Страница 10 из 36
– Алло, алло, – раздался голос Бахрома, почему-то суровый. – Ширин?.. Я вас не разбудил?..
– Нет, – пролепетала моя девочка.
– Итак, по кошачьему отелю – отбой, – огорошил нас Бахром. – Мне оттуда позвонили. Сказали: уже взяли сотрудника.
– А как же… как же моя работа?.. –со слезами в голосе спросила Ширин.
– Я посмотрю имеющиеся вакансии, – тем же металлическим тоном пообещал Бахром. – Вечером позвоню вам. Что-нибудь предложу. Сами меня не набирайте – я могу быть на совещании. До связи.
Бахром отключился. Он не счел нужны даже извиниться.
Я почувствовал, как внутри у меня что-то оборвалось. Горло забил ком. Я не выдавил бы и слова – даже если придумал бы подходящую к ситуации фразу. Моя милая не будет трудиться в кошачьем питомнике. Мечта разбилась – как шар из цветного стекла. Бахром разговаривал с моей девочкой чуть ли не грубо. Он совсем не был похож на того блестящего мужчинку, который дымил на нас дорогой сигарой и заливался соловьем. Ширин уронила телефон на стол. Сгорбилась на своем стуле. Казалось: она переломилась, как сухая тростинка. Или сникла, как цветок на ветру. Прошептала:
– А я так хотела ухаживать за котятами…
Я молчал – не менее опустошенный, чем любимая. Бахрому легко было объявить: место, мол, занято. Конечно, конечно!.. У самого-то господина Мансурова все хорошо: сигара, пиджак, налаженный бизнес, крокодил, черепаха. И никакого страха быть депортированным. А мы сражаемся с судьбой. От того, получит ли моя милая в самое ближайшее время работу – для нас зависело очень многое. Собственные жизни мы сделали ставкой в этой игре.
– Ширин… – наконец разродился я. – Ты не грусти, ладно?.. Бахром сказал: вечером позвонит и предложит другую работу. С кошачьим отелем просто не сложилось. Бывает.
– Да… разумеется… – без малейшей уверенности отозвалась любимая.
Я, вместе со стулом, придвинулся к милой и – со всей нежностью, на какую был способен – обнял свою девочку. Ширин спрятала свое хорошенькое личико у меня на груди и расплакалась.
– Не надо. Не надо, олененок мой, – твердил я, проводя рукой по темным косам милой. Я хотел утешить любимую, но сам был в напряжении. В голове вертелся рой неприятных вопросов.
Что это получается?.. Даже специализированное агентство не подобрало с первой попытки работу для девушки-«инородки»?.. Будем цепляться за надежду, что вечерний звонок Бахрома все решит в нашу пользу. Но если Бахрому потребуется на поиски места для Ширин больше времени?.. Неделя?.. Месяц?.. Как бы делу не затянуться до истечения срока визы моей милой!.. Страшно и подумать, что тогда будет.
По краю моего сознания скользнула мысль знакомая мысль: а вдруг Бахром аферист?.. Взял с нас червонцы – а искать для моей девочки работу даже не собирается?.. Про кошачью гостиницу блестящий господин Мансуров мог и наврать. Каждый раз он будет говорить по телефону: «Подобрал для вас отличную вакансию. Завтра – езжайте на собеседование», – но в последний момент все отменять. А когда Бахрому наскучит над нами измываться – достопочтенный директор агентства кинет наши телефонные номера в черный список.
Я дернул плечом, как бы сгоняя муху. Не было моральных сил сфокусироваться на неприятной догадке, что Бахром – наглый мошенник. Нет!.. Нет!.. «Мансуров и партнеры» – надежное агентство. Мы заплатили деньги не зря. Пусть не сегодня – так завтра у моей любимой будет работа.
Ширин перестала плакать и выпрямила спину. Поднесла было к губам чашку кофе, но тут же поставила обратно на стол. Милая дрожала, как в ознобе. Я подумал с тоской: мы изведемся, пока ждем звонка Бахрома. Но и после того, как господин Мансуров позвонит и сообщит: «Ширин, вас ждут на работу там-то и там-то» – мы и не полностью успокоимся. Потому что убедились: слово Бахрома – не твердое.
Мы сидели в тягостном молчании. Я хотел скулить, как раненный пес, от одного только взгляда на все еще мокрое от слез личико моей красавицы. Наконец я сказал без энтузиазма:
– Пойдем погулять?.. Раз уж… раз уж мы почти одеты.
– Пойдем, – не сразу кивнула Ширин.
Я надеялся: студеный воздух улицы приведет нас в чувства. Два километра до лесопарка мы отмахали, не обменявшись и словом. Любимая крепко держалась за мой локоть и глядела себе под ноги.
В лесопарке, взявшись за руки, мы медленно «поплыли» по центральной аллее. По обе стороны аллеи – над снежными буграми торчали черные деревья. Я тяжко вздохнул: деревья – голые и кривые – напоминали каких-то больных чудищ, которые тянут, точно в мольбе, свои усыпанные снегом щупальца-ветви в мутно-серое небо.
Чем был хорош сейчас лесопарк – так это безлюдьем. Ни спортсменов на пробежке, ни собачников с бульдогами и таксами. Когда душевная боль скручивает тебя в бараний рог – никого не хочется видеть, тем паче посторонних. От людей удобно прятаться в квартире, но в четырех стенах тоска бы нас задушила.
Стоял холод – изо ртов у нас вылетал пар. Но мы задались целью обойти весь лесопарк – лишь бы не возвращаться так скоро домой. Не беда, что окоченеют пальцы. С центральной аллеи мы свернули на боковую. Оттуда – на заснеженную, еле заметную тропинку. Деревья в этой части лесопарка стояли плотнее. Узловатые ветви переплетались над нашими головами – мы шли, как по тоннелю.
Нам бы идти и идти. Когда тропинка оборвется – ломануться через кусты. Затеряться среди деревьев. Как жаль, что мы всего лишь в городском лесопарке, а не в глухой первобытной тайге; что черная чаща не поглотит нас со всеми нашими горестями.
– Ты помнишь, что обещал мне?.. – спросила вдруг моя милая. – Если я умру раньше тебя – развей мой прах здесь, в лесопарке. Мне и могильный камень не нужен. Надгробие с датами рождения и смерти, полумесяцы, кресты – все это пафосно и глупо. Я хочу, чтобы и след мой исчез. Как будто меня и не было. Понимаешь?..
Помолчав, моя девочка добавила:
– Впрочем, тебе, возможно, не придется заботиться о моем прахе. Если в феврале мы заснем навсегда – нашими похоронами займутся муниципальные власти.
Ширин так спокойно говорит о смерти!.. Это резануло мне по сердцу. Не зная, что ответить – я сильнее сжал тонкие пальчики любимой. О, я не верил, не верил, что мы скоро умрем – хотя и думал только что о том, чтобы навсегда затеряться в чаще. Нет!.. Ведь я и милая так молоды и красивы. Точно едва раскрывшиеся цветы. Цветы так рано не облетают!..
Пусть мы и решили: если моя девочка не найдет работу по окончания срока действия визы – мы скажем миру «прости». Я внушал себе, как мантру: мы не дойдем до края. Не Бахром – так какой-нибудь добрый волшебник трудоустроит мою милую. Да что там!.. Я готов был вообразить: чертиком из табакерки выскочит прогрессивный дяденька-мультимиллионер и из одного только гуманизма распутает клубок наших проблем.
Нервно сглотнув, я сказал:
– Не думай о плохом. Бахром подыщет тебе работу. В Расее зарабатывают себе на хлеб десятки тысяч мигрантов. Ты ничем не хуже.
Ширин ничего не ответила – только опустила глаза.
Мороз здорово щипал нам лица. Каким-то непонятным образом снег набился мне в левый ботинок, промочив носок и ногу. Но мы упорно шарили по лесопарку – точно клад искали; забирались в самые потаенные уголки. Нас не тянуло в уют жарко натопленной квартиры – будто там нас ждало дурное известие. Хотя такое известие мы уже получили – утром от Бахрома.
Тропинка вывела нас к пруду – несмотря на зиму не скованному льдом. Как и летом, в водоеме плавали, резвились, гоготали утки. Яркие зеленоголовые селезни и светло-коричневые самки. Пернатые то ныряли, то взмывали в воздух; из-под хлопающих крыльев летели тучи брызг. Я глядел на утиные забавы, как околдованный. Меня отчего-то волновал вопрос: чем кормятся утки сейчас – скудной зимой?.. Неужели обходятся хлебными крошками, которые кидают водоплавающей братии посетители лесопарка?.. Какое бремя забот мы тогда бы сбросили!.. Уткам не надо продлевать визу и искать работу. Никто не объявит селезня дееспособным. Весь мир для утки заключен в родной стае и грязноватом пруду, в котором можно вдоволь плескаться. Или если пожелаешь – слетай на юг, не оформляя загранпаспорт.