Страница 12 из 37
Как в воспоминаниях, так и в устных рассказах как правило сразу же подчеркивается факт аполитичности семьи, особенно матери. Но в этой связи можно привести мнение одного из основоположников исследования психологии масс неофрейдиста В. Райха, высказанное им в своей книге «Массовая психология фашизма»: «Быть вне политики не означает, как считается, пребывать в пассивном психическом состоянии, напротив — это в высшей степени активное поведение, заключающееся в защите от чувства сознательной социальной ответственности за происходящее»[88]. Конечно, с одной стороны, эта позиция облегчает жизнь и интеграцию в существующее общество, с другой — не освобождает культурного человека от комплекса вины и сознания своей слабости, особенно позже, после краха режима.
Все женщины, по воспоминаниям их детей, были образцовыми матерями и домохозяйками, даже в редких случаях занятости на производстве или в бюро сохранявшими дистанцию с политикой. Отцы в основном придерживались умеренно консервативных взглядов, в воспоминаниях подчеркивается патриархальный характер семьи, основанной на безусловном авторитете отца, обычно отличавшегося такими качествами как дисциплинированность, требовательность, а в семьях интеллигенции — и образованность, начитанность, любовь к искусству. Глубокая религиозность в такой семье была редкостью, но детей знакомили с основами христианской религии, в семье соблюдалась обрядовая сторона веры, родители с детьми посещали по праздникам, а иногда и чаще, ближайшую церковь, в католических семьях дети в обязательном порядке проходили обряд конфирмации, рассматривая это как торжественное вступление во взрослую жизнь. Рождество было сакральным семейным праздником, любимым как взрослыми, так и детьми, причем именно как олицетворение мира, любви, семейных ценностей и связей.
Жилищные условия семей этого круга соответствовали их социальному статусу и жизненным стандартам бюргерства. Семья с детьми имела в собственности или снимала жилье от 4–6-комнатной квартиры до собственного дома c небольшим садиком, лето многие дети с матерью проводили в пригороде на даче. Трудные годы кризиса не всегда приносили с собой изменения в жилищных условиях, хотя ощущение нестабильности и возможной потери привычного домашнего уюта присутствует во многих воспоминаниях[89] и воспринимается как дополнительный гнет, свидетельство «непорядка» в обществе. Конечно, если эти годы совпадали с семейными трагедиями, смертью отца, то материальные трудности резко возрастали, приходилось сдавать комнаты и ютиться в одном помещении[90]. Но даже благополучные семьи зачастую вынуждены были в годы кризиса ограничивать свои привычные расходы и отказываться, например, от помощи домработницы. Пошатнувшиеся материальные обстоятельства могли вынудить к самому страшному — переезду в худшее жилье, вплоть до квартиры из двух комнат для семьи с детьми, который воспринимался как жизненная трагедия, потеря статуса и бюргерского окружения[91].
Квартира благополучной семьи состояла из нескольких спален в зависимости от количества членов, причем больше двух детей одну спальню обычно не занимали. Самыми большими комнатами традиционно были гостиная или столовая, иногда с альковом. Отапливалась квартира из-за дороговизны угля плохо[92], но холод считался полезным для здоровья. Мебель была в основном не новой, тем не менее сохранявший дорогой сердцу старших обитателей дома стиль буржуазности бидермайера или по крайней мере традиции благополучия рубежа веков.
Усилия нацистов по внедрению более функционального и технократического стиля в домашний быт в середине 30-х г.г., выставки «Красивые вещи для дома», просветительская деятельность организации «Красота труда» мало что смогут изменить в представлениях бюргеров о том, как должен выглядеть «приличный» дом. Тяжелый письменный стол и рабочее кресло в комнате хозяина, пианино, мягкая мебель и изящный чайный столик, покрытой кружевной салфеткой в гостиной, соединявшейся со столовой… «Над обеденным столом висел шелковый абажур, в котором из-за экономии горела только половина лампочек. Освещалась комната в основном газовым канделябром, который зажигался спичкой»[93].
И это все продолжало существовать, несмотря на чеканные фразы официальной идеологии: «Квартира как жилье германской семьи должна по своему культурному оформлению соответствовать национал-социалистическому духу»[94]. По описаниям современниками своего жилья можно смело утверждать, что в этой сфере нацизм потерпел существенное фиаско в своих стремлениях вторгнуться в приватный быт и обезличить, унифицировать его. В немецкую гостиную «национальная революция» не имела доступа, а портрет фюрера лишь в редких случаях мог смотреть со стены в кабинете главы семьи на идеологически невыдержанную обстановку.
Детские комнаты оформлялись обычно в светлых тонах, из обстановки там присутствовали деревянная, иногда резная кроватка, платяной шкаф и полки или шкафчик для игрушек. Старшие дети могли делать уроки за общим столом в гостиной или даже на кухне. Чайные и столовые сервизы были расписаны цветочками или в любимом бело-голубом «луковом стиле». Традиции семейных обедов в столовой, чистоты на кухне и неприкосновенности отцовского кабинета сохраняли свою значимость. На стенах висели семейные фотографии или снимки курортов, в доме семьи из средних слоев обязательно были книги[95].
Пик жилищного строительства в Берлине за 1925–1944 гг., по сведениям статистики, приходится на 1933–36 гг., причем в соответствии с нацистским лозунгом «Одна семья — один дом» резко сокращается разрыв между домами на 1–4 квартиры и многоквартирными за счет роста числа первых[96], правда, в 1941–44 гг. следует стремительное падение, когда число нового жилья снижается почти до нуля. Интересно, что новых квартир в многоквартирных домах, напротив, больше всего вводилось в строй в 1929–33 гг., причем значительно преобладали 1–4-комнатные квартиры, но за весь период национал-социализма эта отрасль жилищного строительства в Берлине еле-еле достигла уровня 1925–28 гг., чтобы во время войны также сойти на нет[97].
Жилищная политика национал-социалистов была ориентирована на семью, причем преимущественно — на многодетную. Им оказывалась помощь в размере до 100 рейхсмарок на ребенка на обзаведение мебелью и домашней утварью[98]. Более того, для многодетных должно было быть зарезервировано определенное количество недорогих квартир[99]. Безусловно, эти меры касались в основном семей с низким уровнем дохода, представителей рабочего класса[100], хотя в законах социальная направленность этих мер жестко не оговорена, в отличие от расовой.
В использованных источниках нет сведений о том, что та или иная семья представителей среднего класса смогла улучшить жилищные условия именно в рамках жилищного законодательства национал-социалистов, хотя упоминания о переезде в новую, лучшую квартиру в связи с тем, что глава семьи получил более высокооплачиваемую работу или работу вообще, достаточно многочисленны. Это связано и с ценностными ориентациями среднего слоя, когда «зрелость» мужчины, позволяющая создать свою собственную семью, автоматически подразумевала способность ее содержать и обеспечить ей приличные жилищные условия. Так, один из опрошенных Херцбергом с гордостью сообщил, что в 1936 г. смог купить в Берлине недостроенный двухэтажный дом (за 14 тыс. рейхсмарок) и отдал верхний этаж родителям, а внизу жил сам с женой и двумя сыновьями. Для этого ему все-таки пришлось залезть в долги (9 тыс. рейхсмарок), которые потом оплатила его мать, но иметь собственный дом было и ее целью, и целью его жены[101]. В целом он оценил время 30-х гг. как существенный подъем по социальной лестнице.
88
Reich W. Die Massenpsychologie des Faschismus. Köln-Berlin, 1971, S.66.
89
Brockerhoff Klaus. Auf dem Weg ins Dritte Reich. // Ein Stück Berlin, S. 47. Когда мать поделилась с сыном денежными проблемами, он принес ей собранные за год карманные деньги — 4 марки 50 пфеннингов, чем вызвал у нее слезы.
90
Stimmelmayr Lisa. Eine politische Katastrophe. // Ein Stück Berlin, S.101.
91
Lefévre Christl. Schummerstunde, Puppen und Wuhlekrebse. // Kiezgeschichten aus Köpenick und Treptow. Berlin, Kunstfabrik Köpenick. Berlin, 2000. S. 32.
92
Landesarchiv Berlin. E Rep. 061–19. Familie
93
Bruhns W. Meines Vaters Land. Geschichte einer deutschen Familie. Berlin, Ullstein, 2005. S. 21.
94
Требования Рейхскомиссариата социального жилищного строительства, октябрь 1941 г. Цит. по: Scholtz-Klink G. Die Frau im Dritten Reich. Eine Dokumentation. Tübingen, 1998. S. 217. Как всегда, когда дело доходит до крайностей, оно становится комичным: так, для изготовления мебели нацисты рекомендовали использовать лишь соответствующие характеру «германской души» породы дерева, прежде всего дуб, сосну, в крайнем случае клен. Липа считалась слишком мягкой, а береза — вообще «славянским материалом».
95
См. фотографии «типичной» и «рекомендуемой» национал-социалистами обстановки в: Weissler S. (Hrsg.) Design in Deutschland. 1933–1945. Ästhetik und Organisation des Deutschen Werkbundes im «Dritten Reich». Giessen. Anabas-Verlag. 1990. Клаус Брокерхоф так описывает обстановку комнаты отца, служащего банка: «В кабинете стояли четыре книжных шкафа, большой, заваленный бумагами письменный стол, несколько очень удобных кресел и курительный столик. Это была империя моего отца». Brockerhoff Klaus. Auf dem Weg ins Dritte Reich. // Ein Stück Berlin, S.35.
96
Berlin in Zahlen. S. 142.
97
Ibid., S.144.
98
Bracher K.D., Funke M., Jakobsen H-A (Hrsg.). Nationalsozialistische Diktatur 1933–1945. Eine Bilanz. Bo
99
Ibidem. «Verordnung zur Erleichterung der Wohnungsbeschaffung für kinderreiche Familien», 20.04.1939.
100
См. меры по «депролетаризации производящего сословия», включенные в программную тактику НСДАП уже в 1932 г. В 1933 г. было предусмотрено строительство 400 тыс. малоквартирных домов, вместо них было в реальности построено 34 104 односемейных домов. Ibid., S.201–202.
101
Humboldt-Universität zu Berlin. Institut für Europäische Ethnologie. Archiv der Landesstelle für Berlin-Brandenburgische Volkskunde. Nachlass von Wolfgang Herzberg. Lebenserzählungen der Arbeiter des VEB Berliner Glühlampenwerk (1979–1981). Bd. 1. S. 0036ff. Воспоминания мужчины 1910 г. рожд., беспартийного, служащего частной фирмы. Как одно из основных достоинств своей жены он неоднократно подчеркивает ее талант экономно вести хозяйство.