Страница 62 из 93
С сотней солдат, что были сейчас под рукой у Николая, нечего было и думать о войне с превосходящими силами противника. Да и село, где квартировал отряд, было не очень удобным. И тесновато, и крестьян не хотелось подставлять под удары карателей. По мнению партизанского начальника, следовало бы уйти в какой-нибудь уездный городок, где обывательских домов для постоя в достатке. И где, как положено, должны были наличествовать государственные магазины с мукой, порохом и свинцом. Ну а если новая власть уже успела всё забрать, то можно бросить клич по дворянству, чтобы поделились охотничьими припасами. Только — куда идти?
Хорошенько подумав и вспомнив знания географии Российской империи, преподававшейся в юнкерском училище, Клеопин выбрал Тихвин. Городок небольшой, но удобный. В том смысле, что расположен на водной системе, соединявшей, как он помнил, Балтийское море с Волгой. Опять-таки, вспомнив о каналах, можно вспомнить и о родной «Мариинке», соединившей «Тихвинку» с Волгой через Белое озеро и Шексну-реку, откуда рукой подать до родного Борисоглебского. Ну, немаловажным ещё казалось и наличие в Тихвине старинного монастыря, где хранилась икона Тихвинской Божией Матери...
Через сутки штабс-капитан приказал выступать.
Вперёд, как и положено, была «выдвинута» разведка. Ежели перевести сие с военного языка — штабс-капитан отправил впереди отряда двух нижних чинов. К слову — тех мародёров, которых когда-то взяли в плен. Обряжены они были... Вместо киверов — размочаленные крестьянские треухи, на ногах — лапти. Опять же — чёрные погоны спороли давным-давно, а новые сделать было не из чего. Так что выглядели они как дезертиры, что для разведчиков было и удобнее. Ну, а что бы не пугать народ, ружей «охотники» не имели. На двоих были только нож и пистолет.
«Основные» силы шли тремя колоннами. Или, если угодно, колонной в три шеренги. (Просто «тремя колоннами» звучит не в пример красивее!) Впереди, как и положено на марше, шествовал командир, а замыкающими шли заместитель Сумароков и фельдфебель Цветков, произведённый в главного интенданта. Интендантствовать, правда, было ещё не над чем. Команда не имела не то что обоза, а и самой захудалой телеги. Не было коня и у командира. Штабс-капитан полагал, что раз он возглавляет роту, то и лошадь ему не положена. Лукавил, конечно. Те лошади, что были у крестьян, под седло не годились. В бой на них не идти, а в дорогу — сойдёт. Но денег для покупки хоть самой скверной клячи у штабс-капитана не было, а отбирать у селян — казалось бесчестным делом. А все «неприятельские» лошади отдавались населению.
Все запасы умещались за спиной у солдат. А что? Всё, как и положено. Одна половина ранца занята сухарями (недели на две хватит!), другая — порохом и пулями. Маловато, но это было всё, что удалось наскрести. По подсчётам Клеопина, на двадцать выстрелов хватит. Для мелких стычек сойдёт. Крупного боя, хотя бы с двумя ротами полного состава, всё равно не выдержать!
Часа через два после выдвижения, когда команда уже стала подумывать — а не пора ли делать привал, — тот возник сам собой. Штабс-капитан, шагавший впереди, первым увидел бегущего разведчика.
— Стойте, ваше Благородие, — кричал тот, размахивая руками.
Клеопин поднял руку, останавливая колонны.
— Что там у вас? — спокойно спросил штабс-капитан. — Доложите по форме.
— Гонца поймали, что из Тихвина в Питер скакал. Нас увидал, коня остановил и пистолет вытащил. «Я, — говорит, — гонец. Прочь, мол, с дороги». А Тёмка, напарник мой, поклонился так ему низенько и пробормотал: «Простите, мол, господин офицер, крестьяне мы тутошние». Это унтеру-то! А сам хвать, да и за ногу стянул. Ну, тут и я немножко помог, — с ноткой гордости досказал разведчик.
— А чего бежать-то было? — пожал плечами штабс-капитан. — Стояли бы себе. Мы ведь и так к вам шли.
Разведчик только руками развёл, показывая всем видом, что очень уж они с Тёмкой хотели побыстрее показать себя в деле.
— Молодец, братец. Хвалю! — одобрительно похлопал офицер его по плечу.
— Рад стараться, Ваше бродие! — ответствовал тот, как положено солдату с десятилетней выслугой, пропуская командира вперёд, к «языку».
Хорохориться и играть в героя гонец не стал. С его слов стаю известно, что в Тихвине стоит около полубатальона «преображенцев» во главе с офицером-прапорщиком Рогозиным. Уездные власти, отказавшиеся перейти на сторону Временного правительства, сидят под стражей. Штатная воинская команда, во главе с поручиком Наволокиным почти полгода просидела в осаде, в монастыре, но недавно из-за нехватки провизии сдалась. Собственно, из-за этого гонец и был отправлен в Петербург, потому что Рогозин не знал, что же ему делать с арестантами.
Клеопин сломал сургуч на пакете и прочёл рапорт, направленный на имя самого Батенькова:
«Ваше Высокопревосходительство! Осмелюсь сообщить, что злокозненная тихвинская воинская команда в составе двадцати нижних чинов, двух капралов и отставного поручика наконец-то задержана и в настоящее время содержится под стражей в подвале келейного корпуса Успенского монастыря. Прошу дать инструкцию на предмет дальнейших действий. Надлежит ли мне их расстрелять или повесить? Напоминаю господину Верховному Правителю, что при наличии в каждой роте всего лишь шестидесяти штыков изыскивать караульные команды полагаю затруднительным. В данный момент вынужден выставлять дозоры из числа городской милиции. Прошу Вас прислать подкрепление. К сему — командующий ротой лейб-гвардии Преображенского полка прапорщик Рогозин».
«Совсем плохи дела у бунтовщиков, ежели гвардейскими ротами командуют прапорщики, — развеселился Клеопин, прочитав рапорт. — И что это за власть такая, если ротный напрямую обращается к самому главному «временному»? А городская «милиция» на караулах? Превосходно!»
Место пленения гонца стало стихийным привалом. Но уже через час команда пошла дальше, на Тихвин! А соображения стратегов, что атаковать нужно превосходящими силами, ни командира, ни его бойцов особо не волновали. И надо ли говорить, что теперь у штабс-капитана появилась верховая лошадь? Кстати пришёлся и пистолет. Соответственно, по законам войны, сапоги, мундир и шинель военнопленного обрели новых хозяев. Грустный гонец, которому сердобольные солдаты оставили не только нижнее бельё, но и поделились старым тряпьём, поматерился, поскулил, а потом заковылял следом...
Когда впереди обозначились контуры домов, Клеопин подозвал к себе фельдфебеля: Максим Александрович, — обратился он к старому солдату. — Доставай батальонное знамя!
Древко соорудили из самой прямой берёзки, что подвернулась под руку. Поставив впереди наименее оборванных, «войско» тронулось в путь, как и положено по Уставу: «С разворачиванием знамён при прохождении населённых пунктов и соответствующей полковой песней». Чтобы не пугать «преображенцев» раньше времени, затянули «Соловья-пташечку».
При въезде в город, около покосившейся чёрно-жёлтой будки и шлагбаума, стояли два градских обывателя, напялившие поверх армяков солдатские пантальеры с тесаками. Ружей при них вообще не было.
— Открывай, мать вашу так! — грозно рявкнул Клеопин, не соизволив даже остановить коня.
Один из «милиционеров» вякнул было: «Кто такие?», но второй сразу же ринулся тянуть верёвку, поднимая вверх видавшую виды жердь.
— Молодцы, служилые! — похвалил «дозорных» штабс-капитан.
Загордившиеся обыватели попытались даже отдать офицеру честь, старательно прикладывая к парадным картузам не два пальца, как положено, а всю ладонь.
Двигаясь по главной улице, Клеопин приостановил коня и заехал во фланг отряда, пропуская подчинённых вперёд.
— Братцы, а в городе-то кто-нибудь бывал? Монастырь-то где? — негромко спросил он народ.
— А пойдёмте, Ваше благородие, всё прямо да прямо. Авось да выйдем! — бодро отозвался кто-то из служивых.
«Авось» не подвело. Минут через пятнадцать показалась звонница. Три колонны нещадно поднимали пыль прохудившимися сапогами. Странно, но на улице не было ни души. Как помнилось Клеопину из его прежних маршей, вход войск был одним из любимых развлечений горожан. И бесплатно, и есть на что поглазеть!