Кровавый снег декабря

Прапорщик уже начал было стаскивать с себя перевязь, как вдруг дежурный офицер передумал. Видимо, чтобы унизить младшего по званию, он заявил гнусно, как показалось Дмитрию, ухмыляясь:

— Впрочем, оставьте-ка оружие себе. Куда я его дену? Было бы оно боевым, принял бы честь по чести. А вы ведь только на безоружного человека храбритесь.

От возмущения рука Дмитрия сама легла на эфес сабли.

— Ну-ка, ну-ка, — презрительно-насмешливо «подбодрил» его гренадер. — Попробуйте. Я вам не арестант безоружный, а дежурный офицер. На саблях рубиться не буду, а просто — пристрелю.

С этими словами он вытащил из кобуры пистолет и очень небрежно вскинул его к плечу. Чувствовалось, что поручику очень хотелось выполнить один из пунктов должностной инструкции, гласившей, что: «В случае нападения на дежурного можно применить любое имеющееся оружие, не разбираясь в чинах и званиях нападавшего!»

К счастью для себя, Дмитрий Завалихин эту инструкцию тоже знал. Злобно сорвал с себя перевязь и отбросил её в угол камеры. Поручик, взяв с собой приказ, оставил задержанного в допросной. Благо та имела засов снаружи.

...Николаю Клеопину повезло. Его не сгноили в каземате и не зарубили. Он сумел оправиться от потери крови. Правда, на лице остались шрамы и от удара сабли, и от швов, которые накладывал тюремный лекарь. Врач привык «пользовать» заключённых, поэтому о красоте не очень-то задумывался. Николай об этом пока тоже не думал. Тем паче что зеркала в лазарете всё равно не было. Ненависти к обидчику, как ни странно, он не испытывал. Наверное — сам виноват. Не стоило провоцировать мальчишку. Хотя... Если бы сейчас удалось встретиться с этим прапором, то... А что — то? Убивать бы, конечно, не стал, но морду набил бы с огромным удовольствием, не задумываясь — благородно это или нет...

Трёхмесячное пребывание в камере заставило Николая по-другому относиться к некоторым вещам и событиям. Когда выздоровление подходило к концу, пришёл нынешний командир лейб-гренадер, капитан Гвардейского генерального штаба Никита Муравьёв. Бывший правитель Северного общества почему-то удовольствовался ролью полкового командира и даже попросил не присваивать ему звания полковника. Ходили слухи о его разногласиях с Трубецким и Батеньковым. Муравьёв выступал за сохранение ограниченной монархии. Смерть императора в его планы не входила.

С недавних пор автор «Конституции» стал комендантом Петропавловской крепости. Отставка прежнего была связана с тем, что Муравьёв и его гренадеры были недовольны условиями содержания арестантов. Увещевания и просьбы натыкались на непонимание. Генерал-майор Сукин искренне недоумевал: «Почему для преступников нужно допускать такие нежности?» Правда, в отношении особ императорской крови он готов был сделать любые поблажки. Даже заказывал обеды за свой счёт и лично следил за качеством постельного белья. Сукин (фамилию которого гренадеры произносили с ударением на первый слог), пытался командовать лейб-гренадерами, считая, что раз они находятся в крепости, то автоматически поступают в его подчинение. Когда Муравьёву надоело спорить со старшим по званию, он просто сместил коменданта. Уж на это его влияния в правительстве хватило. Правда, теперь ему самому пришлось брать в руки непростое тюремное «хозяйство».

— Господин штабс-капитан, Вам известен приказ о Вашем освобождении? — осторожно спросил Никита Михайлович. Николаю о приказе сообщили. Поэтому он молча кивнул: — Вам известно о подписке, которую вы должны дать, если хотите остаться в столице? Или же предпочтёте покинуть Петербург?

— Предпочту последнее, — сразу же ответил Клеопин.

— Что же, господин штабс-капитан, — вздохнул Муравьёв, — не одобряю, но уважаю ваш выбор. Увы, теперь я должен выполнить приказ. В течение суток вы должны покинуть столицу, и я обязан проследить за этим. Если хотите кого-то навестить — могу дать вам возок.

— Благодарю вас, господин капитан. Я сразу же уеду, можете не беспокоиться. Вот только, — с сомнением покачал головой Николай, — хотелось бы привести себя в порядок и найти более приличную одежду.

— Как угодно. Привести себя в порядок сможете в бане. Новую шинель, мундир и бельё вам уже привезли. Кстати, — улыбнулся Никита Михайлович. — Ваши сослуживцы собрали для вас деньги. Причём не только офицеры, но и солдаты. Хотели бы, говорят, чтобы вы обратно в полк вернулись. Приятно, наверное, о таком услышать?

— Приятно, — подтвердил и Клеопин. — Вот только сразу же вспоминаю, как меня арестовывали...

— Они тоже об этом помнят. Поэтому и сказали: «Хотели бы, чтобы вернулся. Но не вернётся. Не тот человек. Другом не останется, а как враг — опасен будет. Но в спину не ударит!»

Клеопин не знал, что ответить. Равно как и не знал, враг он теперь своим сослуживцам, пусть и бывшим, или нет? Муравьёв между тем продолжал:

— Вам теперь это не очень интересно, но я распорядился обеспечить узникам более сносные условия. В камерах сколачиваются нары. Будут выдаваться постели и бельё. В окнах установлены стёкла. Ну, и всё прочее — прогулки, свежие газеты, книги. Станет теплее — приведут в порядок ватерклозеты.

— То есть ежели, скажем, снова сюда попаду, будет легче, — пошутил Клеопин.

— Да уж, ежели что — милости просим, — поддержал комендант шутку. — Но лучше не попадать. Знаете, штабс-капитан, у меня, кажется, «де жа вю». Прохожу мимо одной из камер, и кажется, что сам тут сидел. На мокрой холодной соломе...

— Поэтому-то и распорядились привести казематы в пристойный вид? Чтобы, когда посадят, сидеть помягчее и потеплее? — съязвил Клеопин.

— Может быть, не стал спорить Муравьёв. Потом задумчиво добавил: — В этой жизни может быть всё. Что ж, господин штабс-капитан, идите, собирайтесь. И ступайте с богом. Навестите родных, отдохните. Там и решите — с кем вы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ОСВОБОЖДЁННЫЙ «НАРОД»...

Чтобы попасть из мятежного Петербурга в захолустную Вологду, нужно проехать несколько сотен вёрст. И уж точно не миновать реки Суды — с множеством притоков и ручейков, заболоченных местечек и рукавов. И весь тракт проходит не по ровной местности, а через дремучие леса и болота.

На маленькой полянке, примыкавшей к лесной дороге, сидели семеро крепких мужиков с топорами. При желании их можно было бы принять за лесорубов, желающих «под шумок» нарубить один-другой (или сотый!) воз дровишек в барском лесу. Только кроме топоров имели мужики и другое оружие. Ладно, ружья, допустим, они взяли, чтобы от медведя отстреливаться. Но зачем, спрашивается, могли понадобиться навозные вилы, копьё и цеп? Медведю в берлогу совать? Пистолеты, которые были почти у каждого, тоже не слишком вязались с обликом крестьян. Откуда мирный пейзанин возьмёт офицерское оружие? А если присмотреться к одежде, то любые сомнения отпадут сразу. Уж слишком хороши для простых мужичков были полушубки и тулупчики. Новая, добротная одёжа, заляпанная буроватой грязью... Обычно так носят свои штаны цыгане и тем паче цыганки: юбки нарядные и дорогие, но «устряпанные» так, что смотреть противно. Крестьяне будут не в пример опрятнее. Скажем, убирать навоз в новом полушубке никто не пойдёт. Да и вымазаться в зимнем лесу грязью бурого цвета трудновато...

«Братья-разбойники» уже не впервые сидели на этой полянке. Вон — деревья лежат не або как, а так, чтобы было не только где посидеть, но и спину бы от ветра укрыло. И костерок затопили внутри небольшой клетушки из еловых жердей, прикрытых сверху еловым же лапником, чтобы дыма не было видно.

— И чой-то наш атаман сегодня квёлый? — хитровато обронил один из мужичков, похожий на сморщенный гриб-поганку. — Не иначе, похмельем со вчерашнего дня мается.

Мужики заржали. Но смеялись как-то нехотя. Кажется, «со вчерашнего» маялся не только атаман.