Сферы влияния

Лёгкий аромат его одеколона был очень близко, но к нему примешивался какой-то ещё незнакомый запах. Ментол, лёгкая горечь — в тот момент, когда Майкрофт протянул ей чашку с чаем и отошёл к другому краю стола, она узнала этот запах и спросила нервно:

— Вы курите?

Чай был светло-бежевым, от настольной лампы по нему пробегал блик. Пожалуй, блики в чашке ещё никогда не казались Гермионе таким увлекательным зрелищем. Во всяком случае, она не могла от него оторваться.

— Я не замечал, что у вас настолько… тонкое обоняние, — проговорил Майкрофт сухо. — И нет, не курю.

Гермиона заставила себя поднять глаза от чашки, но лицо Майкрофта было совершенно нечитаемым. Слова про тонкое обоняние ударили больно, напомнив о том, что, пользуйся она этим обонянием лучше, она избежала бы «Амортенции».

— Недостаточно тонкое, — сказала она.

Знал ли Майкрофт о существовании любовных зелий? Гермиона никогда не упоминала их при нём, но она была не единственным источником его знаний о волшебном мире. И, увидев её с Малфоем, он вызвал на помощь Гарри, как будто знал, что помощь может быть нужна.

— Как вы узнали, что?..

«Что это было не добровольно?», — осталось непроизнесённым.

Бровь Майкрофта взлетела вверх. Он без слов уточнял: «Вы действительно желаете, чтобы я ответил на этот вопрос?». Она не желала. Более того, дорого дала бы, чтобы не знать его мотивов и хода мыслей. Но вместо того, чтобы дать ему это понять, решительно кивнула.

— Даже если не учитывать… магические факторы, — проговорил он, — ваше поведение было нехарактерно для вас и неестественно.

Это прозвучало почти оскорбительно. Так, словно она была объектом изучения, все реакции которого были достоверно известны.

Майкрофт всё так же стоял, но опёрся рукой о стол и начал выстукивать пальцами неровный ритм. Это, пожалуй, выглядело жутковато: только сейчас Гермиона поняла, что ни разу не видела, чтобы старший Холмс позволял себе настолько ослабить контроль.

— Если бы речь шла о мире обычных людей, — продолжил он, — я предположил бы действие химического афродизиака, но уверен, что у волшебников есть более… тонкие решения.

— Любовные зелья, привороты.

Пальцы замерли, пропуская несколько ударов и сбивая ритм.

— Разумеется.

Гермиона сглотнула, допила вторую чашку чая и спросила о том, с чего стоило начать разговор и с чего, конечно, начал бы сам Майкрофт:

— Что такое Шерринфорд?

— Не то, что входит в сферу вашей компетенции… или ответственности, — отрезал Майкрофт.

— Зато входит в сферу моих интересов, — Гермиона тоже встала из кресла — сидеть стало неудобно, её начало лихорадить, вся кожа зудела как от сильного напряжения, а в горле встал тугой солёный ком. — Ради информации о нём мистер Малфой пошёл слишком на многое.

Майкрофт пожал плечами:

— Вам не стоит думать о Шерринфорде. Это совершенно секретная информация. Мистер Малфой… — он поджал губы, — получит ответы на свои вопросы непосредственно от меня.

Гермиона хотела иронично усмехнуться, но вместо этого нервно всхлипнула и сказала:

— Он просто покопается у вас в голове, и всё, — и тут же поняла, какую сказала глупость. Мерлин, кажется, события последних дней не лучшим образом повлияли на её здравый смысл. Если бы Малфой мог влезть в голову к Майкрофту, он давно сделал бы это — и Гермиона не была бы нужна. Более того, если бы он мог взять Холмса под «Империус», то уже взял бы. Но он этого не сделал — почему?

Потому что у Майкрофта есть система защиты, наверняка завязанная на рассредоточении информации.

Майкрофт ничего не ответил, наверняка видя, что она уже и сама нашла нужные ответы.

— Я не советую вам… беспокоиться о моей безопасности, — заметил он.

Если только она не сошла с ума, это значило: «Я тронут вашей заботой, но с этим вопросом разберусь сам». Гермиона кивнула, хотя знала точно — она не оставит в покое ни Шерринфорд, ни Малфоя. Ей было плевать на Шерринфорд — но ради того, чтобы узнать о нем хоть что-то, Малфой рисковал собственными мозгами. А значит, эти сведенья ему дороги. И Гермиона скорее съест свою волшебную шляпу, которую не надевала курса со второго, чем позволит ему их получить.

Снова повисла опасная тишина.

— Полагаю, — сказал Майкрофт спустя некоторое время, — вам стоит отдохнуть. Если желаете… — он сделал длинную паузу, как будто сомневаясь в том, что хотел сказать: — Гостевая комната в вашем распоряжении.

Гермиона сжала пальцами спинку кресла, ища в ней опору, в которой так отчаянно нуждалась, и уточнила:

— В вашем доме ведь нет гостевых спален?

Губы Майкрофта дрогнули, в глазах мелькнул призрак настоящей улыбки.

— Тем не менее, — ответил он. Сейчас его взгляд не был ни холодным, ни пугающим. Он смотрел почти так же, как в ту странную ночь, когда они ужинали вдвоем в Кардиффе и смеялись над перипетиями маггловский истории.

Гермиона знала, что нужно отказаться. Она могла переместиться к себе домой в считанные секунды и как следует выспаться на своей кровати. Или хотя бы попробовать это сделать. В крайнем случае, если одиночество в собственном доме, с которым она, однако, справлялась на протяжении всего дня, станет совершенно невыносимым, она сможет отправиться к Гарри на площадь Гриммо — он поймёт и велит Кикимеру приготовить ей комнату наверху.

Майкрофт не был тем человеком, у кого дома стоило ночевать. Тем более, не стоило ночевать в его собственной спальне. Она ещё крепче вцепилась в спинку кресла.

— Меня это никоим образом не стеснит, — сказал он светским тоном, наверняка видя её растерянность и читая её сомнения так же легко, как если бы они были отпечатаны крупным шрифтом у неё на лбу, — учитывая ситуацию в Корее и перестановки в Белом доме.

Даже самой себе было страшно признаться в том, что она хочет согласиться. Комната Майкрофта была неприветливой, безликой, но безопасной. И если ночью, во сне, к ней снова придёт Малфой, а взбудораженное бессознательное пробьёт окклюментные щиты и выплюнет на поверхность проклятую гостиную Малфой-мэнора, она будет знать, что не одна. Да, Майкрофт будет на другом этаже, через много стен и комнат, но он где-то будет.

«Грейнджер, хватит», — Гермиона почувствовала, что задыхается, костяшки пальцев побелели, ком в горле стал ещё омерзительней. «Не смей реветь, ради Мерлина! Грейнджер», — шпоры не помогали, щиты трещали и плавали, дышать было нечем, а сердце гулко колотилось где-то в ушах. Просто приступ истерики, реакция на стресс— нужно взять себя в руки. Улыбнуться. Поблагодарить за предложение. Может, отважиться на шутку о пользе сна и преимуществах подушки перед письменным столом.

Она не могла. Было время, когда она очень боялась, что Майкрофт увидит её слабой и поймет, насколько она не подходит для сложных политических игр. Но это прошло очень давно.

Зажмурившись, она беззвучно плакала, и только в голове билась строчка откуда-то: «Сказать мне: «Не плачь», — было всё равно, что сказать огню: «Не гори». Слезы бежали по щекам, в носу хлюпало, но остановиться она не могла.

Звякнул фарфор, раздался плеск.

— Ваши эмоции понятны, — заметил Майкрофт. Гермиона полагала, что они понятны ему примерно так же, как взрослому — рёв ребёнка из-за отобранной игрушки, свысока. В который раз она рыдала перед ним? В третий? В четвёртый?

— Ваша нервная система продолжительное время испытывает значительные нагрузки, которые не могут не сказываться на физиологических реакциях.

Если бы не слёзы, она бы засмеялась. Он говорил тоном лектора, объясняющего простейшую тему.

— Тремор рук, слабость, слёзы, возможно, повышение температуры и артериального давления… — продолжил он, и Гермиона не выдержала и оборвала его:

— Хватит.

Говорить было тяжело, и голос звучал надсадно. Она закашлялась, несколько раз сглотнула и собралась вытереть слёзы руками, но Майкрофт потянул ей платок — точно такой же, как в прошлый раз, тёмный, льняной.

— У меня уже есть один такой, — сказала она, вытирая лицо.