Магнолии были свежи

Какое-то время Мадаленна сидела в городском саду, смотрела на играющих детей, на школьников, бегающих из стороны в стороны и запускавших бумеранг. Потом, когда стало темнеть, она решила дойти до вокзала. Он оказался не так далеко от дома, как Мадаленна думала, и час она простояла около касс с билетами в Портсумт. Вообще, она могла уехать прямо сейчас, а Аньезе позвонить прямо из особняка. Но следом за этим она вспомнила мамин обморок, и как тихо они ходили, стараясь не потревожить ее. Она вспомнила, какой измученной тогда казалась мама и вдруг поняла, почему Аньеза так не хотела ее встреч с мистером Гилбертом. Она понимала, что все придет к этому, она понимала, что все закончится ее слезами, потому что у Мадаленны просто не было сил вести борьбу. Если хотя бы был мистер Смитон, и она не переживала его похорон и отъезд отца, то, возможно, она бы и пригрозила Линде сама и сказала все, что она думала об этом. Но Мадаленна промолчала.

Она медленно шла к бульвару Торрингтон, спотыкаясь о выступавшие камни на плитке и гадала, как сильно будет ругаться мама. Хуже всего была тишина, когда Аньеза просто смотрела на нее беспокойным взглядом, а потом уходила к себе. Мадаленна подошла к дому и посмотрела — нет ли мечущейся фигуры в окне. Нет, все было спокойно, и только в спальне Аньезы горел свет. Она позвонила, и Фарбер, незаметно подмигнув, впустил ее в дом. Она остановилась на пороге и осмотрелась. Мама сидела в кресле и держала в руках часы.

— Ты видела, сколько времени? — гневно начала она.

— Здравствуй, мама.

Фарбер счел за лучшее ретироваться с капустой и пальто, и Мадаленна услышала, как он проскользнул на кухню и принялся там шуметь чашками и ложками. Она принюхалась — не было ли знакомого запаха одеколона отца, но все было по-прежнему — Эдвард просто исчез, не попрощавшись. Мадаленна прошла в гостиную и села в кресло — она очень хотела спать.

— Где ты была? — тихо спросила Аньеза.

— Гуляла. — Мадаленна растянулась на кушетке. — Я очень долго гуляла.

— И не могла мне позвонить? Ты представляешь, что я успела надумать?

— Извини, пожалуйста. — пробормотала она, закрыв глаза. — Я не нашла телефон.

— Разумеется! — воскликнула мама. — Мадаленна, я все понимаю, лекции твоего профессора очень увлекательны, но позвонить можно?!

Это было лишнее. Мистер Гилберт никогда был ее, был только мистер Гатри, но и он исчез так быстро, что она даже не смогла запомнить запах его духов и рубашки. Слезы, которые она так долго носила в себе, наконец решили пролиться, и Мадаленна повернулась лицом к огню в камине. Тихо всхлипнула под треск дров и в который раз решила — она уедет.

— Он — не мой профессор, — прошептала она, и Аньеза удивленно посмотрела на нее. — Никогда не был моим и не будет. У профессора оказалась слишком предприимчивая жена.

— Мадаленна… — хотела сказать мама, но та повернулась набок и прислонилась к ней.

— Мамочка, пожалей меня, пожалуйста.

Материнские объятия — вот, чего ей так не хватало, и слезы все же принесли долгожданное облегчение. В груди не так горело, когда рука матери гладила ее пол волосам, а сама Аньеза шептала ей, что все будет хорошо. Мама не спрашивала ее, что случилось, вероятно, она и сама все понимала. Она только крепко обнимала ее и не отпускала. Мадаленна почувствовала себя маленьким ребенком, и на минуту она представила, что все несчастья решаются одним ласковым словом матери.

— Вы поссорились? — аккуратно спросила ее мама.

— Я сказала, что не люблю его.

— Почему?

Этого она не могла сказать даже матери. Мадаленна повернулась на спину и посмотрела на потолок — там бегали тени от огня.

— Мама, я хочу уехать. — выговорила она. — Надолго. Одна. В Портсмут.

— Хорошо. Но тебе не кажется, что…

— Нет, — отрезала Мадаленна. — Я очень хочу уехать. Я устала.

— Хорошо, — кивнула Аньеза. — Я попрошу отца отвезти тебя завтра. Он сегодня весь день был в клубе, а завтра, думаю, сможет.

Мадаленна повернулась на ее коленях и подложила руку под щеку. Завтра мама ее обязательно спросит, что случилось, и она соврет. Завтра ее уже не будет в Лондоне, и она снова окажется там, где ей самое место — в старом особняке среди поломанных вещей. Завтра все встанет на свои места. Мадаленна Гатри никогда не сбегала от своих проблем, но Мадаленне Стоунбрук было наплевать.

Комментарий к Глава 33

большое спасибо за прочтение главы, мне будет очень интересно почитать ваши комментарии и мнения, спасибо!

p.s. а я говорила, что стекло будет, а я предупреждала…

p.p.s. не гоните на мистера гилберта, пожалуйстаааа, автор его очень любит и ценит; он такой же человек, как и все, и, к сожалению, не умеет читать мысли…

========== … ==========

Дорогие мои читатели, автор тут интересуется, не слишком ли он вас расстроил новой главой и предупреждает, что осталась всего одна часть нашей истории!

Как у вас дедлайны перед Новым годом, лично я в сессии, хотя на 4 курсе уже становится как-то все равно автор разводит руками Извините, что опять занимаю часть для главы, но мне так хочется с вами пообщаться, что хоть чат в Телеграмме создавай!

========== Глава 34 ==========

Комментарий к Глава 34

я буду очень рада, если вы напишите пару слов о главе; в этом произведении она заключительная, поэтому если вы скажите в целом что-то еще и об ориджинале, я буду рада еще больше). спасибо и приятно прочтения!

— Даже не проси меня об этом, Мадаленна! Это невозможно, я отказываюсь подписывать!

Мадаленна пожала плечами и снова посмотрела на копию «Ирисов в саду» Моне. Она уже третий час сидела в кабинете заместителя декана и пыталась написать заявление на отчисление. Она полагала, что все произойдет достаточно быстро, ее сразу отпустят, и еще сделают выговор за такое долгое отсутствие на лекциях — она жила в Портсмуте уже неделю, и все это время ни разу не наведалась в Гринвичский университет. Эдвард тихо отвез ее в родной город и при этом не задал ни одного вопроса, и за это Мадаленна была благодарна ему; так же спокойно и без лишних расспросов отец отвез ее снова в Лондон и пожелал удачи. И вот, с восьми утра она сидела в просторном кабинете, где была всего несколько раз — там ее награждали на первом курсе за особые успехи, а на втором сопроводили указаниями насчет поездки на конференцию в Манчестере. Мадаленна полагала, что все от нее требовалось — чистый листок бумаги и подпись в нужном углу. Но ошиблась, когда профессор Рочестер отказался решать этот вопрос один, попросил ее подождать, а через несколько минут, когда она решила отправиться на лекцию по зарубежной литературе, появился еще и заместитель декана — сэр Харрис. С восьми утра прошло уже три часа, а заявление как было чистым, так и оставалось. Мадаленна надеялась, что ее успеваемость и участие в различных учебных поездках и конференциях могли сослужить ей добрую славу, но не догадывалась, что ей так дорожили.

— Где это видно, чтобы студент уходил посередине года? — вещал громогласно сэр Харрис.

— Да если бы посередине! — всплеснул руками профессор Рочестер — он как раз и вел у нее зарубежную литературу в этом семестре. — В конце третьего курса, когда еще вот-вот и все! Выпуск, а дальше магистратура!

— Тем более. — кивнул заместитель декана. — Как это называется, мисс Стоунбрук? — он наклонился и посмотрел на нее своими совиными глазами в очках. — Разумеется, если бы разговор шел о каком-то другом студенте, я сказал бы, что это настоящее проявление безответственности, но вы… — он выразительно махнул рукой и открыл блокнот в красной обложке. — Нет, это немыслимо! Прекрасная успеваемость, показательная социальная активность, и ведь, сколько раз вас отправляли в поездки? Сколько докладов вы написали!

Странно, она никогда не замечала, чтобы на дубликате картины Моне ирисы были не такими розовыми, а уходили больше в фиолетовый оттенок. Для кабинета декана при факультете искусствоведения можно было купить что-то и получше, если не оригинал великого мастера, то хотя бы что-нибудь из антикварной лавки на Милберри-стрит. Там всегда было так много небольших магазинов, и можно было найти что-то оригинальное от если не такого известного и признанного художника, то хотя бы последователя классицизима или пару гравюр даже семнадцатого века. Мадаленна сама видела там несколько замечательных карандашных набросков старинной Праги и пасторальной местности около французской деревни. Определенно, это не смотрелось бы так пошло и вульгарно. Ей что-то снова сказали, однако она не подняла головы и только смиренно кивнула. Ее все равно никто не стал бы слушать. Она понимала, что, возможно, ее поступок был не таким обдуманным для всех преподавателей, но вот сама для себя Мадаленна все твердо решила и не собиралась менять своего решения.