий белорусский патриот.
«Настоящий патриот – националист», – всегда подчеркивал Мильто. Это звание радовало его даже больше, чем другой его титул – «партизан». Некоторые скептики могут не поверить, сочтут невероятным, – но Степан Мильто действительно был партизаном! В 1943 году он малым мальчиком попал в партизанский отряд. И поскольку был очень сообразительным, помогал партизанам в различных делах, в частности, ходил в разведку и приносил ценные сведения о дислокации войск неприятеля.
Я полагаю, что после такого предварительного разъяснения будет понятным, почему в «Парусе» все участники застолья разом обернулись к Степану, и на мгновение воцарилась тишина, которую вскоре нарушил звон сдвинутых стаканов за соседним столиком.
И Степан рассказал нам следующую историю.
«Было это, наверное, в октябре… 43-го года. Наши наступали по всем фронтам. Немцы были вынуждены мобилизовать последние внутренние резервы из повзрослевшего за годы войны нового поколения «голубой крови», но все равно сил не хватало. Тогда они решили использовать уже не только свою молодежь, но и молодых людей из числа жителей оккупированных территорий. Вот там я впервые и узнал о СБМ – Союзе белорусской молодежи.
Как-то меня послали в разведку в село Большой Бор – нужно было узнать, есть ли там немцы и много ли полицаев. Когда я, собрав все сведения, уже хотел уходить, по дороге на Миньковичи показалась колонна людей, которые шли строевым шагом и несли несколько флагов никогда ранее не виденного мною сочетания цветов. Это были бело-красно-белые флаги.
Зайдя в деревню, около комендатуры они по команде разошлись, но на небольшое расстояние, очевидно, чтобы не растеряться и суметь быстро собраться по команде. Бросалось в глаза, что это были очень молодые люди, и вообще казалось, будто идет очередной призыв в армию или формируется некое «народное ополчение». И еще одно удивило меня: все «ополченцы» говорили на белорусском языке, который не часто можно было услышать в те военные годы.
Я подошел ближе к группе ребят, что присели на скамейку у колодца.
– Добрый день, паночки! – говорю.
– Добрый день, спадар! – отвечают.
– Я никакой не господин, а местный житель, из простых крестьян, – объясняю я и, подумав, добавляю: – А если разобраться, то я – действительно господин. Господин сам себе, сирота. А почему вы по-белорусски разговариваете, а не по-немецки? Вы же к немцам пришли?
– Разговариваем по-белорусски по простой причине – мы белорусы. Большинство из нас – такие же, как ты, деревенские парни. Но мы – сознательные белорусы и собрались в отдельную организацию – Союз белорусской молодежи, чтобы бороться вместе за независимую Беларусь, без коммунистов. А немцы на нашей земле – явление временное. Им скоро уже конец, они убегут – и вот тогда понадобится наше национальное войско. Мы готовимся к этой почетной задаче. А к тебе мы обратились в уважительной форме, принятой у белорусов: «спадар». А не «гаспадар» или «господин», как услышал ты, – объяснил мне один из сидящих на скамейке, высокий крепкий парень – явно лидер, так как его слушали все, а не только я.
Знаете, – хотя мне было только 12 лет, я понял этих молодых людей. От них исходила какая-то таинственная сила, казалось, она излучала особую магию, неизъяснимую притягательность… Не знаю… но я, как зачарованный, слушал их и верил им. И мне очень понравился национальный бело-красно-белый белорусский флаг.
Друзья СБМ называли себя националистами, и это слово я запомнил на всю жизнь. Потом я сам стал националистом… Но это произошло намного позже.
– Ребята, – обратился я к СБМовцам, – возьмите и меня в свой отряд. Хочу также строить независимую Беларусь, без коммунистов, у меня отец в сталинском ГУЛАГе.
– Мал еще ты, – сказал старший, – вот подрастешь, тогда обязательно тебя возьмем.
И громко крикнул:
– Стройся!
Все бойцы мгновенно выстроились вдоль улицы. Колонна двинулась.
– Позже, после войны, все эти молоденькие юноши, эти романтики, будут расстреляны коммунистами. А я навсегда стану белорусским националистом», – закончил речь Степан.
– Вот какие сведения о бело-красно-белом флаге и национализме можно было получить, сидя в самом шикарном месте Минска, на веранде «Под парусами» в те советские, еще не застойные, времена, – сказал Антон Кулон, доедая последний кусок шашлыка. – Но самое интересное произошло потом, – продолжал он, – через два дня звонит Сергей Алябьев.
– Старик, есть интересное дело. Помнишь разговор в «Парусе» о белорусском национальном флаге?.. Да, Степан Мильто рассказывал. А о поездке в Вильнюс не забыл? Нам надо встретиться, потому что, как говорится, это нетелефонный разговор.