Страница 81 из 92
И не спрашивая, не советуясь, потянулась к нему, к себе прижала, обняла крепко, да прошептала:
— Вместе с тобою связаны мы,
От весны, Агнехран, до весны.
Мое сердце бьется вместе с твоим,
И навеки мне нужен лишь ты один.
Отстраниться он попытался, а как не вышло, спросил напряженно:
— Веся, это в любви признание, или…?
Текли слезы, с ресниц срывались, по щекам стекали, на плече его пристанище находили. А я шептала, слова те, что не ведала, когда Кевина к себе привязать пыталась, и найти их было непросто, но я нашла. Тогда думала, что слишком поздно – теперь чувствовала, что случилось все так, как должно было.
— Веся?! – занервничал Агнехран.
Ты прости, охранябушка, но сердце мое и вправду с тобой умрет, а потому ни извинений, ни объяснений не будет. Лишь обняла сильнее, да продолжила:
— Я отдам тебе удачу, она всегда будет тебе верна.
Я подарю тебе силу, с каждым вздохом расти будет она,
Я вручу тебе очи, истину станешь видеть и днем и средь ночи,
Я вдохну в тебя жизнь, она спасет, даже если удар врага будет точен.
Дернулся маг, пытаясь высвободиться, да не отпустила я, к себе прижала изо всех сил, и зашептала последнее:
— В огне тебе не гореть!
В воде не тонуть!
Кровью не истечь!
Боли не испытать!
И лишь тогда отпустила я его, слез своих не скрывая, в глаза от гнева потемневшие взглянула, да и прошептала:
— О прощении не прошу, ты не простишь, я знаю. Но оба мы с тобой судьбы заложники – ты иначе поступить не можешь, вот и я тоже… не смогла.
Промолчал, только на меня глядит так, словно одна одинешенька я в мире этом осталась, и никого в нем больше нет окоромя меня.
— Я вернусь, — прошипел почти. — И мы поговорим.
Да, охранябушка мой, ты вернешься… А вот поговорим ли, это уж как карта ляжет.
«Я люблю тебя…» — прошептала беззвучно.
Вспыхнул круг алхимический, взглянула я на любимого, дай матушка Земля не в последний раз взглянула, да только он того не знал.
Вспышка, в заводи, что стала поверхностью блюдца серебряного, и вернулся любимый мой в башню свою магическую. Только тогда Водя, что молчал все это время, тихо заметил:
— Веся, волосы у тебя почернели, и чернее с каждым мгновением становятся.
Улыбнулась, горечи не скрывая, да и ответила:
— Я проклятие его себе забрала, Водя, от того и чернеют волосы.
И иглу, что осторожно из любимого вынула, молча передала водяному. Тот воздушный поток призвал, да и вышвырнул орудие чародейское прочь из лесов моих, да подальше от реки своей.
А я глаза закрыла, да Водю к связи нашей общей не подключая, распоряжения отдавать начала:
«Ярина, Светлый яр восстанавливай неустанно, сил у тебя теперь хватит»
«Леся, у Ульяны, жены Саврана, дочь народится спустя время положенное – то новая Ведунья лесная, позаботься о ней.»
«Леший каменный, уж прости, тебя подвела, ни помочь, ни высвободить не сумела. Но Дарима подрастет, а кот Ученый подсобит знаниями, я верю- вы справитесь».
«Лешенька…»
Лешеньке своему сказать ничего не смогла.
Хотела, а не смогла. Ни слова вымолвить не сумела.
И понял он все, он у меня понятливый.
Возник рядом, руку подал, помог подняться, клюку сам подхватил.
А между тем в кабинете Агнехрана бой начался. Данир-чародей вернулся без предупреждения, да удар нанес, когда Агнехран, его не видя, меч свой на пояс крепил. И силен был удар – три кинжала черных, магических, воздух вспоров, едва в мага не впились. Быстр был охранябушка — и развернулся стремительно, и два кинжала в полете отбил, лишь третий, что первым летел, в спину впился, но тут же опал, и капли крови архимага не пролив…
Потому что моя пролилась.
От боли едва на закричала я, да удержалась, знала, что пока открыто пространство, Агнехран услыхать может, а лешенька, верный мой леший, собой прикрыл, чтобы кровь ту не увидал никто. Да ударом клюки открыл тропу заповедную аккурат в сосновый бор.
И лишь когда ступили мы на землю, хвоей усыпанную, спросил соратник надежный:
— Что же ты наделала, Веся?
Пошатнулась я, силен удар чародея был, да на землю оседая обессилено, ответила тихо:
— Потому что не осталось у меня полноценной силы весны, лешенька. И не уверена я в ней, в силе ее. Все что точно есть — моя жизнь. Вот ее и отдала.
— Веська! — опустился леший на колени рядом со мной. — Но и весну ведь тоже отдала?
— Отдала, — и забрав клюку, легла наземь сырую. — Ты пойми, у чародея этого силу злоба черная питает, а у Агнехрана – любовь. Любовь к своим сотоварищам, к справедливости, ко мне… Но к себе у него любви нет. Он себя в смерти сына винит, а потому себя он не любит, и никогда не полюбит — свою любовь он мне отдал. Поэтому весну и отдала, и любовь отдала тоже… свою.
И тут удар меня настиг! Да такой, что на месте удержалась, лишь клюку в землю всадив, да за нее как утопающий хватаясь. Попытался было леший меня подхватить – его ударной волной снесло на самый край Соснового бора.
— Оставайся… — прохрипела, от боли сознание почти теряя, — там и оставайся, ближе не подходи… пожалуйста…
Не согласен был лешенька, да наказ выполнил – у самой кромки бора соснового остался стоять. А я, кровь с губ сплюнула, да попыталась подняться… и надломилась ветка под ногой, рухнула я наземь, и неудачно так, что ногу подвернула.
«Я отдам тебе удачу, она всегда будет тебе верна» — и я отдала, свою, всю без остатка.
А где-то там, далеко, Данир-чародей снова нанес удар, да злоба его была столь сильна, что не удержалась я на месте, отшвырнуло меня в сторону, спиной о сосну приложила – на землю рухнула почти бездыханной.
«Я подарю тебе силу, с каждым вздохом расти будет она», — и я отдала, всю свою силу, до капли. Но моя сила она с лесом была связана, а лес он завсегда растет, росла и сила Агнехрана сейчас, несмотря ни на что росла.
«Я вручу тебе очи, истину станешь видеть и днем и средь ночи» — и я отдала магу свое зрение, свое ведьмовское зрение, и едва он моими глазами увидел, сама я почти ослепла.
Но это сработало. Увидел Агнехран силу Данира-чародея, от нового удара увернулся, свой нанес, да только… Данир сильнее был. Чем он ударил мне неведомо, но ощутила я, с магией такой я в жизни ни разу не сталкивалась, да только нахлынула тьма на Агнехрана, да и остановилось сердце его… На миг всего, на единственный миг, потому что:
«Я вдохну в тебя жизнь, она спасет, даже если удар врага будет точен»…
И я вдохнула жизнь, и поняла, что забилось сердце его в тот же миг… как остановилось мое. А оно остановилось, скованное страшной чародейской магией, словно когтями нежити стиснутое с такой силой, что и не трепыхнуться. И лежала я, глядя в небо, едва виднеющееся между высоких крон сосен, и улыбалась, несмотря не на что. Потому что победила я, пусть даже и такой ценой. А впрочем какой? Кто я в этом мире жестоком, где один только лес мой Заповедный и остался пристанищем доброго и светлого?
— ВЕСЯ!!! — не мысленно позвал, а зарычал леший мой, чувствуя, как теряет ведунью свою…
Прости, лешенька, да не было другого варианта. Без Агнехрана жизни не только мне нет, но яру Гиблому, и лешему каменному, и всем тем, против кого чародеи выступят. Сильны они, опытны, да жестоки сверх меры. Ведьмы и те с ними не совладали, а это уже о многом говорит.
«Не печалься, — попросила мысленно, говорить я уже не могла, — Дарима подрастет, хорошей ведуньей станет. Леся и Ярина сильны как никогда. С нами вампиры, волкодлаки, бадзулы, моровики… Водя тоже с нами…»
Но не согласен был лешенька, и зарычал да так, что пригнулись верхушки деревьев:
— ЗАЧЕМ?!!
И правду ответила:
«По схеме той, что нашли, двадцать четыре чародея в Заповедный лес проникнуть только могли, а им восьми хватило, лешенька. Всего восьми. И от навкар лес наш мы чудом спасли, ты это не хуже меня понимаешь, а без Агнехрана не спасли бы и вовсе».
«Но ведь спасли же!» — леший простонал.