Не он

Элинор забирается на кровать и вытягивается на жестком матрасе, сосредоточив взгляд на единственном тусклом глазке света в потолке. Он насмешливо подмигивает ей желтовато-грязным сиянием, и Лин с лёгкостью различает кружащиеся вокруг мельчайшие частицы пыли. Какое-то время она заворожённо следит за их хаотичным танцем, сложив руки на тяжело вздымающейся груди. Мысли разлетаются, наталкиваясь друг на друга, и кружат, кружат, кружат вместе с пляшущими серыми мушками.

Это все лекарства, тормозящие работу мозга и вызывающие галлюцинации вместо того, чтобы подавлять. К вечеру могут танцевать и тени на стенах, и застиранные шторы на окнах, и даже стулья. Ее пичкают цветными пилюлями с утра до ночи. Две на завтрак, две на обед и три на ужин. Увеличивают дозу перед ночным дежурством, чтобы не доставляла хлопот, превращая пациентку в отупевшую неподвижную куклу.

Ее не лечат, она лишь безликий номер на больничной рубашке, такая же, как десятки других пациентов, содержащихся годами в Святой Агате. Это не то место, откуда выходят отдохнувшими и воспрявшими духом спустя месяц благотворного лечения.

Элинор Хант все чаще посещает мысль, что ее не выпустят отсюда. Возможно, никогда. Весь персонал клиники заинтересованы в том, чтобы пациенты оставались в лечебнице как можно дольше. Пока клинику хорошо спонсируют, всем находящимся здесь больным будут рисовать новые диагнозы. Элинор пришла к выводу, что руководство Святой Агаты находится в преступном заговоре, когда очнулась в своей палате после нападения Бешеной Дрю. Приставленный к Лин психиатр Скарлетт Грин заверила, что никакого нападения не было и той все померещилось. Ну разумеется, кому нужен скандал в клинике?

«Дрю находилась в своей палате. Это подтверждают камеры видеонаблюдения. Мне очень жаль, Элинор, но твое состояние снова ухудшилось. Я вынуждена увеличить дозу лекарств и пересмотреть схему лечения» — равнодушно заявила доктор, дав разрешение безликой медсестре вколоть строптивой пациентке целый шприц с психотропными препаратами.

Элинор проспала сутки, но воспоминания о случившемся в вонючем туалете никуда не исчезли. Позже, встретив за обедом в столовой Бешеную Дрю, Лин заметила ее ядовитую триумфальную ухмылку и насмешливый взгляд, прикованный к плоскому животу Лин. Элинор инстинктивно обхватила руками пустоту и с яростным криком кинулась на провокаторшу. Ей впервые в жизни хотелось убить… Или не впервые? Гнев, вылившийся на визжащую и отбивающуюся от наносимых с особым усердием ударов рыжую тварь, казался отчаянно знакомым и приносил удовлетворение, близкое к наслаждению.

Кого еще я могла ненавидеть так сильно, как Бешеную Дрю? — задавалась вопросом Элинор Хант, но с очередной волшебной пилюлей ответ уплывал в страну грез и танцующих единорогов. Потребовалось двое крепких амбалов-саниторов, чтобы оторвать Элинор от избитой пациентки. Возможно, Дрю — даже не было настоящим именем этой неадекватной. В Святой Агате многие придумывали себе новые прозвища и создавали вымышленные личности. Безумие в каждой палате, в каждом темном углу, в мерцающем глазке лапочки, взирающем на нее с белого раскачивающегося потолка.

— Они меня травят, — пожаловалась она танцующим пыльным подружкам. — Это абсолютно точно, — добавила чуть громче и с некоторой обидой.

— Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы все это закончилось, — отвечает ей голос, слышимый каждый раз, когда ощущает полный отрыв от реальности. Случайно или нет, но он всегда оказывается рядом в трудные, критичные минуты.

— Что? Что я могу сделать? — со злостью бросает Лин, до жжения в глазных яблоках уставившись на рой пляшущих пыльных мотыльков. Серые точки разлетаются, образуя плавные линии и размытые контуры.

— Скажи то, что они хотят услышать.

— Я не могу…, — отчаянно всхлипывает Элинор, царапая свою рубашку на животе. Там так пусто, холодно, больно.

— Почему, Эль?

— Это он убил их всех! Это он! А я выжила. Случайно. Нарушила его планы, — яростно восклицает Лин.

— Почему ты так в этом уверена?

— Потому что знаю, — закричала она. — И я не сумасшедшая! Нет!

— Тогда скажи, с кем ты разговариваешь сейчас, художница?

Лин в изнеможении закрывает глаза, прогоняя видение. Проклятые таблетки лишают ее разума. Параноидальный бред и галлюцинации. Слуховые, зрительные, фантомные. Они повторяются все чаще, реальнее, навязчивее. Черт, да она свихнется, если не найдет способ выбраться.

— Хочешь уйти отсюда — лги, — тихо произносит бархатистый голос. — Притворись. Забудь.

— Как?

— Я научу тебя. Не сопротивляйся. Не спорь.

— Ты с ними заодно! — вспыхивает Элинор, обращаясь в темноту. — Убирайся. Вон из моей головы, — дернувшись, она резко приподнимается на локтях, всматриваясь в чернильные тени, сгущающиеся в углах палаты.

— Меня там нет, — отзывается неразличимый гость. Она вздыхает с облегчением, не совсем осознавая происхождение этого чувства.

— Я здесь, — звучит одновременно со всех сторон, и ее бросает в ледяной озноб. Лин яростно трет глаза и зажимает ладонями уши.

— Убирайся, — хрипит она. — Прочь!

— Я думал, мы друзья, Эль, — с укоризной отвечают отвечает незваный собеседник.

— Тебя не может здесь быть, — мотая головой, бормочет Лин.

— Потому что ты этого не хочешь? Или боишься?

— Что тебе нужно? — распахнув глаза, она поворачивает голову и смотрит в самый дальний угол палаты. Там находится стул, на котором персонал обычно оставляет сменное постельное белье, чистые рубашки. Возможно, это только игра собственного задурманенного воображения, но кажется стул действительно кем-то занят.

— Что тебе нужно? — срывающимся шепотом она повторяет свой вопрос и резко садится, спуская голые ступни на прохладный пол. Встает на дрожащие ноги, в нерешительности делает пару шагов, чувствуя себя гребаной русалочкой из Диснея, вынырнувшей из пены морской, впервые ступившей на твёрдую землю.

Напрягая зрительные рецепторы до болезненного зуда, она медленно приближается к окутанному тьмой углу. На стуле сидит не человеческая фигура. Это что-то другое. Большое, но неживое, не дышащее, в отличие от того, кто стоит за спиной.

— Подарок, Элинор. Для тебя. Не стесняйся. Возьми его, — подталкивает ее миролюбивый ласковый голос.

Боковым зрением Элинор Хант замечает какое-то движение, но слишком сосредоточена на разглядывании первого за долгие месяцы презента. Она так отвыкла от простого человеческого участия, доброты и заботы. Ее раздирает нездоровое любопытство и эйфория, уступая место страху и осторожности. Протянув руки, она с непосредственным восторгом погружается пальцами в искусственную шерсть. Радостно взвизгнув, Элинор сжимает в объятиях огромного плюшевого медведя, зарываясь лицом в мягкий мех.

— Придумала, как его назовешь?

— Да, — кивает она, улыбаясь от уха до уха. — Барни. Его зовут Барни.

— Отличное имя. Но должен сказать, что у Барни есть одна небольшая проблема.

— Какая? — Элинор разворачивается, продолжая крепко обнимать большую игрушку.

Ее взгляд наталкивается на темнеющий на фоне окна мужской силуэт. Он протягивает ей руку. И она храбро, не сомневаясь ни секунды, идет навстречу. Доверчиво кладет свою крошечную ладонь в его, и та сразу теряется в ней. Такое приятное необыкновенное чувство. Тепло ладони, ласковое участие, обволакивающий тембр голоса, разрушающий протестующий вопль разума.

— Что это? — нащупав что-то круглое, спрашивает Лин. Не дождавшись ответа, она берет пальцами круглый шарик с раскрытой ладони и переводит взгляд на добродушно улыбающуюся морду медведя, предано смотрящего на нее одним глазом.

Глава 11

Спальня окутана в серый дождливый туман, мешающий определить примерное время суток. Размеренный стук по стеклам, завывания ветра снаружи и уютное тепло одеяла внутри. Она кутается в него с головой, стараясь не смотреть на пустующую остывшую половину огромной постели. Не думать о прошедшей ночи, не стыдиться, не корить себя за внезапную распущенность.