Вверх по реке

Я не стал спрашивать, что хочет передать всем, кто его услышит, полковник Конрад. Услышав его слова, я вспомнил, что говорил мне Лев Афры. Казалось, это было несколько лет назад.

— Вы понимаете последствия, полковник? Вы принесёте в колонии не войну, а хаос.

— Пусть так, — кивнул он. — Однажды я уже стал жертвой чужой игры, но больше не позволю никому манипулировать собой. А вы? Как насчёт вас, оберст-лейтенант? Вы желаете стать автором своей судьбы, перестав плясать под дудку кукловодов, которых никогда не увидите?

— О ком вы? Я здесь по приказу…

— Вы не знаете тех, кто отдаёт приказы, — отмахнулся Конрад. — Я тоже считал, что действую на благо родины, более того, что своими действиями мы сумеем отсрочить начало войны.

— Терактом над Полдавийскими горами?

— Представьте себе, да! — Конрад снова сел на стул и теперь подался вперёд. Он явно не мог прежде никому выговориться, ведь в тайну его участия в уничтожении дирижабля вряд ли было посвящено даже высшее колониальное руководство. — Тот брак, что газеты выдавали едва ли не как основание для объединения Альянса с Коалиции, создавал больше напряжения в обоих блоках, чем разрежал его. Он оставлял слишком много вопросов — и первый из них: кто будет главным? А на него ответа не было. Сам брак наследников мог послужить поводом для войны. И тогда меня вызвали в Генеральный штаб, но беседовали со мной вовсе не те, кого я рассчитывал там увидеть. Нет. Это были, конечно, не сами кукловоды, но очень близкие к ним люди. Мне предложили захватить тот злосчастный дирижабль и передать наследников в надёжные руки.

— Но что-то, как всегда, пошло не так, верно?

— Совершенно верно, — кивнул Конрад, ушедший с головой в воспоминания. — Я взял лучших людей, мы идеально высадились на борт «Надежды», вы ведь помните, что тот дирижабль носил это имя, и начали операцию по захвату. Всё шло как по учебнику: быстро и без лишнего насилия. Без единого выстрела.

Он замолчал на несколько секунд, глядя в потолок, как будто среди носящихся там мух, пытался разглядеть события минувших лет.

— А потом кукловоды показали меня. В машинном отделении мои парни обнаружили бомбу, установленную на неизвлекаемость. И таймер на ней показывал, что взорвётся она через четверть часа. Были и другие бомбы: в гондоле и в баллонах. Мы не искали их, я видел, как «Надежду» окутало пламя взрывов. Одного устройства для этого было бы мало.

— И что же вы сделали?

— Думаете, пытался спасти всех этих расфуфыренных придворных и виновников торжества? — рассмеялся Конрад. — Нет, оберст-лейтенант, я пришёл в бальный зал, где мои люди собрали всех, и приказал открыть огонь. Мои солдаты привыкли подчиняться безоговорочно — и через пять минут все были мертвы. Мы направились на спасательную палубу, и знаете, что там нашли? Точнее не нашли? Шлюпки. Спасательных шлюпок на борту «Надежды» просто не было. Всё было решено заранее, а я и мои люди назначены козлами отпущения.

— Как же вам удалось спастись?

— Благодаря агенту кукловодов, который заложил бомбы и привёл их в действие. Он-то как раз умирать не собирался и припрятал на спасательной палубе парашют. Мои люди поймали его до того, как он им воспользовался. Я попрощался со всеми своими бойцами, заглянул каждому в глаза, чтобы запомнить не только имя, а потом прыгнул. Спасся. Один. А дирижабль «Надежда» взорвался в небе над горами уже в Трире.

Он снова замолчал, и я не нарушал тишины. Понимал: сказано ещё не всё.

— Официально меня и моих бойцов, конечно, над Полдавией не было, а их гибель стала проходить как инцидент во время учений. Дальнейшее вам известно, оберст-лейтенант.

Снова тишина и молчание. Только мухи жужжат под потолком.

— И что вы теперь будете делать, оберст-лейтенант? Продолжите служить кукловодам или возьмёте судьбу в свои руки, как сделал это я?

— А вы подумали, что станется с вашими людьми после того, как вы объявите о войне в Аурелии? — вопросом на вопрос ответил я.

— Это как отсечение гангренозной конечности: больно, может показаться жестоким, зато избавляет организм от опасной инфекции. Той, что может убить его весь. Пускай те, кто слаб, и не сможет принять новость и войне на родине, умрут: покончат ли с собой, как считают в Колониальном комиссариате, или сойдут с ума, или что угодно ещё. Не важно. У меня останутся только самые крепкие. Полк выживет и станет сильнее прежнего.

Вот теперь я понял, что Конрад — психопат хуже майора Келгора. Тот был просто жестоким ублюдком, но не пускал своих людей в расход с такой лёгкостью, как Конрад. Ушедший в джунгли полковник, потерял связь с реальностью, он не понимал, что творится вокруг, начал считать себя чем-то большим, нежели был на самом деле. Гибель людей на «Надежде» сломила его — теперь он готов жертвовать кем угодно ради самых туманных целей.

Принести войну и хаос в колонии, потому что его не отправили на фронт. Обойтись со своими людьми даже не с жестокостью, а с отменным равнодушием. В его словах не было последовательности, не было мысли. Слушая полковника, я не понял, ради чего он всё это затевает. Обида, попытка вывести на чистую воду таинственных кукловодов, которые могут существовать только у него в голове, желание отомстить всем, до кого может дотянуться… Я слишком здравомыслящий человек, чтобы понять Конрада.

— А знаете что, — внезапно поднялся на ноги полковник, — давайте решим всё по-мужски. Вы — дворянин?

— Не титулованный, — ответил я, вставая следом.

— Отлично, меня тоже титулы стороной обошли. Пара сабель здесь найдётся, их будет довольно для того, чтобы разрубить все узлы.

— Вы бросаете мне вызов, полковник?

— Точно так, — дёрнул подбородком Конрад, — и не на мензурную дуэль, а на поединок до смерти. Вы готовы?

— Всегда, — ответил я, решив подыграть безумцу.

— Тем лучше, — кивнул он. — Моим секундантом будет Адам, он навестит вас.

Полковник сел за стол и вернулся к изучению бумаг. Не прощаясь, я покинул его кабинет.

Выйдя из штаба, я понял, что не представляю, куда мне идти. Я не знаю, где поселили рагнийцев, и даже дорогу до пристани, где можно расспросить солдат, не найду. Но не успел я шагнуть за порог, как меня перехватил солдат, велевший следовать за ним. Оцелотти и в этом проявил удивительную последовательность.

Он вообще был полной противоположностью безумцу Конраду: уравновешенный и заботящийся обо всём. К примеру, о том, чтобы я не шлялся по городу, и не увидел чего-то, что мне видеть не положено.

Солдат проводил меня до двухэтажного здания, где поселили рагнийцев. Что здесь располагалось прежде, не знаю, но теперь оно представляло собой нечто вроде офицерского общежития. Небольшие комнаты и общая столовая — она же место сбора и общения всех проживающих. Правда, когда я туда вошёл, там сидели одни рагнийцы, с удовольствием уписывая местную стряпню. После нескольких дней на супе из концентратов, она и правда показалась мне пищей богов.

Оцелотти пришёл почти через час. То ли Конрад его не сразу вызвал к себе, то ли дела у капитана какие-то были. Он был мрачен, даже показной весёлости в нём не осталось ни на грош. Оцелотти уселся напротив меня, взял из общей миски кусок твёрдой лепёшки, макнул в острый соус и сжевал, явно не чувствуя вкуса. Это странное блюдо на закуску Чунчо вытребовал у местных поваров — оказалось на удивление аппетитно. Правда, Оцелотти его не оценил.

— Полковник велел мне переговорить с вашим секундантом относительно кондиций дуэли, — наконец, выдавил из себя капитан.

— Ты ведь понимаешь, что это безумие, — в обычной своей непосредственной манере перешёл с ним без предупреждения «на ты» Кукарача. — Полковник слетел с катушек, и даже ты не можешь этого отрицать.

— Он был мне вместо отца, — негромко, как будто говорил с самим собой, произнёс Оцелотти. — У меня не было жизни, кроме армии, и я всегда ориентировался на него. Подал рапорт о переводе в небесные абордажники и был на седьмом небе, когда он пришёл с резолюцией «зачислить в полк».