Албазинец

Сан-пин с детства знала, что все, что делается вокруг, делается именно для нее. Для нее ткут знаменитые на весь мир тяньцзиньские ковры, чеканят золотые монеты, идут в поля, держа на плечах тяжелые лопаты и мотыги, собирают ясак. Ради нее захватывают чужие земли, покоряют народы, строят большие города. Ее род один из самых древних и самых уважаемых в империи. И она гордится этим.

В жизни никто не смел не то чтобы сказать грубое слово – косо посмотреть на нее. А тут эти русские мужланы не только перебили ее охрану – они еще и норовят ее ограбить. Особую ненависть в ней вызывает этот огромный светлобородый казак, который бесцеремонно вытащил ее из паланкина. Жаль, у нее нет с собой кинжала, не то бы она показала ему! Сам, небось, голь перекатная, а туда же. Хотя, если честно сказать, он недурен собой. Мало найдется в ее империи столь же сильных и красивых воинов, как он. Его бы взять к себе охранником и платить хорошие деньги – тогда б уж ей точно некого было бояться.

– Ты кто? – когда девушка немного успокоилась, спросил Федор через толмача.

Вместо ответа она фыркнула и отвернулась. Гордая, надменная, она всем своим видом показывала, насколько ей неприятна эта встреча.

– Ну так как, сама назовешься али я тебя пытать начну? – улыбнулся старшина и демонстративно разрезал воздух нагайкой.

– Не трогайте! Не трогайте мою госпожу! – неожиданно услышали казаки испуганный девичий голос, и в ту же минуту из украшенного цветами и богатой канчою паланкина выскочила невысокая узкоглазая девчушка, обернутая в камку. На голове у нее было множество тонких косичек, туго сплетенных из смоляных волос. В каждой из них звенело множество серебряных и золотых монет.

– Так у нас, оказывается, не одна, а две пленницы! – радостно воскликнул Федор.

Он обратился к девочке-подростку, пытавшейся заслонить собою ту, которую она назвала госпожой:

– Ну а ты, ты-то хоть скажешь, кто вы такие и куда держите путь?

Боясь, что казаки учинят им пытку, она с испугом что-то залепетала.

– Ну же, Егорша, перескажи, что она там прощебетала, – попросил толмача старшина.

Так казаки и узнали, кто такие эти две крали, как их зовут и куда они держат путь.

– Вот те на! Саму принцессу богдойскую в полон взяли! И что ж мы с ней будем делать? – восхищенно воскликнул Гридя Бык, обращаясь к старшине.

Тот мгновение подумал:

– А возьму-ка я ее, братцы, в наложницы! Пущай у меня тесто для пирогов месит.

Услышав это, казаки весело заржали.

– Вот тебе Наташка-то покажет наложницу! Ведь ты ж эту девку, поди, не только тесто месить заставишь, а и на сеновал поведешь, – подначил его Карп, вызвав тем самым новую волну смеха.

– Послушай, Федька, отдай мне эту кралю, – подъехав к Федору вплотную на своей каурке, негромко попросил его Ефим Верига. – Ну на кой она тебе? У тебя жена, а у меня, сам знаешь, пустая изба. Отдай, прошу тебя! За это я тебе по гроб жизни благодарен буду.

Федор насупился.

– И не проси, – сказал. – Если хочешь, бери служанку.

– Так ведь она ж еще ребятенок! – в сердцах бросил Ефим.

– Ну и чиво? – усмехнулся старшина. – Поверь, и не заметишь, как она бабой станет. Девки ведь быстро растут. Вон взять мою Аришку. Тоже ведь, вроде, сопля, а уже женихается.

Девушкам дозволили сесть в паланкин, и Федор велел кули следовать в сторону русской границы.

– Куда это вы нас ведете? – выглянув из-за занавески, испуганно спросила Сан-пин казаков.

– В полон, девонька, в полон! – ответил ей за всех Карп. – Не бывала еще за Амуром? Ну вот и побываешь.

Девушка была в отчаянье.

– Мой брат все равно вас догонит и убьет! – заливаясь слезами, предупредила она. – Я послала своего слугу в Чучар, так что ждите погони.

И ведь не врала девка-то. На следующее утро, когда казаки, позавтракав, снова двинулись в путь, они вдруг увидели далеко впереди на невысоком взлобку вооруженных конников. Их силуэты хорошо прорисовывались на фоне прозрачного осеннего неба.

– Маньчжу!

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – смачно выругавшись, с досадой произнес Федор.

Затем он обратился к товарищам:

– Что, братцы, делать-то будем? Богдойцев-то вона сколь – одолеем ли?

– Вряд ли, ведь их там сабель сто, не меньше, – напряженно вглядываясь вдаль, произнес Гридя. – Может, бросим этих краль? Тогда проще будет бежать.

Старшина нахмурил брови.

– Забудь!

– Ты что, хочешь на чужих холмах голову сложить? – удивился товарищ.

Федор покачал головой.

– Нет, помирать я не хочу, но и девонек не оставлю! Скажи, ну когда казак оставлял трофей? – как-то вымученно улыбнулся он.

А в это время богдойские конники, сорвавшись с места и выставив вперед копья, уже мчались на казаков.

– Вот что, Мишка! – прокричал он молодому казаку Мишке Ворону. – Ты давай сажай в седло малявку, а эту прынцэссу я к себе посажу. Давай, давай, поторапливайся, а то у нас времени нет.

Мишка быстро спрыгнул с коня и бросился к паланкину.

– А ну опускай носила! – скомандовал он китайцам.

Те тут же подчинились ему. Подхватив на руки испуганную служанку, он усадил ее в свое седло. С «прынцессой», как называл ее Федор, вышла осечка. Она не стала дожидаться, когда ее вслед за служанкой вытащат из убежища, а выскочила сама. Она побежала по дороге навстречу маньчжурам, крича и махая руками.

– Я здесь! Здесь! Спасите меня!

Федор какое-то время стоял в нерешительности. А нужна ли ему эта девка? – спросил он себя. – И стоит ли из-за нее так рисковать?

Но что-то вдруг в нем взыграло. Нет, не дам этой красавице уйти! – скрипнул он зубами и, с силою стегнув плетью коня, помчался вслед за беглянкой. Миг, и вот она уже сидит у него в седле, подхваченная на скаку его сильными руками. Девушка кричит, отбивается, пытается вырваться, да куда там!

– А ну, гайда, братцы, за мной! – повернув Киргиза, повелел старшина казакам.

И вот они уже мчатся на своих быстрых конях, пытаясь скрыться от погони.

– Давай, давай, товарищи мои! – кричит Федор. – Швыдче! Швыдче!

Где-то далеко позади осталась пыльная дорога с кянами-кули и паланкином. Упав грудью на крупы коней, казаки вихрем неслись над землей, минуя луга, невысокие релки, кустарники и дубравы, взбирались на крутые сопки и снова, не оглядываясь, скакали вперед. Никто, ни Федор, ни его товарищи, не знали, куда они скачут. Даже Фан ничего не мог сказать. Только кричал что-то на своем и все пытался не отстать. Ведь если маньчжу его поймают, то обязательно убьют. Это русских или там монголов они берут иногда в полон, а ханям только смерть. Потому что их они не считают за людей.

…Точно звери рыскали они по чужой земле, прячась то в высоких травах, то в лесах и среди распадков, но всюду их взгляд натыкался на преследовавших их маньчжуров. Даже по ночам, укрывшись где-нибудь в горном ущелье, они не чувствовали себя в безопасности. Позже, сидя ночью у костра в родном острожку, Федор с товарищами все дивились, как это им тогда удалось убежать. Страх ли им придал силы, а может, это их молитвы дошли до ушей Господа, только чудо свершилось. Обхитрили-таки они маньчжура, запутали следы. И теперь вот веселятся, поднимая кубки за благополучное возвращение.

И только один Ефим Верига был невесел. Все думы его о молодой богдойской крале, которую Федор взял в наложницы. Мечется душа казака, зло его разбирает. Не раз уже подумывал он о том, чтобы украсть девку и сбежать с ней из острога. Но куда побежишь? На Урал? На Дон? Так ведь туда еще надо добраться. А может, уйти к богдойцам? Говорят, у них есть особое войско, куда берут всех, кого не лень. Есть там и русские, и монголы, даже ливонцы есть и германцы. И платят-то им, сказывают, золотом, а кто желает, может открыть собственное дело. Ефим, коль выпало бы ему такое счастье, открыл бы корчму. Дело не хитрое, но прибыльное. Может, и, правда, стоит подумать?

С этой мыслью он и жил теперь. Казаки удивлялись – что это с их товарищем стало? Живет, точно бирюк. Закрылся в себе и угрюмо молчит. Но разве он скажет правду! Ведь эта правда может стоить ему головы…