Страница 3 из 8
— И еще, — продолжила она, не обращая внимания на мои слова. — Когда меня не станет, вы должны будете жениться вновь. Обещайте, что ваша избранница не будет принадлежать к королевскому роду.
— Кать, что ты несешь? — изумился я ходу ее мыслей.
— Можете даже жениться на вашей Алене, если она так уж мила вашему сердцу. Единственно о чем я прошу, чтобы никто не мог равняться по происхождению с нашим сыном Карлом Густавом. У него не должно быть соперников…
— Святые угодники! Боюсь даже подумать, откуда у тебя могли взяться такие идеи… Катя? Эй, док, кажется, она опять впала в забытье!
Услышав меня, доктор снова кинулся к своей пациентке и постарался ее растормошить, затем дал понюхать какой-то противной соли из склянки, после чего, наконец, схватил руку в тщетной надежде нащупать пульс. Не преуспев и в этом, Пьер поднес к ее губам маленькое зеркальце.
— Ну что там? — нетерпеливо спросил я.
— Простите, ваше величество, — скорбно отозвался врач, — но государыня покинула нас.
— Что?!
Что было дальше я помню не слишком хорошо. Передо мной проносилась какие-то смутные образы, а я сидел на скамье и думал, за что мне это все? К несчастью, это далеко не первая потеря для меня. Если собрать всех близких мне друзей и соратников, которых я успел схоронить за эти несколько лет, вышел бы немалый погост…
— Выйди, государь, — попросила какая-то боярыня. — Надо матушку Катерину обмыть и одеть прилично. Не годится, чтобы ты на это смотрел.
Снаружи внезапно оказалось почти пусто. Бояре и придворные рассосались по закутам, чтобы не попасть под горячую руку и только монахи в углу молились о душе скончавшейся царицы.
Нельзя сказать, чтобы Катарина была слишком уж популярна в народе. Напротив, многие в ней видели, прежде всего, чужеземку и иноверку, с большим трудом согласившуюся принять православие, а также одевавшуюся в непривычные для русских людей наряды. Пока она была жива, на нее смотрели неодобрительно, иной раз из толпы доносились нелестные выкрики, но шведская принцесса умела держать себя с таким достоинством, что все видевшие ее невольно проникались почтением.
— Сочувствую твоему горю, государь, — прогудел басом входящий Филарет.
— Благодарю, Владыко, — отозвался я, обводя глазами многочисленную свиту русского патриарха.
Помимо священников и монахов у главы русской церкви есть приказ, ведающий всеми хозяйственными делами, свои дьяки, стольники и даже стрелецкий полк. Одеты в черные кафтаны и скуфьи вместо шапок, но видно, что миряне. Эдакие «гвардейцы кардинала» на среднерусской возвышенности! Правда, ссор у них с моими «мушкетерами» не случается, во всяком случае, пока.
— Вижу смутно у тебя на душе, сын мой.
— Я справлюсь.
— С божьей помощью, постом и молитвой от чего же не справиться, — кивнул Филарет.
— Я к детям пойду. А ты уж проследи, чтобы все как надо сделали…
— Как пожелаешь, государь. Только вот…
— Что?
— Потолковать бы надо. Новости есть из Туретчины.
— Срочные?
— Неотложные.
— Хорошо, — кивнул я, сделав патриарху знак идти за мной.
Тот, не чинясь, последовал за мной, оставив свиту перед покоями царицы.
— Говори! — велел я, как только мы остались одни.
— Султан Осман II c большим войском занял Дунайские княжества. Не сегодня так завтра они сразятся с ляхами.
— Это не новость.
— А ведомо ли тебе, государь, что будут делать, когда побьют Гонсевского?
— Ну, если верх будет за Османом, то он, скорее всего, ударит по Польше. Места там богатые, добычи много.
— У турок войск втрое больше, так что побьют, а вот на Речь Посполитую турки не пойдут.
— И куда же они, по-твоему, направятся?
— На Азов.
— Это еще почему?
— Да потому, что нельзя султану казачью дерзость спускать. Константин Потоцкий всего лишь хотел своего князька на престол в Яссах подсадить. Но он глава богатого и знатного рода. Ему не впервые в большую политику рыло совать и то, турки взбеленились. А тут казаки, тати, шишы придорожные целый город у султана отняли. На своих стругах уже весь Крым и всю Туретчину обшарпали [5].
— Вести верные?
— Скоро доподлинно узнаем, государь.
— Н-да, изменил историю, нечего сказать!
— Что?
— Не обращай внимания, Владыко. Это я о своем…
Не прошло и недели, как сведенья принесенные Филаретом полностью подтвердились. Примчавшийся в Москву гонец, привез грамоту. В сражении под Цецорой войска Речи Посполитой были полностью разгромлены. Большая часть воинов во главе с гетманом Жолкевским погибли, другие попали в плен, и лишь немногим удалось спастись.
Казалось бы, перед османской армией открылась дорога в богатые земли Подолии и Малой Польши. Защищающие их крепости и замки вряд ли смогут устоять перед натиском отборных янычар и могущественной турецкой артиллерии, а татарские орды вот-вот хлынут мутным потоком на многострадальную землю, но султан Осман приказал с поляками замириться, а своему победоносному воинству готовиться к походу на Азов. И теперь нам всем что-то нужно с этим делать.
— Ничто, даст бог, отобьются казачки, — беспечно отмахнулся стольник Анисим Пушкарев. — А коли и не сдюжат, так урон не велик!
— Не скажи, — покачал головой Иван Никитич Романов. — Если турки обратно Азов возьмут, мы тоже не возрадуемся. Опять татары начнут на наши рубежи набегами ходить. Все как есть разорят нехристи!
Совещание проходит, что называется, в тесном кругу. Присутствуют только мои ближники, словом и делом доказавшие свою преданность и полезность Мекленбургскому дому. Романов, как я говорил, старший судья в Земском приказе. Можно сказать, министр внутренних дел. Выслужившийся из простых стрельцов Пушкарев — командир Стремянного полка. Барон Кароль фон Гершов начальствует над всеми немецкими наемниками. Клим Рюмин — дьяк Посольского приказа [6]. И, последний по списку, но не по значению, мой бессменный телохранитель Корнилий Михальский.
— А что, султан Осман сам войско поведет или пошлет какого-нибудь пашу? — как бы невзначай поинтересовался бывший лисовчик.