Страница 34 из 45
Внутри аэропорта оказывается не намного суше и радостней, — сверху, с высоты примерно четырех обычных этажей, активно льет в нескольких местах. Сотни людей скучены большими группами на самых сухих локациях — на балконах второго уровня, на лестницах, стойках и других возвышениях ближе к стенам здания. Ряды кресел в центре зала тоже все заняты — ожидающие рейса сидят на спинках, поставив ноги на сиденья, вместе с чемоданами и сумками.
Табло отключены — нет электричества. Кассы, паспортный и таможенный контроль не работают. Вообще в униформе здесь никого нет, ни в летной, ни даже в форме охраны. Вижу несколько вскрытых и опустошенных ларьков, один из банкоматов лежит на боку.
Хлюпая по щиколотку в воде, я то и дело громко спрашиваю:
— Есть кто из России?
Направляюсь через весь зал в поисках свободного более-менее сухого места и соотечественников, больше всего я хочу обнаружить здесь Александра. Похоже, мобильная связь сегодня тоже не работает — многие владельцы телефонов трясут ими и размахивают, словно это может чем-то помочь.
За стеклянной стеной вижу, словно на широкоформатном экране, как по летному полю, затопленному водой, самопроизвольно катаются туда-сюда от напора ветра два сорвавшихся с якорей самолета. Завораживающее зрелище, надо сказать! Очень надеюсь, что нашего среди них нет.
Еще несколько минут — и две дюралевые птицы сталкиваются, ломая крылья и оборудование, и разъезжаются вновь. Балет «Лебединое озеро», да и только!
Не успели затихнуть разноязыкие крики ожидающих пассажиров, как у одного из лайнеров начинает дымиться, а затем и вспыхивает пламенем двигатель, несмотря на ливень. Никто его не тушит. Полуразбитый горящий самолет продолжает кататься взад и вперед.
Глава 22
Я уже почти дохожу до ближайшей группы людей на лестнице, когда слышу новый многоголосый крик, а потом и страшный грохот со звоном и скрежетом за спиной. Оборачиваюсь, вжав голову в плечи. Самолет торчит передней половиной среди рядов кресел зала ожидания. Я только что проходила там.
«Так не бывает», — хочется мне сказать и проморгаться. Однако я вижу раздавленные махиной кресла, раскуроченные чемоданы и несколько человек в крови, но все вроде бы на своих ногах. Похоже, я родилась в рубашке, — чуть замешкайся и…
Крики, а точнее многоголосый плач и вой не смолкают. В выбитые стекла рвется ветер и вода. Дыры в потолке начинают расти на глазах, извергая потоки дождя, возможно, конструкция где-то лопнула от удара, и не известно, сколько крыша продержится. Двигатель (это оказывается «тот самый» самолет) теперь горит у самого пролома. Страшно.
Группа пассажиров-мужчин приходит в бешенство. Они начинают бить ногами по дверям во все запертые служебные помещения. Только после этого откуда-то появляются несколько сотрудников аэропорта (или представителей авиакомпаний) в форме. Они оценивают обстановку, уворачиваясь от кулаков самых нервных несостоявшихся пассажиров.
У персонала есть связь — они общаются с кем-то по рации. И вскоре пострадавшим наконец оказывают медицинскую помощь. А потом со стороны летного поля медленно подъезжает погруженный в воду до верха колес тягач, похожий на военный, прицепляет и увозит куда-то неудачливый самолет, предварительно «стреножив» его.
Замечаю, что на улице темнеет. Молнии сверкают чуть реже, но заметно ярче на фоне неба. А дождь со шквалистым ветром все не прекращаются, свободно проникая в огромный пролом. Какой-то мужчина в пятнистом плаще вдруг выходит на середину зала, прикладывает к губам рупор и объявляет:
— Русские есть?
Я бегу ему навстречу, шлепая по воде, к этому замечательному соотечественнику. Несколько человек с разных сторон устремляются туда же. Среди них — Александр. Честно — я кинулась ему на шею, да простит меня Марина. В тот момент мне было все равно, какого русского обнять или даже всех разом. К слову, Сергея Вениаминовича здесь нет, я его больше так и не видела и ничего о нем не слышала. Не знаю, куда он подевался. Неужели все повторяется, как с Мариной?! Но сейчас уже точно рейс задержал не Саша.
Нас вывозит небольшой трудолюбивый самолет-амфибия МЧС со смешным названием Бе-200. Несмотря на наличие шасси, днище у него похоже на лодку, и высокая вода ему нипочем. Борт без долгих разговоров забирает до Владивостока и поляков, и желающих украинцев.
Молнии за иллюминатором сверкают, но все реже и реже. Я переобуваюсь в зимнюю обувь прямо в кресле, извиваясь, как змея. Меня трясет, — простудилась? Или это от шока. Или от радости, что потоп остался позади, — пока не знаю.
При взлете я начинаю молиться дрожащими губами и, как оказалось, вслух. Потому что многие-многие другие пассажиры вдруг подхватывают «Отче наш» на русском языке. Даже хмурый Саша, сидящий по другую сторону от меня через проход, и даже общающаяся исключительно на мове хохлушка в неоновой желтой-голубой куртке рядом со мной. Так мы и летим с молитвой в небо.
Александр сидит похудевший, трезвый, в щетине. Брутальный. Он словно постарел за эти несколько дней. Но и похорошел тоже. От него прямо веет… альфа-самцом, я бы сказала. На нем черный облегающий костюм типа спортивного, возможно, непромокаемый, высокие ботинки на шнуровке.
— Благодарю, — вдруг говорит он и протягивает мои документы. Копии.
За что спасибо, точно не знаю. Выяснять я не стала, и он молчит, хотя глазищами так и зыркает, и желваки на скулах играют. Тут его соседка, сидящая у иллюминатора, в медицинской маске, наклоняется вперед и поворачивает голову, выразительно глядя на меня. И я понимаю, что рядом с Сашей сидит… Марина Воробьева.
Не знаю, как она там оказалась. Даже совершенно не помню, как она прошла мимо меня. Или я мимо нее. «Серая мышь». Проскользнула, никто и не заметил. И без Саши тут точно не обошлось. Но только я раскрываю рот с первым вопросом, как подруга подносит палец к губам (к маске). Понимаю: не хочет привлекать внимание, все объяснения потом.
На ее лицо явно нанесен толстый слой тонального крема или чего-то подобного, руки в темных латексных перчатках. Вижу на ней джинсы, водолазку, расстегнутую теплую куртку. Одежда свободная, словно с чужого плеча, но сейчас могло быть и хуже. В этом самолете многие вообще непонятно в чем, вплоть до одеяла с целлофаном на плечах поверх плавок. Хорошо, хоть сами целы.
Из Подмосковного аэропорта Быково Саша и Марина уходят вдвоем. Они совершенно не касаются друг друга, как чужие, но я понимаю, что он ее не бросит. Ну, может, у них опять как-то срастется, со временем. Кстати, он увешан сумками, которых точно при нем не было, когда улетал в Манилу. И по поводу содержимого этих сумок он объяснялся в аэропорту Владивостока, даже какие-то корочки предъявлял.
К Вове на службу я забегаю в день прилета. Был бы старый телефон — позвонила бы. Рассказываю все, что знаю, и обещаю: когда появится возможность, Марина придет его поблагодарить. Владимир тут же приписывает мне, как свей ученице, львиную долю успеха операции по возвращению одноклассницы. Но, думаю, забывает о моем существовании, чуть только я закрываю за собой дверь.
В тот же длинный день я успеваю сходить и на работу к Марининому шефу. Он принимает меня сразу. Рассказываю вкратце, что произошло, и где Марину нашла. Отчитываюсь о потраченных долларах. Говорить об отношениях Марины и его зятя, естественно, не стала. Но за ее контактами, если они ему нужны, советую ему обращаться к Александру. И похоже, тот со своим тестем еще не связывался.
Про переводчика честно сообщаю все, что знаю — практически ничего. Он мне не друг, у меня даже номера его телефона никогда не было. Пусть генеральный ищет сам своего недисциплинированного сотрудника, если хочет.