Химера

И только там, когда девочку привели в порядок с помощью старой служанки и уложили в кровать, Акей заметил странности во внешности его гостьи.

Невероятная белизна кожи, напоминала мрамор не только цветом, но и тем, что ни одна венка или сосуд, не проглядывался сквозь неё. Кожа была холодной, и хотя пусть и медленное биение сердца подтверждало, что девочка жива, на первый взгляд определить это было нельзя. Длинные густые волосы были седы. Не серебристые или платиновые, а седые. На лице не было ни бровей, ни ресниц, будто кто-то удалил их за ненадобностью. Руки ребенка, были тонкими. Маленькая ладонь с длинными пальчиками, которых к счастью для впечатлительных людей было пять, казалось обычной, если бы от неосторожного движения старая женщина не порезалась о ноготок, оказавшийся невероятно крепким и острым. Кто бы ни был перед ними, человеком назвать это существо Акей даже не пытался. И был полон решимости сохранить её существование ото всех. К счастью обстоятельства и место пребывания позволяло. А на счет слуг, он был спокоен, так как он знал, что никто из них не посмеет обидеть или выдать духа природы. По крайней мере, он именно так объяснил им её появление. А представление, которое было на берегу, только убедило их в этом. Они достались ему от матери, и их вера не была для них пустым звуком.

Девочка провела без сознание несколько дней, и при этом, сокол застыв сидел в изголовье кровати и не двигался. Он казался не живым, а просто удачно и невероятно реалистично выполненной каменной скульптурой птицы. На все попытки накормить его, тот не отзывался, все также без движения наблюдая за своей маленькой хозяйкой. Или кем, она была для этого духа природы? За это время девочка изменилась, становясь все больше похожей на человека. Сердце ускорило ритм, на лице появились брови и ресницы на веках. Темные, почти черные они выделялись на фоне седых волос и мраморной кожи. Заостренные черты лица немного сгладились, делая лицо более юным и человеческим. С каждым днем, мужчина находил все больше черт, делавших её похожей на его младшую дочь. Возможно, он просто хотел этого. Ведь та так и не дожила, до своей третьей весны.

Глаза она открыла только на четвертый день. Вот только девочка оказалась слепа. Хотя судя по изменениям, происходившим в ней, ненадолго. И правда, спустя всего несколько дней она стала видеть, и в первое время никто не мог выдержать взгляда этих радужных в прямом смысле слова глаз. Теперь только эти странные, завораживающие глаза отличали её от человека. Ведь таких глаз, у людей просто не бывает. Вот только ребенок все время молчал. Хотя понимал все, что говорил хозяин дома. Акей, зная несколько языков, решил проверить собственные догадки, и обращался к ней на разных языках. Девочка ни разу не ошиблась, выполняя произнесённые им просьбы. Слуги боялись её, впрочем, их боязнь больше напоминала поклонение. А она, предпочитала одиночество и общество своего сокола, который ожил, как только она открыла глаза. Заметив, что девочка пытается что-то нарисовать на клочке бумаги, Акей привез из своей поездки на континент, которую пришлось выдержать, для посещения врача и пополнения запасов, наборы для рисования и отдал их ей. Поблагодарив кивком головы, девочка исчезла, прижимая к себе подарок. И с тех пор, её часто можно было увидеть сидящей на скале, и что — то рисующей на бумаге.

Однажды, не выдержав, мужчина поднялся к ней и с интересом посмотрел на рисунок. И довольно долго не мог прийти в себя. Картина, которую он разглядывал, была в какой-то мере странной, непонятной и ужасающей одновременно. Нет, здесь не было модных смешений красок, когда ничего не понятно, ничего похожего на экспрессионизм или кубизм. Все было сделано с невероятным реализмом, вплоть до лиц людей, которых на картине оказалось немало. Все было тщательно прорисовано вплоть до малейших деталей. Впрочем, не это насторожило его. На первом плане, был океан, бушующие волны которого, так и норовили поглотить небольшую яхту, на палубе которого происходило действие картины. На фоне белоснежной палубы, на переднем плане картины темнела небольшая, почти детская фигурка, закутанная в балахон. Лицо, скрытое капюшоном не позволяло увидеть кто это: хрупая женщина или ребенок? Фигурку окружала толпа. Впрочем, все они стояли в отдалении, будто боялись или опасались того, кто скрыт за плотной тканью капюшона. Их лица выражали, у кого ужас, у кого брезгливое отвращение. И только трое стоявшие в стороне от толпы, излучали искреннее горе. Впрочем, лиц этих троих, разглядеть было невозможно. Будто автор, старался скрыть их, или же забыть. Кто знает. Но не это ужасало в картине. Ноги, фигуры в балахоне, были связаны огромными цепями, и судя по всему к нему был прикреплен якорь. Небольшая рука тянется к людям, столпившимся вокруг, а на ладони истекает кровью сердце, только что вырванное, судя по кровавым пятнам на балахоне из груди, все еще стоящего на ногах существа. А высоко на небе над судном кружит огромная птица.

Акей, несколько минут не мог оторвать глаз, от картины, и после смог выдавить из себя только одно:

— Кто же это?

И впервые услышал голос найденыша.

— Я!

— Ты? Но как же так? Или это все метафора?

Но девочка уже замкнулась в себе, и как- то сжалась. И мужчина не без содрогания увидел в этих странных радужных глазах то выражение, которое наблюдал в глазах своих дочерей, перед тем как потерял их. И не выдержав, Акей осторожно, стараясь не напугать, дотронулся до седых волос ребенка.

— Если не хочешь, ничего не говори. Я не собираюсь тебя гнать, или выдавать. Если конечно ты сама этого не захочешь. У тебя есть семья?

— Уже нет. Для них я мертва, пусть так и останется. Так лучше для них.

— Неправда! Для родителей нет ничего хуже потери детей!

— Но не тогда, когда у них есть другие дети. Обычные. Не монстры как я!

— Ты ошибаешься. Будь такая возможность, я бы принял своих девочек любыми. Лишь бы они были живы.

— Вот только если бы я осталась жива, моих близких попытались бы превратить в таких же монстров. Особенно братьев.

— Да какой ты монстр? Обычный ребенок с немного экзотическими глазами, и слишком бледной кожей.

— Неужели? — и мгновение спустя, на него смотрели обычные карие глаза, внешность изменилась в такой узнаваемый и родной образ, что мужчина отшатнулся. Спустя мгновение образ опять сменился. Если раньше на него смотрела пятнадцатилетняя девочка, то теперь он смотрел в глаза своей второй дочери, так и не достигшей двенадцати лет. Видя, как побледнел мужчина, девочка не стала больше испытывать его и снова стала собой.

— Вы все еще не считаете меня монстром?

— Ты сделала это специально?

— Да. Правда, не знаю кто это. Просто воспроизвела их по фотографии, которую видела в доме.

— Больше никогда, по крайней мере, пока я жив, не смей так делать!

— Извините, я не знала, что их больше нет. Просто они были единственными более или менее подходящими мне по возрасту.

Мужчина с трудом успокоился. Дрожь, охватившая его при виде живых дочерей, таких какими он их помнил до похищения, еще не прошла. Этот ребенок, стоявший перед ним, действительно был монстром. Вот только прямо сейчас, в его голове сложился план действий, в котором этот ребенок должен был сыграть важнейшую роль. И хотя боль разрывала сердце, мозги дельца продумывали дальнейшие действия. Видно все же духи сжалились над ним, даря возможность отомстить за своих девочек.

— Что еще ты умеешь?

— Еще не знаю. Я изменилась.

— Вот и узнаем. А пока, я хочу знать о тебе все.

— Нет!

— Пойми девочка. Возможно, в эту минуту решается, как именно сложится твоя жизнь. Да и если ты почувствуешь опасность с моей стороны, ты всегда сможешь исчезнуть. Я видел возможности твоей птички. И я уверен, что в случае чего, он вполне способен перенести тебя куда угодно.

— Вы правы. Но что вы можете мне предложить такого, что заставит мне вам раскрыться?

— Все что могут дать деньги. Огромные деньги. И этот остров, когда меня не станет.