Закон пустыни

Ей очень хотелось поделиться своими мечтами с Пазаиром, но когда он вернулся с работы, на него невозможно было смотреть.

– Прочти этот указ. – Он протянул ей прекрасно выделанный папирус с печатью фараона. – Прочти вслух, прошу тебя.

– Я, Рамсес, хочу, чтобы небо и земля пребывали в радости. Чтобы те, кто прячется, вышли на свет, чтобыникто не страдал от совершенных ошибок, чтобыузники покинули свои узилища, чтобы зачинщики беспорядков успокоились, пусть на улицах поют и танцуют. Это амнистия?

– Всеобщая амнистия.

– Такое когда-нибудь было?

– На моей памяти нет.

– Почему фараон принял такое решение?

– Не знаю.

– Кадаша это тоже коснется?

– Амнистия касается всех, – повторил потрясенный Пазаир. – Преступление Кадаша забыто, Ашера уже никто не ищет, убийц оставили в покое, процесс против Денеса заброшен.

– Ты не сгущаешь краски?

– Это поражение, Нефрет. Полное и окончательное поражение.

– Может быть, тебе обратиться к визирю?

Кем открыл дверь камеры. Кадаш выглядел спокойным.

– Ты пришел меня освободить?

– Откуда ты знаешь?

– Это было неизбежно. Хорошие люди всегда торжествуют.

– Объявлена всеобщая амнистия.

Кадаш отступил. Взгляд нубийца был свиреп.

– Не поднимай на меня руки, Кем! По отношению к тебе никакого снисхождения не будет.

– Когда ты предстанешь перед Осирисом, он заткнет тебе глотку. Демоны, вооруженные ножами, искромсают твое тело в клочья.

– Оставь при себе эти детские сказки! Ты обращался со мной неуважительно, ты позволил себе оскорбления в мой адрес. Тем хуже для тебя… Ты пропустил свой шанс, и твой друг Пазаир тоже. Пользуйся своим положением, ты не долго останешься на этом посту.

Визирь Баги опаздывал. Постоянное чувство усталости, опухшие руки и ноги и боли в спине заставили его воспользоваться услугами носильщиков, которые должны доставить его к месту службы. Как всегда, его ожидало большое количество высоких чиновников, которые хотели поговорить с ним, рассказать о своих проблемах и узнать его мнение. Несмотря на то, что Пазаир не записывался к нему на прием, визирь принял его первым.

Судья не мог сдержать своего гнева.

– Эта амнистия невозможна.

– Прошу вас выбирать слова, старший судья. Указ подписан лично фараоном.

– Мне трудно в это поверить.

– Тем не менее, это так.

– Вы его видели?

– Он сам продиктовал мне этот текст.

– И вы никак не отреагировали?

– Я не скрыл от него своего удивления и непонимания.

– И это его не смутило?

– Рамсес не был склонен вступать в спор.

– Нельзя допустить, чтобы такой негодяй, как Кадаш, избежал наказания!

– Амнистия касается всех, судья.

– Я отказываюсь исполнять ее.

– Вы обязаны подчиниться, как и я.

– Как можно принять такую несправедливость?

– Я стар, вы молоды. Моя жизнь подходит к концу, ваша только начинается. Каково бы ни было мое мнение, я обязан молчать и подчиняться. А вы – не совершать глупостей.

– Мое решение принято – при любых обстоятельствах.

– Кадаш отпущен на свободу, его приговор отменен.

– А Ашер, вероятно, снова займет свой пост?

– Его злоупотребления забыты. А если он сумеет все объяснить, то сохранит свое положение.

– Не прощен только убийца Беранира, потому что его так и не нашли!

– Мне тоже горько все это видеть, но у фараона, видимо, были основания так поступить.

– Его мотивы мне неинтересны.

– Тот, кто восстает против царя, восстает против самой жизни.

– Вы правы, визирь Баги. Поэтому я не могу больше оставаться в этой должности. Завтра я подам вам заявление о моей отставке. С этого момента я больше не старший судья.

– Не торопитесь, Пазаир.

– А вы на моем месте действовали бы по-другому?

Баги промолчал.

– Мне остается лишь попросить вас об одном одолжении.

– Пока я визирь, я сделаю для вас все, что в моих силах.

– Моя просьба противоречит правосудию, которое нам с вами так дорого. Оставьте Кема на посту начальника стражи.

– Я так и хотел сделать.

– А что будет с Нефрет?

– Кадаш сошлется на то, что был избран раньше нее, и подаст в суд, чтобы вернуть себе пост старшего лекаря.

– Он может не волноваться; моя жена не намерена бороться с ним. Мы с ней уезжаем из Мемфиса.

– Как это все ужасно!

Пазаир представлял себе, как Денес пирует со своими приятелями. Удивительный указ фараона полностью восстанавливал их репутацию. Чтобы оставаться уважаемыми людьми, им нужно только не совершать необдуманных поступков и продолжать вести к цели свой заговор, корни которого так и остались неизвестными Пазаиру – теперь уже навсегда. Скоро появится и полководец Ашер, и он, конечно же, сумеет объяснить свое отсутствие. А что же Сути, где он сейчас и жив ли? Пазаир чувствовал себя разбитым, полным отвращения ко всему, а вокруг него летали ласточки. Их становилось все больше и больше. И вот уже сотня птиц с радостным щебетом кружилась вокруг, касаясь его крыльями. Наверное, они благодарили его за то, что он спас одну из них? Прохожие на улице останавливались, тронутые этим необычным зрелищем; им приходила на ум поговорка: «Кого любят ласточки, того любит царь». Стремительные, грациозные, жизнерадостные, птицы сопровождали Пазаира до дверей его дома, подбадривая легкими касаниями шелковистых серо-голубых крыльев.

Нефрет сидела на краю пруда с лотосами, над которым резвились синицы. На ней было легкое прозрачное платье, сквозь которое просвечивала грудь. Подойдя к ней, Пазаир почувствовал нежный запах духов.

– Нам только что привезли свежие благовония, – объяснила она, – и я приготовила кремы и душистые масла на следующий месяц. Я видела утром, что твой запас подошел к концу, и поспешила исправиться.

Ее тон был шутливым. Пазаир поцеловал жену в шею, разделся и сел на траву. У ног Нефрет стояли вазы из камня. Здесь был фимиам, коричневая прозрачная смола, собираемая с деревьев; небольшие красные кусочки мирры, привезенной из Пунта; сок зеленого гальбанума, который добывается в Персии, и темная смола ладана, закупленная в Греции и на Крите. В нескольких флаконах находились цветочные эссенции. С помощью оливкового масла, меда и вина лекари составляют из этих ингредиентов нужные им тонкие сочетания.

– Я подал в отставку, Нефрет. По крайней мере, мне больше нечего бояться, потому что у меня нет никакой власти.

– Что сказал визирь?

– Только одно: содержание царского указа не обсуждается.

– Как только Кадаш потребует своего восстановления на посту старшего лекаря, мы уедем из Мемфиса. Закон будет на его стороне, ведь так?

– Увы, именно так.

– Не грусти, дорогой мой. Наша судьба в руках бога, а не в наших. Это исполняется его воля, а не наша. Но наше счастье мы можем построить сами. Я спокойна: жить с тобой под кроной столетней пальмы, лечить бедных, любить друг друга – разве это не прекрасная судьба?

– Но как забыть Беранира? И Сути… Я все время думаю о нем. В душе у меня пожар, а я фыркаю, как осел.

– Оставайся таким всегда.

– Но я не смогу предложить тебе большой дом и такие красивые платья.

– Я без них обойдусь. А это надо снять сейчас же.

Нефрет спустила бретельки платья. Нагая, она накрыла тело мужа своим, их плоть стала одним целым, а губы слились в таком страстном порыве, что они содрогнулись, несмотря на теплые лучи заходящего солнца. Шелковистая кожа Нефрет была раем, где царил один закон – наслаждение. Пазаир тонул в ее плоти, опьянявшей его, и волны счастья уносили обоих.

– Еще вина! – вопил Кадаш.

Служащий поспешил выполнить заказ. С тех пор как хозяин вернулся, он без остановки кутил с двумя молодыми сирийцами. Зубной лекарь поклялся себе больше никогда не прикасаться к девочкам. До своего неудачного приключения он почти не интересовался однополой любовью, но отныне решил переключиться на красивых мальчиков, которых, когда они надоедают, можно сдать стражникам.