Моя тюрчанка

Воспалившееся воображение подсунуло мне пугающий образ. Мы точно безногий инвалид в мрачных катакомбах. Он из последних сил ползает по замшелым сырым ходам, в надежде выбраться к солнцу и воздуху. Беднягу мучает жажда. И он с самозабвением лакает, как зверь, гнилую воду из растекающихся по каменному полу холодных луж. От голода – пустой желудок приклеивается к позвоночнику. Но в подземном лабиринте, конечно, не найти ни крошки, чтобы подкрепить свои силы. Как бы самому не стать обедом для крыс, которые шебаршат в темноте, задевая тебя лысыми хвостами.

Но вот безногий замечает в конце длинного тоннеля тусклый свет. Из груди страдальца вырывается вздох облегчения. Сверх предела напрягая тело и волю, несчастный калека ползет на бледные лучи. Но безногий не знает: льется ли свет с чистого зеленого луга, на который выводят катакомбы, или это мерцает фонарь, вывешенный, как в насмешку, в глухом тупике.

Вот и мы с Ширин не догадаемся: правду ли сказал на сей раз Бахром или нас ждет еще худшее разочарование, чем пустой барак на улице Лиственной?.. Нам остается одно: как безногому, ползти и ползти. Не забывая об ужасной перспективе упереться, в конце концов, в непробиваемую стену.

Так и не доев фрукты, мы переместились из кухни в спальню. Веселье для нас на сегодня закончилось: остаток дня мы будем думать о том, что предстоит нам завтра – как заеденные вшами сидящие в окопах солдатики в канун атаки. Чтобы хоть как-то развеяться, мы включили на ноутбуке мультфильм про двух пустившихся в плаванье на льдине еще толком не оперившихся пингвинят.

Но напрасно мы надеялись, что напряжение в наших туго натянутых нервах ослабнет. Мы видели на экране совсем не то, что задумывал режиссер. Создатель картины предполагал, судя по всему, что приключения парочки неуклюжих и чуток глуповатых пингвиньих детенышей позабавят зрителей. Но у нас, при взгляде на бедных птенчиков, дрейфующих на ненадежной льдине по безбрежному океану, сердца обливались кровью. Как если бы мы смотрели лихо закрученный триллер про маньяка, вырезающего своим жертвам сердца и печень, или хроники о лагерях смерти.

Эти милые пингвинята – разве не как мы сами?.. Они могут только предполагать, когда их сожрет пучина. Так и мы не знаем, когда сгинем в водовороте обстоятельств. Пингвинятам угрожают акулы, касатки, морские леопарды. А нам – миграционная полиция, только и ждущая, когда у моей девочки просрочится виза; аферисты, вроде Бахрома, выворачивающие наизнанку наш кошелек; да и просто обыватели, для которых не нормально, что славянин и тюрчанка любят друг друга. Вот и получается, что мы, как пингвинята на льдине, плывем по враждебному океану несладкой жизни неизвестно куда. И можем только надеяться, что ветер редкостной удачи вынесет нас к спасительному берегу. Да уж… Среднестатистический расеянин, не состоящий на учете в психдиспансере и слыхом не слыхивавший про визовые проблемы, имеет привилегию полагаться в делах на самого себя. А нам – париям – приходится уповать на счастливый случай.

Не досмотрев мультфильм, мы пораньше отправились спать. Лежа в уютной темноте, мы не обменивались ни словом. Прислушиваться к негромкому дыханию Ширин, легонько сжимать ее теплые, трепещущие пальчики – этого было достаточно. Если б мы завязали разговор, обязательно начали бы обсуждать неприятные вещи. Вспомнили бы, как нас водил за нос Бахром. Волновались бы за завтрашний день, который может и не закончиться трудоустройством моей девочки. Казалось: вся наша совместная жизнь – это борьба с препятствиями. И в этой борьбе мы терпим поражение за поражением. Нет, лучше хотя бы в постели ни о чем не говорить, тихо наслаждаясь присутствием дорогого тебе человека и покоем. Когда безмолвно лежишь на одной кровати с любимой девушкой – планета будто бы замедляет свой ход по орбите. Закрой глаза – и постарайся расслабиться.

Мы не заметили, как Морфей натянул на нас свое непроницаемо-черное покрывало. Впрочем, сон наш был тревожный. Не раз я просыпался от стонов и вздохов моей милой, которая беспокойно ворочалась, сминая простыню. Я крепче обнимал Ширин. Тогда она застывала в удобной позе и начинала дышать ровно. Я свешивал руку с кровати и поднимал оставленный на полу мобильник. Смотрел: сколько времени до утра?..

Дисплей телефона высвечивал четыре нуля, когда оба мы вынырнули из мира сновидений.

– Почему ты не спишь?.. – спросил я шепотом, как бы не желая разбивать хрупкую, точно фарфор, тишину.

– Я думаю: а не дурочка ли я?.. – так же тихо отозвалась моя милая. – Бахром уже посмеялся над нами, отправив на богом забытую Лиственную улицу. Не глупо ли опять доверяться обманщику?.. Может, в гипермаркете меня и не ждут с распростертыми объятиями, а эта Анфиса Васильевна – такая же коварная лисица, как и Бахром?..

– Завтра все будет ясно, – я едва коснулся губами щеки Ширин. – Какой резон этим двум лисицам гонять нас на фальшивые собеседования?.. Поедем в тот гипермаркет – и все увидим. В любом случае, мы жертвуем всего одним днем.

– Я так боюсь не найти работу… – сказала моя девочка. В голосе ее звучали слезы.

Вместо ответа, я прижал любимую к груди и зарылся носом в душистые волосы моей милой. Нет, не нужно ничего говорить, потому что слова только причиняют боль. До утра, храня молчание, пролежим обнявшись, укутанные в вуаль благословенной темноты. Ширин несколько раз всхлипнула на моей груди, а потом мерно засопела. Уснула. Тогда и я почувствовал, что у меня слипаются веки. Даже во сне мы теснились друг к дружке, как те пингвинята. Над нами проплывала глухая зимняя ночь.

14.Львица и гиены

Когда я проснулся, Ширин уже не было под одеялом. Сидя на краю кровати, она, пинцетом выщипывая топорщащиеся волоски, подравнивала брови. Лицо моей звездочки было сосредоточенным и хмурым. Думалось, как в набитом клише ковбойском фильме, она скажет: «Давай просто сделаем это!». Что значило: поедем в гипермаркет и со всем разберемся.

Запив бутерброды с докторской колбасой и зеленью молочным кофе, мы оделись и вышли из дому. Губы моей девочки были плотно сжаты, глаза почти не моргали. Она напоминала богатыря, идущего на битву – даром, что девушка. Действительно: нам предстояло сражение не на жизнь, а на смерть. Если моя милая получит работу – будет продлена виза. Если нет – то… Черт возьми, мы ведь в самом деле примем по смертельной дозе снотворного, раз проклятая жизнь не оставит нам выбора!..

Мы доехали на метро до конечной остановки и поднялись в город. Как раз подошел бесплатный автобус с эмблемой гипермаркета – улыбающимся зайцем с двумя выступающими, как клыки махайрода, передними зубами. Мы погрузились в салон вместе с толпой, в которой почему-то преобладали бабки в треугольных платочках и с клюками, да сухие (точь-в-точь мумии) деды. Старики были обвешены пустыми пока что баулами. Куда, очевидно, будут сложены продукты из гипермаркета.

Народу в автобус набилось под завязку. Иголке негде упасть. Как и бывает в давке, люди шипели друг на друга, требуя не толкаться и не наступать на ноги. Кто-то сдавленным голосом матерился. А потом я уловил грязный шепоток:

– Нет, вы только посмотрите: азиатская девка вцепилась в русского парня!.. Наверное, ножки перед ним раздвинула за прописку. А он лопух. Не знает, что шлюшка отожмет квартиру и пустит туда двенадцать дагестанцев. Будут прямо на кухне резать барана на бешбармак.

Второй, не менее противный, голосок отвечал:

– А мне кажется, юнец и сам нерусь. Ну не будет славянин спать с азиаткой. Еврей он, наверное.

У меня заклокотало в груди, кровь прихлынула к голове. Мерзкие голосочки перемывали косточки, конечно, нам с Ширин. Запиши меня тысячу раз хоть в католики, хоть в евреи – мне это по барабану. Но я не мог простить гадости, сказанные в адрес моей любимой. Но что я мог сделать?.. Уродливые голоски звучали из плотного скопления пассажиров. Казалось: глаголило само народное невежество. Обидчиков не достанешь – остается только сгорать на костре неутоленного гнева. И я подумал с тоской: что за похабная такая страна Расея, в которой никого не любят?..