На шипах

Я чуть не задохнулся после первой же затяжки. Папиросы«Беломорканал» оказались слишком мощными для избалованных фильтрованным куревом легких.

– Так, значит, тебя все-таки взяли. Я думал, что буду единственным ветераном. – Сказал Суббота, дождавшись окончания приступа кашля.

– Да, мне просто повезло. – Ответил я.

– Это хорошо, будет, что завтра на исповеди рассказать.

– На какой исповеди?

– На утренней. Как раз с духовником познакомишься. Отец Тихон интересный мужик.

– Не хочу я исповедоваться. – Возразил я.

– А придется. Духовник здесь второй человек после президента, а в чем-то даже и первый. Он дочку босса вылечил, а этого ни один врач не смог сделать. Он даже будущее, говорят, предсказывает. Он у нас и лекарь и психолог в одном лице. Хотя мне не помог, как болела спина, так и болит. В общем, все ему тут смотрят в рот. Пропустишь исповедь – штраф, не придешь в следующий раз – выкинут из команды. Так что готовься раскрыть душу. Хотя, на мой взгляд, наш столик с водочкой подходит для этого куда лучше.

Само слово «исповедь» вызывало в коленях дрожь. Страшно даже представить, как я, в темном холодном помещении обнажаю душевные тайники перед незнакомым бородачом, облаченным в черную рясу. Комплексы на сей счет тянулись из глубокого детства, когда я, десятилетним мальчиком, яростно болел за киевское Динамо. В целом, даже неважно откуда была команда: Москва, Тбилиси или Киев, куда важнее было то, что на груди у игроков прописной истиной красовалась буква «Д». В те времена наиболее ярко выступали именно киевляне, и всем сердцем я поддерживал их в борьбе за самый престижный европейский футбольный трофей.

Шестнадцатого марта семьдесят седьмого года я запомнил на всю жизнь. Вернулся со школы, сделал уроки, погулял с собакой, вымыл полы и даже помог маме с лепкой пельменей. Я сделал все, чтобы никто не смел отвлечь от события, которое ждал ровно две недели. Укутавшись голубым шарфом, я сидел на диване и, с собачей преданностью, пялился в телевизор. На черно-белом рябящем экране киевское Динамо отчаянно билось с мюнхенской Баварией в четвертьфинале Кубка Европейских Чемпионов. Соперники были достойны друг друга. Динамо, при молодом Валерии Лобановском, переживало лучшие времена.Двумя годами ранее киевляне завоевали Кубок обладателей кубков, сделав меня самым счастливым мальчиком на свете. Сейчас же, бело-голубые замахнулись на новую вершину. Осенью они раздавили как валяющийся в траве крыжовник югославский Партизан и греческий ПАОК, но теперь им противостояла лучшая команда Европы, и я верил, что Бавария будет бита!

Для выхода в полуфинал динамовцы должны сотворить чудо, ведь две недели назад в Мюнхене они проиграли в один мяч. Я заплакал всю подушку, узнав результат этой встречи. Но не все потеряно, ведь теперь в ответном матче можно рассчитывать на реванш. Игра беспощадно пожирала нервы. За восемьдесят минут игрового времени я так и не соизволил забить хотя бы один гол. Голевая засуха довела меня до нервного срыва, особенно когда в середине матча Олег Блохин не сумел реализовать пенальти. «Динамо-Динамо!» – кричал я, не жалея глотки. Наши команды еще ни разу не добирались до полуфинала Кубка чемпионов, шанс поставить рекорд таял, как мартовский снег. Я с трудом сдерживал слезы, ведь за оставшиеся десять минут нужно было забить два мяча. А если еще и пропустят, то пиши пропало. Помочь Динамо могло только чудо.

Мой отец убежденный атеист приучил меня надеяться только на себя, но мама сохраняла веру и даже хранила икону на шкафу в углу комнаты. Будучи папиным сыном, я во многом подражал его взглядам и разделял скепсис к религии. Но в этот вечер, когда до конца матча оставались считанные минуты, а уши накалились как угли, я подошел к иконе и начал молиться. Просил у бога о невозможном, чтобы Динамо забило два мяча и прошло дальше. Понимая, что ничего не дается просто так, взамен поклялся пройти обряд крещения. И когда в третий раз зачитывал заклинание, громкий голос с экрана меня перебил. «Пенальти!» – произнес он, отдавая медовым привкусом. Я не верим своим глазам. Леонид Буряк встал перед мячом, готовясь к удару. «Главное не промахнись, главное не промахнись!» – шептал я, сидя на коленях перед иконой. Не промахнуться было мало, надо было еще и забить. Ведь участником дуэли был никто иной как великий Зепп Майер – опытный вратарь, собравший все медали чемпионатов мира. Годом ранее чех Паненка унизил его экстравагантным голом с одиннадцати метров и теперь любой бьющий с точки превращался в его главного врага.

Меня сжигало любопытство, решится ли Буряк пробить также хладнокровно, как и его чешский коллега. Выйдя за пределы штрафной, динамовец разогнался как ракета и мощно пробил по центру. Я с воплем взвыл в воздух.Взволнованная мама заглянула в комнату, дабы убедиться, что с сыном все в порядке. Прыгая как восторженный кузнечик, я радовался открытому счету. Переведя дух, вновь обратился к иконе. Время истекало, а надежда на чудо разгоралась еще сильнее. Голова кружилась от волнения. Очень хотелось дожить до овертайма и было бы чертовски несправедливо пропустить от Баварии после такой удачи.

Спустя несколько минут Динамо пошло в атаку и только грубым нарушением немцы остановили киевский армагедон. Штрафной удар не пенальти, но с кем черт не шутит, может и здесь повезет. Я вжался в объятия собственного шарфа, ожидая опасный удар. Мяч взмыл в воздух и ласточкой полетел к воротам. Зепп Майер сделал шаг, чтобы поймать его, но тот предпочел встретиться с головой Петра Слободяна и, отскочив от нее, всколыхнул сетку ворот. В этот момент всколыхнулась не только сетка, но и весь стадион, а вместе с ними и мое дрожащее сердце. Я перекрестился и, повернувшись к иконе, пообещал исполнить данную клятву.

Я благодарил бога за сотворенное чудо и был намерен пройти обряд крещения. За слова нужно отвечать. В то время бог представлялся мне добрым старцем, на подобии старика Хоттабыча, который седой бородой двигает ворота и заставляет мячи залетать в них в обход безупречных действий вратарей. Чудеса, да и только!

О крещении я имел весьма поверхностное представление, зная, что абсолютно голых младенцев с головой окунают в наполненный водой таз. Меня смущало, что и со мной, десятилетним юношей, поступят похожим образом. Но, к счастью, обошлось. Уже летом толстый поп святой водой обрызгивал мою голову. Угрюмый отец скептически следил за процессией, в отличие от мамы, которая не скрывала слез. Я ожидал озарения. Но процедура не вызывала никакого восторга, она казалась глупой и не серьезной. И больше походила на постановку школьного кружка. Даже поп сделал замечание по поводу моего настроя, но крест на грудь мне все-таки надел. С тех пор в церковь я ходил редко, относясь к ней с подозрением, и на то были причины. А бог так и остался для меня добрым стариком Хоттабычем, творящим чудеса на футбольном поле. С годами я почерствел и совсем перестал верить в сказки. Тем более, что через месяц после победы над Баварией, Динамо проиграло Боруссии точно таким же образом.

***

С огромным трудом сполз я с кровати. За время простоя, сильно привыкнув к долгому валянию в постели, подъем в шесть утра казался какой-то дикостью. А еще Суббота раздражал меня румяной бодростью. Он сидел напротив, грыз орехи и громко перелистывал страницы очередной книги.

В этот момент я ненавидел весь мир. Тяжелая голова отклеилась от подушки, поднимая за собой ноющее от недосыпа и тренировок тело. Рука потянулась к столу за плиткой молочного шоколада, чтобы как-то скрасить настроение.

– Тебе нельзя. – Сказал Субботин, накрыв шоколад рукой.

– Почему? – возмутился я.

– На исповедь надо идти натощак. – Он запихнул шоколадку в рот, взбесив меня еще больше.

– А ты? – спросил я.

– А я уже сходил.

Голодный, холодный, чертовский злой и совершенно не выспавшийся пробирался я в потемках к часовне. Покрытое мраком небо легкими оттенками напоминало о предстоящем рассвете. Плотные двери часовни с грохотом распахнулись и из них выскочил негр.С лицом обиженного младенца он прошел мимо, нашептывая под нос французские ругательства.