Моя тюрчанка

Стань я селезнем, я бы был очень боевой и ревнивый. Поднимая крылья и вытягивая шею, отгонял бы посторонних самцов прочь от Ширин, которая была бы изящной красивой самочкой.

– Они милые, правда?.. – имея в виду уток, спросила моя девочка. Она теснее ко мне прижалась.

Я подумал: наверное, ей пришли в голову фантазии насчет уток, подобные моим. Мы чувствуем и размышляем в унисон – поскольку любим друг друга.

Уже сгущалась серая мгла, размывающая очертания деревьев. Мороз крепчал, наши лица совсем задубели. Колючий холод лез под одежду. У меня капало из носу. Господи, не хватало только заболеть. Невозможно было вечно прятаться в лесопарке от себя и своих невзгод. Не пора ли потихоньку притопать домой, поужинать и лечь спать?.. Когда мы вышли на центральную аллею, на столбах уже горели оранжевые огни фонарей.

Мы переглянулись. И сразу, как по команде, обреченно склонили головы. Сейчас-то мы точно думали об одном. О том, что Бахром так и не позвонил.

Ограда лесопарка осталась позади. Мы шли по стиснутой многоквартирными домами улице. Первые этажи были выделены под магазинчики; вывески с электронной подсветкой так и сверкали в еще не полной, подкрадывающейся, как кошка, темноте. Несмотря на поздний час, попадались прохожие. Если мы обгоняли бабку, волочащую сумку-тележку или подростка с плеером – я весь съеживался, вжимал голову в плечи. Я не хотел, чтобы кто-нибудь из проходящих заметил, как нам тоскливо. Мне казалось: люди едко ухмыляются нам вслед. И думают лишь об одном: как бы плюнуть нам в спины. Видимо, давала о себе знать психическая болезнь, о которой я за последние дни почти забыл.

Ширин было так же неуютно, как и мне. Она намертво переплела свои пальцы с моими. Будто боялась: налетит ураган и оторвет меня от нее. Свободной рукой моя девочка держала телефон. Время от времени – уставляла глаза в экран. Я понимал: милая боится пропустить звонок от Бахрома. Но мобильник молчал, как заговоренный.

Когда мы переступили порог квартиры, нас оглушила тишина – после шума улицы казавшаяся особенно давящей. Снова были только я, Ширин и наши проблемы. Сняв куртки и обувь, мы вымыли руки и прошли на кухню. На столе стояли две недопитые чашки кофе. В тарелке друг на друге лежали вафли, одна из которых была надкусана. Мы изваяниями застыли посреди кухни – не зная, что делать дальше. Мне больно было смотреть на бледное, осунувшееся личико любимой.

– Бахром еще позвонит – робко сказал я. И столь же несмело предложил: – Давай сами его наберем.

Милая чуть приподняла свои красиво изогнутые брови и тихим голоском откликнулась:

– Хорошо.

Потыкав пальчиком в сенсорный экран, поднесла телефон к уху. Я уловил длинные гудки. Вызов пошел. Теперь надо подождать пока Бахром возьмет трубку. Сердце у меня заколотилось сильнее. Хотелось расстегнуть рубашку, чтобы легче дышалось. Больше всего я боялся, что господин Мансуров скажет: «Ох, ребятки, а я про вас впопыхах забыл. Позвоните завтра, или лучше послезавтра».

На планшете Бахрома – имена и телефонные номера, наверное, сотен мигрантов, обратившихся в агентство за помощью в поиске работы. Важный, как богдыхан, директор агентства, должно быть, считает, что не может позволить себе с каждым клиентом быть внимательным и пунктуальным. Но для нас-то лишний день ожидания будет равен веку в аду. Не иссякнут ли наши моральные силы?.. Два моллюска на обнажившемся морском дне погибнут раньше, чем нахлынет волна прилива.

Длинные гудки оборвались. Машинный голос, делая резкие паузы между словами, отчеканил: «Время ожидания ответа истекло. Попробуйте позвонить позднее».

– Бахром не поднял трубку, – устало сказала Ширин. Моя девочка старалась держаться, но губы у нее предательски дрожали.

Сердце мое мучительно сжалось. Что если Бахром – все-таки вор?.. Забрал наши денежки – и был таков?.. Конечно, можно наведаться в офис агентства – попытаться разобраться, в чем дело и куда уплыли наши червонцы. Но не зря у «Мансурова и партнеров» железная дверь с домофоном и напоминающий гориллу охранник. Сколько бы мы не ломились, нам не откроют. А может Бахром вообще перебрался на другой конец города, прихватив крокодила и черепаху. Для сосущего элитную сигару господина директора – мы только очередные ослы, чей кошелек удалось опустошить.

Но я не собирался делиться своими подозрениями с моей милой. У нее и без того не радужное настроение. Обняв любимую за талию, я сказал:

– Ты только не переживай. Ладно?.. Бахром – человек занятой человек. Как-никак директор. Он, может быть, на совещании или на важных переговорах. Он непременно перезвонит, когда освободится. В крайнем случае, сами наберем Бахрома завтра с утра…

Завтра с утра!.. Представляю, какие у нас тогда будут налитые свинцом головы и воспаленные красные глаза!.. Потому что ночь мы проведем, как совы, почти без сна – сверля себе мозг вопросом, почему блистательный господин Мансуров не позвонил. Я не знаю для чего, с упорством толкающего камень Сизифа, я пытался внушить Ширин, что все хорошо – когда все было довольно-таки плохо. Возможно, я гипнотизировал не столько мою девочку, сколько самого себя.

Милая аккуратно освободилась из моих объятий. Взгляд ее по-прежнему был потухший. Она открыла холодильник, достала из овощного отсека пару крупных картофелин. И сказала бесцветным голосом:

– Я приготовлю нам ужин.

Пока моя любимая, стоя над раковиной, мыла и чистила картофель – я сидел, теребил край скатерти и молчал. Ну а что я должен был сказать?.. По поводу не сдержавшего обещание Бахрома – я уже выдавил из себя все, что мог. А разговоры на другие темы казались неуместными. Наконец – когда Ширин высыпала на залитую маслом сковородку нарезанную соломкой картошку – я с нежностью спросил:

– Налить тебе чаю?..

Я хотел оказать моей девочке хотя бы крохотную услугу. Милая по-прежнему не поднимала на меня глаз. Плечи ее подрагивали. А у меня, при взгляде на охваченную печалью любимую, болело сердце, в которое будто воткнули ржавый гвоздь. Я чувствовал вину перед Ширин.

О, я запросто мог бы себя оправдать!.. Не из-за меня Бахром подвел нас. Я не бог, чтобы управлять поступками других людей. Да и к тому же: не исключено, что господин Мансуров в самом деле застрял на незапланированном совещании. Он позвонит завтра утром и скажет, что нашел моей девочке работу. Тогда-то от наших терзаний не останется и пыли. Мы с милой варимся в одном котле – и оба не в ответе за сложившуюся прискорбную ситуацию. Но совесть, вырастая передо мной черной тенью, выносила не подлежащий обжалованию приговор: «Виновен!.. Виновен!.. Виновен!..».

Это не ты – а Ширин мыкается на чужбине. Ты-то, слава богам, у себя на родине. И квартира, в которой ты не имеешь права прописать свою даму, все-таки почти твоя. Не у тебя истекает срок действия визы. Не тебе приходится опасаться повышенного внимания миграционной полиции.

Мужчина ты или нет?.. Тебе бы быть опорой для своей девушки. Чтобы любимая чувствовала себя за твоей спиной, как за скалой. А на деле – что?.. Ты голозадый псих, который, как улитка в раковину, спрятался от всего мира в оставшуюся от родителей квартире. Твоя милая готовится умереть. Даже выбрала дату для вашего совместного суицида. Вот и подумай: насколько твоя возлюбленная верит в твои силы?..

И в том, что вы попались на удочку жулика Мансурова – тоже твоя вина. Какой частью тела ты думал, когда выкладывал деньги за еще не предоставленную услугу?.. Явно не головой!.. Бахром теперь может тянуть резину хоть до судного дня. А что?.. Червонцы уже перекочевали господину директору в бездонный карман!.. Благодари богов, если Бахром вообще соизволит выйти с вами на связь.

Привел бы ты Ширин в нормальное кадровое агентство, которое не берет деньги наперед!.. Тогда бы твоя милая сейчас работала, а спокойно поразмыслил бы над тем, как добиться восстановления своей юридической дееспособности. Тебе, скажем, совсем не мешало бы снова податься в курьеры…