Страница 52 из 58
— Скоро только в глухой тайге, как старообрядцы Лыковы, можно будет спрятаться, — недоверчиво сказала Маша и посмотрела на Ивана. — Так что придется к нам в деревню ехать.
— Но неизбежно будут и те, кто не захочет быть как все. Кто будет сопротивляться, — Вахромеев ходил из угла в угол, сам распаляясь от своих слов. — Что с ними делать? Опыт есть: концлагеря с последующей ликвидацией и утилизацией. Были нацистские и гулаговские. Теперь туда загонять противников унификации, тотального контроля и всяких предписаний. И все для нашего же блага, — Вахромеев усмехнулся и уже немного успокоившись, продолжил: — Человека делает человеком возможность выбора. Этим мы и отличаемся от животных, которые подчиняются лишь инстинктам, и именно это хотят у нас отнять. Сделать однотипных программируемых зомби. Это и есть фашизм.
Сергей Андреевич сделал паузу, посмотрел на Машу, понимая, что она не верит во все это.
— Какая бы прекрасной не была новая идея, — сказал он очень мягко, как будто обращаясь к ней одной, — она не сможет переделать человека. Миллионы лет эволюции и жесткой борьбы за выживание создали современного человека. Все попытки накинуть на него поводок кончались тем, что он вместе с поводком стряхивал с себя все, что ему мешает и оставался таким как есть. Свободным.
— Первичный человек, — тихо прошептала Маша.
Все замолчали. Калган что‑то рисовал на листе бумаги. Маша смотрела на задумавшегося Ивана, пытаясь понять, что он решил.
— Поэтому, — твердо прервал молчание Вахромеев, — главная цель нашей операции – показать, что мы существуем. Чтобы те, кто играет жизнями миллионов людей, знали, что за все придется отвечать.
— Спасение мира – цель, конечно, благородная, — нерешительно согласился Иван, — но мы‑то здесь причем? Наша задача – свою страну защищать, Россию.
— А никаких Россий, Германий или Индий больше не будет. Не сразу конечно. Но Россия как раз первая в списке на ликвидацию, — подытожил Калган.
— Почему такая честь? — спросил Иван недоверчиво.
— Потому что за всеми красивыми словами всегда можно разглядеть чье‑то желание хорошо заработать. Россия притягивает ресурсами, молодой человек, природными ресурсами и слабым народом, который потерял свои корни, свою идею существования и поэтому не готов их защищать.
— А зачем людям умирать за то, что принадлежит десятку жуликов? — пожал плечами Иван.
— А есть ли у тебя право решать, кому и за что умирать? — спросил Калган.
— Вы меня извините, — резко перебила его Маша. — Я девушка деревенская, простая. Вы тут моего любимого просите своей жизнью рискнуть, чтобы страну спасти. А есть ли смысл защищать такую страну, в которой воры‑чиновники живут во дворцах с золотыми унитазами, а миллионам людей зарплаты хватает только чтобы с голоду не сдохнуть? Какая простым людям разница, каким бандитам принадлежит нефть? Немецким, американским, еврейским или русским. Хуже жить они все равно не будут. Потому что хуже некуда. Если ты думаешь, как прокормить детей, то у тебя нет времени думать о чем‑то другом. Тем более, что у бедных всего мира одна национальность.
— Вы правы, Маша, — ответил Вахромеев. — Но так у страны появится шанс. Людям нужен хороший пример, вера в то, что они не одни и не все потеряно. А воспользуется им кто‑то или нет – это уже другое дело.
Все замолчали. Каждый думал о своем, понимая, на что они идут.
— У нас мало времени, — напомнил Вахромеев. — Надо обсудить план действий. Так что прошу принять решения.
— Сергей Андреевич, последний вопрос, — Иван даже встал. — Какие у них мотивы? Ведь не ради денег? Кто эти люди?
— Я не психиатр, — рассеянно ответил генерал. — Обычные люди, когда‑то кем‑то в детстве обиженные: не взяли в футбольную команду, девушка отказала, мама модные кроссовки не купила, папа из дома к любовнице ушел. Комплексы неполноценности приводят к болезненному тщеславию. А себе, естественно, можно внушить, что стараешься для блага людей.
— Поэтому эти попытки и кончаются одним и тем же, — добавил Садовский. — Когда такие благодетели видят, что люди не хотят счастья по их замечательным рецептам, то очень обижаются. И решают, что тех, кто не желает перековываться, надо заставить. Для перевоспитания строят концлагеря, а для активных противников – гильотины и газовые камеры.
— А мы сами здесь не пытаемся улучшить мир по нашему рецепту? Может это у нас болезненное тщеславие? — спросил Иван.
— Это уж ты сам решай, — ответил Вахромеев усмехнувшись. — Но времени на раздумья больше нет.
— Я с вами, — решительно ответил Иван и посмотрел на Машу.
Мария поняла, что Ивана уже не остановить, но все равно спросила, обращаясь к Вахромееву:
— Если все так очевидно, то почему люди во всем мире не объединятся и не остановят это? Почему только вы?
Вахромеев улыбнулся и, переглянувшись с Калганом, ответил:
— Как бы они не ругали правительства своих стран, они все равно им верят.
— Почему?
— Потому что если перестаешь верить своей власти, а тем более если начинаешь понимать, что миром управляют закомплексованные мерзавцы, то становится очень одиноко и страшно. Поэтому верить проще.
* * *
После этого разговора все немного перекусили бутербродами и заварили чай в большом белом чайнике с голубыми цветами. План атаки готовил Садовский, он и рассказал о деталях.
— Чтобы было понятно: я на территории этой базы десять лет учился в школе. Когда‑то это была наша советская воинская часть. Отсюда поехал поступать в училище. Отец этой части всю жизнь отдал и умер здесь же. Не вынес позора, когда нас отсюда ссаными тряпками в чистое поле под Волгоградом выгнали. В этот день наш вечно пьяный клоун‑президент, еле стоя на ногах, дирижировал немецким оркестром здесь в Берлине. Так что у меня свои счеты.
— Но американцы, которые сейчас здесь, не виноваты, — тихо произнесла Маша.
— Они нас выгнали, чтобы самим здесь разместиться. Если ты ставишь вокруг мой страны ракеты, нацеленные на мой дом, то будь готов за это ответить. Я ту капитуляцию не подписывал. А здесь – солдаты. На войне как на войне, — ответил Садовский. — Мы атакуем прямо по центру, — он разложил на столе карту объекта и показал карандашом, где все будет происходить.
— Замечательный у тебя план! У них там бетонный забор, блоки поперек дороги, КПП с двумя ДОТами по бокам. Все простреливается, — не удержался от замечаний Калган.
— Не перебивай, — попросил Влад. — Замечания потом. Вот здесь у КПП мы ставим грузовик со взрывчаткой. Сами укрываемся вот за этой насыпью. После взрыва там ни КПП, ни забора не останется. ДОТы у них, естественно, не в боевой готовности. Их еще мы строили и тоже только для начальства, — Садовский поморщился, вспомнив что‑то неприятное. — Дальше сразу прорываемся к бывшему штабу. Захватываем его и держимся, сколько сможем.
— Так себе план, я бы сказал, — рассмеялся Калган.
— Но нам же нужна лаборатория. Зачем нам штаб? — поддержал его Иван.
— Потому что нас так учили: главное взять штаб, — продолжал шутить Калган, — и поднять флаг Веселого Роджера.
— Наша задача не прорваться в лабораторию, — серьезно ответил Садовский.
— А какая тогда?
— Отвлечь внимание и вызывать огонь на себя.
— Нас же за пять секунд перестреляют как куропаток, — возразил Калган, перестав смеяться.
— Тебя Родина готовила столько лет и кучу денег потратила не за тем, чтобы тебя за пять секунд как куропатку пристрелили, — сухо ответил Влад.
— Ладно, ты о себе думай, — огрызнулся Калган. — А что с лабораторией?
— Когда мы здесь их всех у штаба соберем, Иван сможет проникнуть в лабораторию. Там охраны мало, будет хороший шанс прорваться.
— А как же он туда попадет? Через всю часть? Даже если учесть, что большинство будет нами заниматься.
— Я помню, что он на вертолете отлично летает, — улыбнулся Владислав. — Есть у меня для него подарок. Достался по случаю. Такого, как тогда в Испании, я не нашел, а вот маленький Robinson R-22 нас ждет. Справишься?