Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 10



Д. Д. Шостакович в письме к композитору Тищенко рассказал, что это стихотворение и «Сапоги» он читает по утрам на память, как молитвы.

«Со мною вот что происходит…»

Б. Ахмадулиной

Со мною вот что происходит:ко мне мой старый друг не ходит,а ходят в праздной суетеразнообразные не те.И он     не с теми ходит где-тои тоже понимает это,и наш раздор необъясним,и оба мучаемся с ним.Со мною вот что происходит:совсем не та ко мне приходит,мне руки на плечи кладети у другой меня крадет.А той —          скажите, бога ради,кому на плечи руки класть?Та,     у которой я украден,в отместку тоже станет красть.Не сразу этим же ответит,а будет жить с собой в борьбеи неосознанно наметиткого-то дальнего себе.О, сколько нервных               и недужных,ненужных связей,               дружб ненужных!Во мне уже осатаненность!О, кто-нибудь,          приди,               нарушьчужих людей          соединенностьи разобщенность          близких душ!18 марта 1957

Земляника

Вот снова роща в черных ямах,и взрывы душу леденят,и просит ягод, просит ягодв крови лежащий лейтенант.И я, парнишка невеликий,в траве проползав дотемна,несу пилотку земляники,а земляника не нужна.Побрел я, маленький, усталый,до удивленья невысок,и ночью дымной, ночью алойпристал к бредущим на восток.Угрюмой местностью болотноймы шли без карты, кое-как,и летчик брел бессамолетный,и в руку раненный моряк.Кричали дети, ржали кони.Тоской и мужеством объят,на белой-белой колокольнена всю Россию бил набат.Мы шли, калика за каликой,самим себе поводыри,и долго пахла земляникойпилотка, алая внутри…8 августа 1957–1995

Одиночество

Как стыдно одному ходить в кинотеатрыбез друга, без подруги, без жены,где так сеансы все коротковатыи так их ожидания длинны!Как стыдно —          в нервной замкнутой войнес насмешливостью парочек в фойежевать, краснея, в уголке пирожное,как будто что-то в этом есть порочное…Мы,     одиночества стесняясь,                    от тоскибросаемся в какие-то компании,и дружб никчемных обязательства кабальныепреследуют до гробовой доски.Компании нелепо образуются —в одних все пьют да пьют,               не образумятся.В других все заняты лишь тряпками и девками,а в третьих —          вроде спорами идейными,но приглядишься —          те же в них черты…Разнообразны формы суеты!То та,     то эта шумная компания…Из скольких я успел удрать —                    не счесть!Уже как будто в новом был капкане я,но вырвался,          на нем оставив шерсть.Я вырвался!          Ты впереди, пустыннаясвобода…          А на черта ты нужна!Ты милая,          но ты же и постылая,как нелюбимая и верная жена.А ты, любимая?          Как поживаешь ты?Избавилась ли ты от суеты?И чьи сейчас глаза твои раскосыеи плечи твои белые роскошные?Ты думаешь, что я, наверно, мщу,что я сейчас в такси куда-то мчу,но если я и мчу,          то где мне высадиться?Ведь все равно мне от тебя не высвободиться!Со мною женщины в себя уходят,               чувствуя,что мне они сейчас такие чуждые.На их коленях головой лежу,но я не им —               тебе принадлежу…А вот недавно был я у однойв невзрачном домике на улице Сенной.Пальто повесил я на жалкие рога.Под однобокой елкой с лампочками                    тускленькими,посвечивая беленькими туфельками,сидела женщина,          как девочка, строга.Мне было так легко разрешеноприехать,          что я был самоуверени слишком упоенно современен —я не цветы привез ей,               а вино.Но оказалось все —          куда сложней…Она молчала,          и совсем сиротскидве капельки прозрачных —                    две сережкимерцали в мочках розовых у ней.И как больная, глядя так невнятно,поднявши тело детское свое,сказала глухо:          «Уходи…               Не надо…Я вижу —     ты не мой,               а ты – ее…»Меня любила девочка однас повадками мальчишескими дикими,с летящей челкой               и глазами-льдинками,от страха               и от нежности бледна.в Крыму мы были.          Ночью шла гроза,и девочка          под молниею магнийнойшептала мне:          «Мой маленький!                    Мой маленький!» —ладонью закрывая мне глаза.Вокруг все было жутко               и торжественно,и гром,     и моря стон глухонемой,и вдруг она,     полна прозренья женского,мне закричала:          «Ты не мой!               Не мой!»Прощай, любимая!          Я твой               угрюмо,                    верно,и одиночество —          всех верностей верней.Пусть на губах моих не тает вечнопрощальный снег от варежки твоей.Спасибо женщинам,               прекрасным               и неверным,за то,     что это было все мгновенным,за то,     что их «прощай!» —               не «до свиданья!»,за то,     что, в лживости так царственно-горды,даруют нам блаженные страданьяи одиночества прекрасные плоды.1959