Сезон дождей

Евсей Наумович почувствовал, как ноги налились свинцом, а лицо Зуся рябит и колышется, словно погружается в воду.

– А мой залог? – Евсей Наумович едва разлепил сухие губы. – По вашему совету, я просил Мурженку поменять меру пресечения с подписки о невыезде на залог.

– Вернете вы свой залог, никуда он не денется. Подайте заявление и вернете до копейки. Сколько там?

– Сорок тысяч долларов.

– Ого! Ай да Мурженко… Все и получите! В рублях. По курсу.

– Но они мне не нужны.

– Как – не нужны? – Зусь с интересом посмотрел на своего клиента и засмеялся. – Отдайте мне.

– Я хочу вернуть свой залоговый гарант.

– Получите деньги, выкладывайте комиссионные и забирайте залоговый гарант. Надеюсь, срок договорных отношений не закончен?

– Нет. Пока не закончен, – перевел дыхание Евсей Наумович.

– У кого вы одалживались? Может, я его знаю? Кто ростовщик?

– Сапегин. Олег Арсеньевич Сапегин.

Зусь в упор посмотрел на Евсея Наумовича и хмыкнул.

– Его же убили.

Евсей Наумович оцепенел. И выслушал историю, о которой, как пояснил адвокат, месяца два назад писали многие газеты. О возбуждении уголовного дела по сто пятой статье – убийство, по сто шестьдесят первой – грабеж и еще нескольких статей, включая поджог и уничтожение имущества. О том, что в сфере ростовщичества оборачиваются огромные деньги и криминальные разборки не удивительны. О том, что к делу убийства Сапегина привлечены несколько человек из прокуратуры, в том числе и Мурженко.

– Ну а как же мой залог? – пролепетал Евсей Наумович.

– Деньги вы получите, поскольку судопроизводство в отношении вас прекратилось, – с раздражением на непонятливость клиента проговорил Зусь. – Что же касается возвращения залогового гаранта. Что взять с убитого. Впрочем, ростовщики хранят залоговые вещи в ломбардах – так надежней. Драгоценности, золото, картины. Так что шанс у вас есть.

– Я отдал в залог книги. Редкие издания.

– Не знаю, – Зусь пожал плечами. – Думаю, ломбард книги не принимает. Вероятно, книги покойный хранил в своем загородном доме, где в основном и жил.

– А дом… сгорел, – безнадежно произнес Евсей Наумович.

– Как мне известно, дотла.

Евсей Наумович был совершенно раздавлен. Он трудно складывал слова в короткие, рваные фразы с долгими между ними паузами, что именно Мурженко свел его с ростовщиком, что во время передачи книг присутствовал нотариус, чьи реквизиты стоят в договоре. Присутствовал и оценщик, кособокий мужичонка. Может быть, им известно, где книги. Голос его не слушался. Евсей Наумович и сам не верил в свои предположения. Если нотариус был связан с Сапегиным, то вряд ли станет откровенничать. Наверняка он дал следствию подписку о неразглашении.

И Зусь согласился с предположением Евсея Наумовича.

Клиент стал его раздражать, наступила та стадия общения, когда клиент, потеряв почву под ногами, начинает канючить, не считаясь с неотвратимостью факта, теряя всякое достоинство.

Зусь резко поднялся с кресла и принялся ходить по кабинету широким уличным шагом.

– Извините, Евсей Наумович, могу вам пожелать на прощание. Исключительно из доброго отношения. Не обращайтесь в прокуратуру, не ввязывайтесь в дело Сапегина – Мурженко и прочих. Не будите лихо! Толку не будет, а нервы себе попортите. Получите свои залоговые деньги и смиритесь с судьбой. Мой вам совет, Евсей Наумович.

День сворачивался в рулон, наподобие чертежного листа. В котором вместо чертежей последовательно значились: спаситель Афанасий, женщина по имени Лиза, адвокат по фамилии Зусь, официант-грубиян в кафе при Доме журналистов, куда Евсей Наумович забрел пообедать, референт по кадрам Союза журналистов, плаксивым голосом напомнившая о неуплате членских взносов за три месяца. Далее значилась любезная заведующая библиотекой Дома журналистов, давняя поклонница Евсея Наумовича как некогда известного газетчика с острым пером. Она помогла снять ксерокопии с трех изданий, писавших об очередном громком преступлении – убийстве ростовщика Сапегина, и ксерокопию с газеты «Час пик» о служебном расследовании в городской прокуратуре, связанном с этим убийством.

Ксерокопии лежали на письменном столе рядом с настольной лампой под зеленым колпаком. Евсей Наумович мог уже, строка в строку, пересказать текст о жутком происшествии в загородном доме Олега Арсеньевича Сапегина. Однако теперь Евсею Наумовичу казалось, что он испытывает к тому преступлению скорее любопытство, чем заинтересованность. Странно, как скоро им овладело равнодушие. И лишь пустота темного провала на книжных полках, вызывала острейшую тоску. И желание поскорее задрапировать пустоту другими книгами.

Евсей Наумович подошел к зияющему провалу. Он еще хранил запах старинных книг, пахнувших шоколадом, черным шведским шоколадом. Запах скипидара, которым Лиза травила хлебного точильщика, пропал, а шоколада держался. А пустота в книжном ряду среднего шкафа пахла дождем. На том месте стояли книги поэтов Серебряного века. Их прихватил тот кривобокий оценщик, когда не хватило нескольких сотен долларов до сорока тысяч, вспомнил Евсей Наумович – нет, чтобы прихватить подарок Эрика. Евсей Наумович снял с полки тоненькую книгу в блеклом зеленом переплете. «Петербургские зимы» Георгия Иванова. Год издания – 1928-й. Неплохо бы вернуть ее Эрику и посмотреть, как он отреагирует. Впрочем, все равно.

Евсей Наумович определенно решил, что не станет выяснять с Эриком отношений. Просто отошлет ему домой эту книгу почтой.

И надо взять себя в руки, надо взять себя в руки. Надо, по возможности, вернуться к прежней жизни. Хотя бы ложиться спать не позже десяти вечера.

Евсей Наумович взглянул на часы. Было без четверти одиннадцать. Тогда с завтрашнего вечера. И больше гулять, часа два-три в день, как рекомендуют врачи. Здоровье расшаталось. Неплохо бы пройти хороший медицинский осмотр. Обратить внимание на сердечно-сосудистые дела, и особенно на урологию. А еще недавно он был молодцом, мог, не стыдясь, проявить себя мужчиной. Обязательно надо показаться урологу. И, кстати, проверить уровень сахара в крови. Возможно, упадок сил и головокружение у него от проявления диабета. Вообще посерьезней отнестись к питанию. Больше овощей и фруктов, меньше мяса. Раньше, при той власти, на одном только Невском было несколько диетических столовых. Теперь они куда-то подевались. Сплошь рестораны с острой мясной кухней, кавказские блюда, шавермы, а суши-бары – сплошной обман, подсовывают тухлую рыбу, черт бы их побрал. Народ жиреет, а жиреть не хочет, народ с удовольствием сел бы на диету, да негде. Как этого не понимают коммерсанты: диетические столовые – самый выгодный бизнес.

И еще. Надо выбросить куда-нибудь пистолет. Положить в карман и выбросить, скажем, в Неву. В темноте, подальше от людских глаз. И, кстати, пока нет льда. Недели через две наверняка появится лед, на Фонтанке уже пленка тускнеет. Когда шел из Дома журналистов, то обратил внимание, как поверхность воды, при свете фонарей, тускнеет салом.

Принятое решение приободрило Евсея Наумовича. Он подошел к письменному столу. Без особого волнения выдвинул нижний ящик. Пистолет лежал как лежал на каких-то бумагах, мерцая вороненой сталью. Узкое, в половину диаметра копейки дуло. Или еще уже. Чем тогда подзудил его спаситель Афанасий? Сказал, если доведется тяжко болеть и страдать от боли, испытывая муки, лучше хлопнуть себя – миг, и полная свобода, избавление от всех напастей. Тем и подсек его Афанасий, словно рыбку на блесну. Занятный тип этот Афанасий. Как он сказал? «Пожил – уступи другому». А что, если и вправду уступить? Так и отправиться следом за Натальей. Мгновение пистолетного выстрела – или долгие муки Натальи! Все же надо было разыскать то снадобье, что Наталья придерживала для себя. Чтобы заснуть и не проснуться. И никто тебя не спохватится – подумают, что вновь уехал в Америку или еще куда. Андронка, может, и пожалеет о своем отношении к отцу, а Галя плюнет и разотрет. Да и вообще – кто особенно будет о нем горевать? Может, Зоя немного, по старой памяти. Только вот квартиру жалко. Столько добра, не говоря уж о библиотеке. И не одну квартиру, а и кормилицу, что у Таврического сада, записанную на Андронку. Впрочем, Галя ее не упустит, как и эту, трехкомнатную. Приедут, продадут за хорошие деньги. Еще бы – трехкомнатная, в сталинском доме, рядом с метро. Потолок выше трех метров! Цены ей нет. Вот сволочь, этот Афанасий!