Страница 4 из 29
Новый знакомый хмыкнул и неопределенно помахал в воздухе рукой.
— Пошли, провожу.
— Ой, что вы…
— Как тебя зовут?
— Вер… Ника. Вероника Волкова.
— Нам не страшен серый волк… Пошли, Ника Волк. Я — Вадим.
С этими словами он потянул ее за руку в сторону турникета, и тогда Ника разглядела у него на запястье странную цветную татуировку — дракон, сцепившийся в схватке с тигром. А ведь те парни испугались именно ее, подумала вдруг девушка. Стало быть, домой ее провожает отнюдь не спортсмен. О молодежных бандах, носящих свои особые знаки отличий в виде татуировок, в наши дни знает каждый…
Но с Вадимом было не страшно. Даже в заброшенном квартале.
Он остался у нее. Это произошло на удивление просто и естественно. Ночевал на диване, не раздеваясь, а Ника не спала всю ночь, прислушиваясь к его дыханию и пытаясь разобраться в нахлынувших на нее чувствах.
Такая странная, но все же первая влюбленность. Часть 3
На рассвете Вадим ушел, но вечером ждал ее у выхода из подземки, и все повторилось снова. Он прожил у нее месяц с лишним — хотя это и не назовешь словом «прожил». «Проночевал»?
Уходил на рассвете, встречал по вечерам, спал на диване. И ни разу, ни разу не сделал попытки оказаться в ее постели. А вот сама Ника к концу этого месяца уже с ума сходила. Неясное томление, охватившее девушку в первую ночь пребывания Вадима в ее квартирке, превратилось в совершенно осознанное плотское желание, и она потеряла покой. Сказать об этом Вадиму было немыслимо, а жить с этим — убийственно. В прямом, кстати, смысле: она почти перестала спать.
И однажды, по дороге домой, на пустыре, она не выдержала.
— Почему ты это делаешь, Вадик?
— Что именно?
— Встречаешь. Ночуешь. Уходишь.
— А что из этого тебя не устраивает?
— Не знаю. Просто не понимаю. Мы почти не разговариваем, ничего не знаем друг о друге, мы не… короче, мы в каких-то странных отношениях…
— Ты имеешь в виду, что мы не трахаемся?
— Ну… Нет, ты пойми меня правильно…
— Ты тоже меня пойми. Встречаю я тебя, потому что поздно. Ухожу рано, потому что дел много. А ночую… Видишь ли, Никусь, у меня сейчас не слишком хороший период в жизни. И у себя дома мне появляться не стоит. Конечно, я мог бы найти другую хату, но ты ведь, вроде бы, была не против, что я ночую на диване?
— Конечно, нет, но…
— А что касается другого…
Он неожиданно остановился, развернул ее к себе, обнял. Айрин замерла, не сводя глаз с этого хищного, медально четкого лица. Вадим осторожно провел пальцем по ее щеке.
— Я бы мог перебраться с дивана к тебе в постель. Но это была бы совсем другая история. У нас с тобой появились бы обязательства, которые, как мне сдается, сейчас никому из нас не нужны. Кроме того, я не хочу навязываться.
— То есть… девушка должна просить у тебя первой? Это не вполне прилично.
— Я тоже не вполне приличный малый. А просить никогда никого ни о чем не надо. Надо только твердо знать, чего хочешь сам.
Они дошли до дома в полном молчании, поднялись на пятый этаж, вошли в крошечную темную прихожую, и когда Вадим потянулся к выключателю, Ника перехватила его руку и спокойно произнесла в темноте:
— Я знаю, чего хочу. Только я ничего не умею. Я доверяю тебе. Если ты тоже этого хочешь, то давай сделаем это.
И была ночь, были желтые блики фонарей на стене, дальние и страстные вопли котов на крышах, грохот первых мусоровозов, смятые простыни, непривычное смятение, жар в крови, маленькая боль, совсем немного смущения и очень много любви.
Не той, о которой слагают песни. Не той, от которой страдают при полной луне. Самой обычной, земной, плотской, со всеми ее неловкостями и попытками привыкнуть друг к другу, с осторожными прикосновениями и уверенными движениями, с прерывистым дыханием и неожиданными открытиями, с влажной от пота кожей и торопливыми поцелуями…
Вадик был свит из мускулов и мышц. Худощавое сильное тело было гибким и горячим, движения резкими и порывистыми. А еще он был внимателен и тактичен. Вряд ли он занял бы первое место на конкурсе лучших любовников — хотя с чем ей было сравнивать?! — но он постарался не причинить ей боли и не смутить ее.
Все дело было в том, что она ему доверяла. Именно поэтому все и получилось так… хорошо. Не отлично, не бурно, не сногсшибательно — просто очень хорошо и правильно.
Утром он впервые поцеловал ее на прощание. И ушел. А после работы у метро ее встретила полиция.
К ней у них никаких претензий не было, только одна просьба: опознать, если получится, одного молодого человека, погибшего в перестрелке на пустыре в этом районе. Молодежные группировки делили территорию, а парня видели в том доме, где проживает Ника. И все ниточки привели к ней.
Странно, но она и думать не думала ни о чем таком, когда входила в здание морга. Покойников она в принципе не боялась, а если это кто-то из соседей…
Когда выкатили каталку, накрытую белой простыней, Ника окаменела. Потому что сбоку свешивалась рука. Мускулистое, хотя и тонкое запястье украшала цветная татуировка: дракон сцепился в схватке с тигром…
Она шагнула вперед, села на корточки, взяла руку Вадима, стала ее гладить и вполголоса рассказывать ему что-то такое, что на самом деле надо было рассказать с самого начала или уж по крайней мере сегодня ночью, но никак не здесь, в холодном помещении морга…
Потом она поцеловала его руку, встала и направилась к выходу. Ошеломленный полицейский окликнул девушку:
— Девушка, но ведь…
— О, простите. Это Вадим. Фамилии я не знаю. Мы были знакомы месяц. Он спас меня от хулиганов в поезде, а потом жил в моей квартире.
— Но ведь вы даже не поднимали простыню!
Она пожала плечами и вернулась.
Лучше бы она этого не делала. Потому что Вадима убили выстрелом в голову.
Она не упала в обморок, не расплакалась и отказалась от предложения полицейских подвезти ее домой. Но с квартиры съехала в тот же вечер. Нельзя было ночевать в пустой комнате, на той самой кровати, где простыни еще пахли им, живым, стремительным, хищным, гибким Вадимом, зная при этом, что сам он лежит в холодильнике морга и больше никогда не встретит ее у выхода из подземки и не посмотрит на нее своим пронзительным ястребиным взглядом…
Это было пять лет назад. Теперь она почти не вспоминала его, но и никогда не забывала. У нее было несколько романов, но ни одного из мужчин она и не думала сравнивать с Вадимом, потому что он не был ни лучшим, ни худшим. Он был первым.
Впрочем, в последнее время на любовном фронте наметились сдвиги. Все дело было в том, что месяц назад контрольный пакет акций их компании выкупил некий Матвей Гребецкий, а неделю назад на большой корпоративной вечеринке Ника — как и другие топ-менеджеры — была представлена новому начальству…
Матвей Гребецкий
За тонированным стеклом возникали таинственные тени. По тротуарам скользили сгустки тьмы — видимо, люди. Когда бронированный «бентли» притормаживал на светофорах, можно было бы рассмотреть, как сгустки тьмы, действительно оказавшиеся людьми, ныряют куда-то под землю, а навстречу им из-под земли тоже торопятся десятки людей… Можно было бы рассмотреть — если бы это хоть в малейшей степени интересовало пассажира бронированного «бентли», раскинувшегося на удобном кожаном сиденье и сосредоточенно изучавшем деловые бумаги.
Пассажира «бентли» звали Матвей, ему было тридцать восемь лет, и он никогда в жизни не ездил в подземке.
Он родился в семье финансового воротилы, который, в свою очередь, был сыном генерального управляющего промышленным холдингом и внуком нефтяного короля. Гребецкие ковали мощь и славу России с середины девятнадцатого века, причем первые миллионы у них на счету появились уже в последней трети этого самого девятнадцатого века, так что у Матвея не было ни малейшего шанса насладиться общением с простыми людьми или поездить на метро.