Страница 93 из 99
— Держите вора! — кричала она. — Он вошел ко мне в дом как честный человек и похитил дивную вещь, за которую не жалко отдать целый город!
Нужно же было случиться так, чтобы в это самое время по улице проходило двое папских гвардейцев[68], которым будто бы дана власть задерживать людей на месте преступления; услыхав же слово «Вор!», они воспользовались сомнительным своим правом, схватили Периандра и, сорвав с него крест, обошлись с ним не слишком любезно, а именно — надавали ему затрещин: так расправляются сии власть имущие с только что пойманными преступниками, хотя бы преступление их еще не было установлено. Видя, что крест у него отобрали, а взамен перекрестили ладонями по лицу, Периандр заговорил с немцами по-немецки и попытался втолковать им, что он не вор, что он человек знатный, что это его собственный крест, что Ипполите он его дарить не собирался и что он просит отвести его к градоправителю: там-де он без труда докажет свою невиновность. Он пообещал им денег, и благодаря этому обещанию, равно как и тому обстоятельству, что он заговорил с ними на их родном языке, — а это всегда действует на незнакомцев успокоительно, — немцы не обратили внимания на вопли Ипполиты и повели Периандра к градоправителю; Ипполита же, отойдя от окна, готова была рвать на себе волосы с досады.
— Ах, девушки! — обратилась она к своим служанкам. — Что я наделала! Кого я хотела почтить, того изобидела! Кому хотела угодить, того оскорбила! Кого я заключила в своей душе, того заключат в тюрьму как вора! Все мои ласки, все мои чары послужили только к тому, чтобы надеть оковы на свободного, к тому, чтобы оклеветать невинного.
И тут она им сказала, что двое папских гвардейцев схватили и увели паломника. Затем она велела подать ей карету — у нее мгновенно созрело решение ехать следом за Периандром и вступиться за него, ибо сердце ее не могло вынести, чтобы пострадало самое дорогое для нее существо на свете; пусть лучше, мол, ее обвинят в лжесвидетельстве, но только не в жестокости: жестокости ей не простят, а лжесвидетельство могут и простить — во всем-де виновата любовь: любовь из-за всякого пустяка позволяет себе какую угодно прихоть, какой угодно каприз, и причиняет боль любимому человеку.
Когда Ипполита вошла к градоправителю, тот, держа в руке крест, допрашивал Периандра, а Периандр при виде Ипполиты ему сказал:
— Вот эта самая синьора утверждает, что крест, который ваша милость сейчас держит в руке, я у нее похитил, — так пусть она скажет, что это за крест, сколько он стоит, сколько на нем бриллиантов, тогда я повинюсь. Но без внушения ангела или же еще какого-либо духа, она сама не сумеет ответить на эти вопросы, оттого что она видела крест только у меня на груди и притом всего один раз.
— Что вы можете на это возразить, синьора Ипполита? — спросил градоправитель и, чтобы она не могла рассмотреть крест, сейчас же прикрыл его рукой.
Ипполита ответила так:
— Я могу сказать одно: любовь свела меня с ума, и пусть это послужит страннику полным оправданием, я же смиренно ожидаю наказания, какое синьору градоправителю благоугодно будет на меня наложить.
И тут она ему во всех подробностях рассказала о том, что у нее произошло с Периандром, и градоправителя поразила не столько любовная страсть Ипполиты, сколько ее дерзость, а между тем вожделение толкает таких особ на любые дикие выходки.
Градоправитель выразил Ипполите свое неудовольствие, попросил Периандра простить ее и без всякого крючкотворства, что уже само по себе явилось для Периандра великой удачей, объявил ему, что он свободен, и возвратил крест. Он лишь полюбопытствовал, кто такие странники, которые в уплату за портрет Ауристелы предлагали свои драгоценности, а также кто такие Периандр и Ауристела.
Периандр ему на это ответил так:
— Это портрет моей сестры Ауристелы. У путешественников могут быть и более дорогие вещи. Крест это мой. По прошествии некоторого времени и в случае необходимости я о себе расскажу, но не сейчас, ибо такова воля моей сестры. Портрет я уже купил у художника по сходной цене и без публичного торга, ибо на торгах здравого смысла не ищи, — на торгах людьми движет злоба или причуда.
Градоправитель изъявил желание приобрести портрет за ту же цену, дабы в Риме, как он выразился, к тем чудным картинам, коими он славится, прибавилась еще одна и явилась главным его украшением.
— Я вам его дарю, ваша милость, — объявил Периандр, — попасть в руки такого владельца — это, на мой взгляд, великая честь для портрета.
Градоправитель поблагодарил Периандра. В тот же день он выпустил Арнальда и герцога, возвратил им их драгоценности, портрет же, точно, попал к нему в руки, ибо он твердо держался того мнения, что должно же что-то перепадать и ему.
Глава восьмая
Ипполита возвращалась домой не столько устыженная, сколько смятенная, еще более озабоченная и еще более влюбленная. Хоть и правда, что презрение бывает на первых порах губительно для любви, однако ж презрение, выказанное Периандром, только распалило в ней страсть. Она полагала, что самый твердокаменный паломник не устоит против тех даров, коими она собиралась его осыпать, но тут же сама себя опровергала. — Если б этот паломник был беден, — рассуждала она, — он не носил бы на груди такого креста, коего многочисленные и драгоценные бриллианты красноречиво свидетельствуют о богатстве владельца. Нет, эту крепость измором не возьмешь. Чтобы принудить ее сдаться, нужны иные хитрости и приемы. А что, если у этого юноши сердце занято? А что, если Ауристела ему не сестра? А что, если его кривлянья со мной — это лишь прикрытие, это лишь завеса, за которой он прячет свое сердечное влечение к Ауристеле?.. Боже! Кажется, я спасена! Так! Да погибнет Ауристела! Да расточатся ее чары! Во всяком случае, испытаем силу страсти этого дикаря. Попробуем применить такое средство: пусть Ауристела заболеет, пусть в очах Периандра померкнет солнечный этот свет. А вдруг вместе с ее красотой, первоисточником его любви, пропадет и его любовь? Быть может, если мне удастся сгубить красу Ауристелы и одновременно убить в Периандре чувство, он станет ко мне благосклоннее. Ну, попробую, была не была! Ведь недаром говорится: попытка не пытка!
Утешенная этими мыслями, Ипполита возвратилась домой и, застав у себя Завулона, поделилась с ним своими планами; будучи наслышана о том, что жена Завулона — известная всему Риму колдунья, Ипполита, предварительно задобрив его подарками и посулами, велела ему поговорить с женой, чтобы та не пыталась отворожить Периандра от Ауристелы, — Ипполита сознавала, что это дело безнадежное, — а чтобы она напустила на Ауристелу порчу и по возможности скорее отправила ее на тот свет. Завулон уверил Ипполиту, что его жене при ее искусстве и познаниях извести Ауристелу будет нетрудно. Получив для начала некую мзду, он пообещал, что жена с завтрашнего же дня примется за Ауристелу. Ипполита же не только задобрила Завулона, но и припугнула его, а ведь если еврея ублаготворить, да еще и припугнуть, то он не только пообещает, но и сделает все, что угодно.
Периандр рассказал Крорьяно, Руперте, Ауристеле, француженкам, Антоньо и Констансе о том, как Ипполита воспылала к нему страстью, как его задержали на улице и как он рассудил за благо подарить портрет градоправителю. Повесть о сердечных делах куртизанки не произвела приятного впечатления на Ауристелу: Ауристела слышала, что Ипполита женщина красивая, хитрая, свободная и богатая, а между тем достаточно в любящее сердце заползти червячку ревности, хотя бы только одному и хотя бы он был величиною с крохотную букашку, — и в сознании влюбленного каждая мелочь уже разрастается до размеров горы Олимп, а если к тому же скромность сковывает ему уста и он не может излить свою муку, то душа его, истерзанная узами молчания, готова в любую минуту расстаться с телом. Как уже было однажды замечено, от ревности есть только одно средство — выслушать оправдания, но если оправдания выслушать нельзя, то человеку жизнь уже не в жизнь, и Ауристела рада была бы тысячу раз уйти из жизни, но только не высказывать Периандру своих подозрений. Вечером своих господ впервые после долгой разлуки посетили Бартоломе и Талаверка, свободные от цепей тюремных, но отягчившие себя цепями еще более крепкими, то есть брачными, ибо они поженились. Луису освободила смерть поляка, коего судьба завлекла в Рим. Он так и не возвратился на родину из-за того, что в Риме случайно встретился с той, которую, памятуя о советах, преподанных ему в Испании Периандром, он и не думал разыскивать, — он не шел навстречу собственной гибели, она сама его нашла.
68
…двое папских гвардейцев… — Папская власть имена до 1870 года постоянную армию, к которой принадлежал отряд личной охраны папы.