Кровь королей

— Дорогая моя матушка, помнишь на одной из вечерних трапез одна кухарка сильно возмущалась, что её сына убили на башне во время службы, — спросил король у Сары, чуть обернувшись в её сторону.

— Да, это была Милдред, — припоминала та, — Свен, её сын, был поставлен дозорным на этой угловой башне, — сказала она, так как всегда следила за порядком исполнения приказов и хорошо знала структуру обороны крепости, — И был первым из тех, кого убили, согласно докладу нашего астронома, — кивнула она Винсельту.

— Повели послать за ней, — попросил монарх.

Сара Темплин-Дайнер эту просьбу сына тотчас же выполнила, отправив подвернувшуюся под руку служанку из ближайшего окружения, разыскать Милдред на кухню и доставить сюда. Пока её ждали Вершмитц для короля и для писаря перечислял то, что им удалось уже принести из лагеря пиратов, не забывая сообщить, что там ещё могло что-нибудь остаться, а потому некоторые отряды посланы на поиск и проверку. Потому точный пересчёт мечей, боеприпасов и прочего лучше провести к вечеру.

Но вот чёткое количество направляющихся сюда лодок, парусников и плотов, оставшихся в полной целостности и сохранности, он уже мог абсолютно точно назвать. Принимать их предстояло уже у задних ворот, так как Ниса не текла прямо в крепость, а огибала её по ту сторону. Там как раз минувшей ночью на воду выходили и высаживались кадеты, разодетые в пиратов, для проведения диверсии, а теперь прибудут захваченные вражеские суда.

Наконец, раздавая поклоны королю и королеве-матери прибыла с кухни и Милдред, чьи длинные русые волосы, как и прежде, крупной косой были уложены вдоль спины поверх чёрно-белого наряда с накинутым поверх фартуком. Она оглядела всех собравшихся, будучи поставленной по итогу справа от короля.

— Ваше величество, — тихо проговорила она, кланяясь своему монарху, нервно пальцами теребя белый, но слегка запачканный передник.

Король же со своего места направился ближе к расставленным пленникам с недобрым прищуром оглядывая их всех. Позади них, у каждого за плечами, стояли гвардейцы целой стеной, перекрывая любой путь к бегству, а заодно проверяя, чтобы у всех, кто стоял перед ними, были хорошо связаны руки. Дабы те не могли вырваться и выхватить у кого-нибудь клинок из ножен, а то и вместе с боевым футляром, сорвав с пояса. Ведь такое в военной истории королевства иногда случалось, когда даже сдавшиеся воины потом учиняли потасовку перед собственным допросом или казнью.

— Айнона бросила этого своего агронома, у старика Фердуса минувшей ночью свинью украли, поросёнка одного, а Ридетт прямо за время осады разродилась двойней и была отослана домой в город, благо там всё оставалось спокойно, — было слышно, как в возникшей тишине приведшая Милдред немолодая служанка сейчас шёпотом делилась с той последними сплетнями про их знакомых, о которых вследствие бурной занятости на кухне, та, видимо, за последние деньки ничего не знала, если уже, конечно, не услышала то же самое от кого-нибудь другого, слуг-то на территории Олмара хватало и многие из них так или иначе общались и дружили.

А вот глава Олмара и монарх всего Энториона сейчас явно что-то обдумывал, поглаживая на мужественных руках свои драгоценные перстни. И, судя по его лицу и расхаживающему виду, казалось, что он размышляет над какими-то вариантами, подбирая лучший, взвешивая все «за» и «против» к определённому решении. И, наконец, он задрал в воздух указательный палец правой руки.

— Один, — заявил он пленникам, глядящим на его приподнятый перст, — Только один из вас сейчас сможет уйти отсюда живым, — оглядел он быстрым взором их всех, удачно расставленным одной линией полумесяца, — Тот, кто выдаст мне стрелка, начавшего весь этот бой. Того, кто первым убил моего дозорного на западной башне. Того, на ком была первая кровь защитников Олмара.

В честь грядущего праздника победы всё равно по правилам хорошего тона было принято сохранять жизнь одному из сдавшихся врагов, дабы тот мог во всей красе пересказывать о событиях битвы или даже целой войны, нести молву в люди и радоваться своему чудесному спасению по воле случая. Сейчас же никакой жребий исход судьбы стрелков уже не решал.

К тому же король был не совсем точен в формулировке. Ведь не у каждого из схваченных был равный шанс спастись. Один из них, как раз тот самый стрелок, которого и необходимо было выдать для спасения своей шкуры, не мог ведь безнаказанно сдаться сам и быть освобождён. Он, убивший стражника Свена, единственного ребёнка этой несчастной кухарки Милдред, по всей видимости, у неё на глазах примет свою жуткую смерть в качестве отмщения за судьбу несчастного молодого парня.

Однако был вариант, при котором никто из них не захочет сдавать своего. Если все будут молчать, и тогда уже действительно может быть либо жеребьёвка на случайного и самого удачливого, либо казнь на этот раз настигнет всех без толики милосердия, такое тоже вполне могло случиться. Но все молчать не пожелали.

— Это Гривус его снял с башни, — тут же раздался голос одного пожилого брюнета с бурыми усами-подковой и проклёвывавшейся на лбу и темени лысиной, так что его каштановые давно не мытые и нуждавшиеся в уходе патлы по большей части красовались лишь сзади на затылке.

— Шаг вперёд, — велел ему король, хотя команда на самом деле скорее была для одного из гвардейцев, стоявших сзади, чтобы он его туда вывел.

Вскоре этот разбойник поравнялся с королём, ехидно улыбаясь и оглядывая всех остальных, считая их неудачниками, а сам надеясь получить от Его Величества прощение и заветную свободу. Так что оказавшись рядом он уже с радостью был готов отвечать на все остальные его вопросы.

— И кто из них Гривус? — сурово и с не поддельным интересом спросил у него монарх Энториона.

— Да вот этот седовласый, — кивнул тот того самого сероглазого стрелка, с которым залегал на ветвях первых деревьев Оленьего Леса, руководя начальным обстрелом, которого ещё хвалил фразой «в яблочко» за меткий выстрел по промчавшемуся всаднику.

Кивнул на того, с которым по своим разбойничьим понятиям, может быть даже дружил и был приятелями, раз уж они вместе держали одну позицию в начале осады, но которого теперь предавал, чтобы спасти собственную жизнь. Но и тот, хмуря свой массивный выпяченный лоб сейчас в обиде молчать не желал.

— Да он лжец, чем он докажет? — заявлял этот названный Гривусом, — Врёт, чтобы ноги унести, шкуру спасти, так любой может.

— И вправду, — согласился король, — Есть ли доказательства? Мы-то можем допросить, но под пытками любой сознается, это так себе метод.

— Мне кажется, ваше величество, вы ещё удивлялись расстоянию от опушки до угловой башни. Среди арбалетов, что вы забрали, был один особо тугой, особо удлинённый, — перевёл предатель взгляд на генерала Вершмитца, чтобы тот припомнил в описи подобный инструмент и показал его сейчас же королю.

— Да, ваше величество, — тут же согласился тот, и быстро отыскал то самое орудие.

— Он бьёт особо далеко. Но из листвы невозможно прицелиться точно в человека. Стрела бы пронеслась мимо, вонзилась в башню, хе-хе, — улыбался тот гнилым желтозубым ртом, — Но к этому стреломёту прилагается одна диковинка. Вы обыскали нас на поясе и не запрятаны ли кортики в обуви, но, похоже, обыскали недостаточно, — кивал он в сторону того Гривуса.

— Обыскать! — приказал Вершмитц гвардейцам опередив такой же приказ короля, испытывая явный конфуз, что если у того действительно что-то найдут, приложенное к телу, то это его вина и недосмотр его войск, ведь с тем же успехом кто-то также мог пронести сюда и оружие.

Внутри кафтана у пытавшегося оказать сопротивление разбойника была обнаружена подзорная труба на манер той, что есть у астролога Винсельта в его башне, сквозь которую тот и видел первые убийства. Какая из них имела более качественные линзы и более сильное приближение предстояло ещё сравнить в дальнейшем, но пока что предмет передали королю, чтобы тот подержал его в руках, посмотрел в «глазок», убедившись в оптической силе прибора.