Сезон дождей

– Сема? Ты мне рассказывал.

– Да, дядя Сема. Он лечил руками и головой. И, кажется, неплохо.

Помолчали. Дым табака льнул к оконным гардинам, поднимался вверх, к высокому потолку. Евсей Наумович приподнялся с кресла, потянулся к столу и достал из Лизиной пачки сигарету.

– Ты же не куришь, – пробормотала Лиза и свободной рукой поднесла зажигалку.

Евсей Наумович прикурил и вернулся в кресло. Дымок с привкусом ментола приятно щекотал небо, холодил ноздри.

Евсей Наумович прикрыл глаза и выпрямил ноги.

– Опять ты в этих туфлях, – проговорила Лиза. – Я же хотела их выбросить! Не мог себе в Америке что-нибудь приличное подобрать?

– Там мне было не до этого.

Лиза глубоко затянулась и сбросила серый столбик пепла на бумажную салфетку.

– Ты очень страдал, Сейка, я чувствую.

– Да. Мне было не легко. Я любил ее, Лиза. Очень, – с внезапным тихим надрывом произнес Евсей Наумович. – И понял это в те страшные дни.

– Но, Сейка, – не удержалась Лиза и добавила жестко: – Вы ведь не так уж мирно жили вместе – дня не проходило без скандала.

– Вот еще! – Евсей Наумович с удивлением посмотрел на Лизу. – По-моему, я никогда с тобой на эту тему не разговаривал. Откуда ты знаешь, как проходили те дни?

– Да уж знаю. Твой друг, этот, как его зовут? Эрик, что ли? Все рассказал Женьке Симыгиной, – как-то по-бабьи мстя за обиду, произнесла Лиза.

– Женьке Симыгиной? – растерянно промямлил Евсей Наумович.

– Моей напарнице по Садовой улице. Жанне! Забыл, что ли? Не притворяйся, ты все помнишь. Я же тебе рассказывала, как твой Эрик.

– Ладно, хватит! – оборвал Евсей Наумович. – Да, Лиза, мы жили с Наташей не просто. И разошлись без сожалений. Но там, в больнице, не поверишь, я почувствовал такую любовь.

– Жалость.

– Любовь. Трудно это объяснить. Не знаю, как бы продолжались наши отношения, если бы Наташа жила. Но одно знаю – она унесла с собой мою любовь.

– Ты очень сентиментален, Сейка. Твоя сентиментальность пересилила остальные чувства, пересилила все то, что ты знал о себе, о ней. Эта эмоция прощает все, любое предательство. Порой, сентиментальность ломает даже закоренелых мерзавцев. За время работы у Григория Ильича я насмотрелась всякого.

Последней репликой, казалось, Лиза спровоцировала появление своего шефа. Бросив на ходу: «Какого черта так накурено?» – Зусь от порога, не глядя по сторонам, прошел в свой кабинет и захлопнул за собой дверь.

– Что с ним? – растерялся Евсей Наумович.

– Наверно, дело проиграл.

Лиза следом за адвокатом скрылась в его кабинете, плотно прикрытыв за собой дверь.

Евсей Наумович разыскал глазами пепельницу и загасил сигарету. Часы на стене показывали четверть третьего. Есть риск опоздать на Почтамтскую, к следователю Мурженке. К тому же, если адвокат не в духе, разговор вряд ли сложится. Евсей Наумович вспомнил, что не поставил адвоката в известность о своем отъезде в Америку – так получилось. Нервотрепка с авиабилетами, бытовые заботы перед длительным отъездом. Но что сделано, то сделано. Да и прошло почти три месяца, вряд ли адвокат помнит об этом. И вообще, знай он, что Лиза работает у Зуся, можно было бы у нее узнать о положении дел. Хотя бы в общих чертах, не вникая в детали. Неэтично? Глупости. В конце-концов все осталось в прошлом, а Лиза даже выходит за кого-то замуж.

Размышления Евсея Наумовича роились вокруг своих забот. Словно никогда у него не было близкой женщины по имени Лиза. А если и обращались к ее образу, то с некоторым раздражением от глухо закрытой двери кабинета адвоката.

Евсей Наумович злился и поглядывал на часы. Может, подойти к двери и напомнить о себе? В конце концов он оплачивает услуги адвоката и имеет право на элементарное внимание к своей персоне. А вдруг они там. Евсей Наумович усмехнулся. Вот будет номер! А что? Блядь – она и есть блядь. Евсей Наумович нервно стиснул пальцами подлокотники кресла. А собственно говоря, для чего ему сейчас адвокат Зусь? Что за блажь нашла на него – перед визитом к следователю заглянуть к адвокату? Ему нужен Мурженко и только Мурженко, а не Зусь, вместе со своей помощницей.

Евсей Наумович поджал губы, вздохнул и насупился. Он знал свой характер: все его рассуждения сейчас – пустая болтовня. Что он не уйдет из этой конторы, пока не поговорит с Зусем, сколько бы тот ни ошивался за дубовой дверью. И не надо торопить события, пусть все идет так, как идет. Неспроста существует еврейское изречение: «Если тебе мало обид и огорчений – проси у Бога исполнения твоих желаний».

Так он и сидел, насупившись, когда распахнулась дверь кабинета и на пороге возник Зусь. Казалось, его крепкая, лобастая голова перевесит худощавую фигуру, и адвокат, всем телом, грохнется на пятнистый ковролин.

– Евсей Наумович, извините, дорогой. – Зусь протянул обе руки, поймал ладонь своего клиента и, накрыв ее «коробочкой», силой потянул Евсея Наумовича из кресла.

– Ничего, ничего. Понимаю – дела, – бормотал Евсей Наумович. – Я ведь пришел без звонка, какие тут претензии?!

Зусь обнял за плечи клиента и повел в кабинет. Приятным, чуть рокочущим голосом адвокат пояснял, что визит клиента совпал с днем вынесения приговора по долгому процессу руководства ликероводочного завода. И Зусь вынужден срочно отправить короткую жалобу на явно предвзятый приговор. Чем он и занимался со своей помощницей.

– Ах да, – спохватился Зусь, переступая порог кабинета. – Вы же с ней знакомы.

– В некотором роде, – буркнул Евсей Наумович, скользнув взглядом в сторону Лизы. Та сидела спиной к двери, у компьютера.

– Мерзавец, такой мерзавец, – не успокаивался Зусь, сыпля проклятия на голову судьи, который полностью занял сторону обвинения, отбросив все доводы адвоката. – Ну что? Закончили? – Зусь подобрал с принтера распечатку, внимательно прочел, расписался и вернул Лизе с напутствием: – Немедленно отнесите в городской суд, сдайте в канцелярию под расписку. Подробную жалобу я составлю на следующей неделе. И поскорее возвращайтесь. К пяти часам придут родственники осужденного, предстоит малоприятный разговор.

Лиза вышла из кабинета.

В мрачном молчании Зусь развернул поудобней кресло на колесиках. А усевшись, принялся его раскатывать, упираясь ногами в основание письменного стола. Осененный внезапной мыслью, перестал ерзать и что-то записал на листке перекидного календаря, рядом с которым в узорных рамках красовались фотографии полной женщины с двумя подростками – мальчиком и девочкой. «Семейство Зуся», – подумал Евсей Наумович и, закинув ногу на ногу, расслабился.

– Нет, но каков мерзавец. Год, как стал судьей, вот и юлит перед прокуратурой, – тонкая верхняя губа адвоката брезгливо покрыла пухлую нижнюю, придав веселому выражению лица маску обиженного ребенка.

– Пожалуй, я пойду, Григорий Ильич, – проговорил Евсей Наумович. – Надо подъехать на Почтамтскую, к Мурженке.

– К кому? – Зусь с удивлением взглянул на своего клиента.

– К следователю, к Мурженке.

– Так он больше там не служит.

– Как не служит?! – Евсей Наумович всем телом поддался вперед.

– Здрасьте! Он отстранен от дел. И находится под следствием.

– Не понял.

– Вы, что, не знаете, что случилось?

– Меня не было в России.

– Ах да! – Зусь резко откинул голову и шапка густых черных волос, казалось, как-то сместилась назад. – Так вы, Евсей Наумович Дубровский, уже не подследственный. Разве вы не получили уведомление о прекращении производства по вашему делу?

– Не-е-ет. То есть какое-то извещение приносили, соседи сказали. Но меня не было.

– Могу вам официально объявить: все дела, которые вел Мурженко, переданы другим следователям. Ваше дело принял следователь Кожемяко. Он, изучив материал, признал действия против вас недостаточно обоснованным и прекратил производство. Так что, Евсей Наумович, не на Почтамтскую вам надо ехать, а в ресторан. И, кстати, версия, связанная с той дамочкой, в части вашего, Евсей Наумович, отношения к этому делу, также развалилась. Ее показания были инициированы Мурженко. Словом – навет. В чем дамочка и призналась новому следователю.