Сезон дождей

– Никакой тайны, – не удержался на этот раз Евсей Наумович, – Хотела, чтобы я помог ей избавиться от страданий.

Андрон резко отвернулся, положил локоть на спинку стула.

– Именно так, – с безрассудным упоением подтвердил Евсей Наумович, будто желая отомстить Наталье за свое вчерашнее ночное унижение. – У нее хранилась какая-то хреновина, где-то в туалете. Она хотела, чтобы я. Но так, чтобы она не знала. Самой ей на это не решиться, а я, мол, мог. Вот меня и затребовала. Вероятно, думала, что я способен на такое, – мстительно продолжал Евсей Наумович, испытывая какое-то мазохистское удовольствие и, не удержавшись, добавил сварливо: – Надо было ее Эрика пригласить, раз у них такие отношения.

Андрон убрал локоть со спинки стула, сел ровно и, обхватив голову руками, принялся пощелкивать пальцами по бледной глади своей плеши на темени.

– Мама ненавидела Эрика Михайловича, – Андрон, с вывертом из-под руки, посмотрел на отца.

– Вот как? – криво усмехнулся Евсей Наумович.

– Незадолго до твоего приезда Эрик Михайлович звонил по телефону. Он был в Калифорнии, в Стенфордском университете, и хотел заехать сюда, повидаться. Я передал маме. Она категорически запретила.

– Еще бы. В том ее состоянии.

– Она сказала, что ненавидит его, – продолжал Андрон. – Просила так и передать.

– И ты передал.

– Да. Так и передал. Мама закляла меня своей жизнью. Я не мог иначе. Так я и сказал Эрику Михайловичу.

– А он что?

– Повесил трубку. Вообще их отношения давно прервались. Еще когда мы жили в Бруклине. Куда он и присылал свои письма.

– Которые хранились у изголовья ее кровати.

– Это ничего не значит. Просто они лежали в тумбе, как и прочий хлам: старые счета, банковские отчеты, распечатки переговоров. Не знаю, откуда у Эрика Михайловича оказался номер здешнего телефона.

– Я ему дал, – буркнул Евсей Наумович. – Он планировал поехать из Парижа в Стенфорд, в командировку. И выразил желание повидать тебя и маму.

– Вот как, – с явным облегчением произнес Андрон. – А я, грешным делом, решил, что мама водит меня за нос.

– За что же это она его так возненавидела?

– Думаю, из-за тебя. Мне не просто это объяснить. Она не смогла ему простить предательства по отношению к тебе.

– Ха! – воскликнул Евсей Наумович. – Вот это номер! А сама?!

– Это очень не просто, папа. Я и сам не могу понять головой. Но когда мама была в состоянии связно изложить свои мысли, она говорила: «Твой отец – единственный, кого я по-настоящему любила. Несмотря на все распри между нами».

– Распри и возникали, потому что она тянулась к нему. Теперь я это могу объяснить.

Официант принес заказанный чай. Поставил на стол оба стакана и пододвинул к гостям. Из хрустальных высоких стаканов торчали серебристые ложечки с ломтиками лимона. Евсей Наумович тронул свою ложечку и отдернул пальцы.

– Горячее может стать холодным, если подождать, – важно произнес официант. – Но холодному стать горячим сложнее. Как быть с лобстером, сэр? Возьмете с собой? Могу завернуть в пакет для вашей собаки.

– А что, разве собаки едят раков? – усмехнулся Андрон.

– В этом мире, сэр, все может быть, – учтиво ответил официант без тени улыбки.

– Нет, не возьму. Делайте с лобстером что хотите.

– Как будет угодно, сэр.

Официант поднял над столом тяжелое блюдо и направился в подсобку – высокий и не по годам стройный, он шел, выпрямив плечи и откинув голову, покрытую коротким седым каракулем, наподобие генеральской папахи. Красные тугие клешни лобстера свисали с края блюда и покачивались, словно прощаясь.

– Ты не находишь, – Евсей Наумович проводил взглядом официанта, – что он внешне чем-то похож на Эрика?

– Кто? Этот черный? Похож… – усмехнулся Андрон. – Ты слишком сентиментален, папа. Порой мне кажется, твоя сентиментальность на грани чудачества.

– Или на грани жестокости, – буркнул Евсей Наумович.

– Ну, этого бы я не сказал.

– Сентиментальность нередко – оборотная сторона жестокости, Андронка. И твоя мама это чувствовала во мне. – Помолчав, Евсей Наумович решительно проговорил: – Знаешь, я был близок к тому, чтобы исполнить ее просьбу.

«Нет, напрасно я. Не надо ему это говорить!» – в отчаянии подумал Евсей Наумович в следующее мгновение.

Черные, без блеска, глаза Андрона как-то потускнели. Он молчал и помешивал ложечкой чай.

– Ведь она так мучилась, – стыдливо бормотал Евсей Наумович вдогонку своего оплошного признания. – Так мучилась.

– Мы с Галей, папа, мучились не меньше ее, – наконец проговорил Андрон. – Она часто погружалась в растительное состояние и не сознавала свое положение. А мы все видели постоянно. И все понимали. Но мы бы не смогли даже подумать.

– Однако, она меня позвала, – отчаянно пробормотал Евсей Наумович. – Значит, сознавала. И мысли свои излагала вполне определенно.

Андрон сдвинул брови. Так же асимметрично начертанные, как и у матери.

– Лучше бы я не приезжал, – с тем же отчаянием вновь проговорил Евсей Наумович и умолк.

– Ты хотел съездить в Бостон, посетить могилу дяди Семы, – сухо произнес Андрон. – Не знаю, как нам успеть, для этого понадобится день. А у тебя осталось так мало времени. Да и мне не вырваться. Поезжай сам, если хочешь. А, впрочем, как знаешь.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Подобно каменному сфинксу у Академии художеств, у витрины продовольственного магазина разлегся огромный сенбернар. Крепкий поводок гарантировал прохожим безопасность. Тем не менее народ пугливо косился на зверя и старался проскользнуть на значительном расстоянии.

Так это же пес Аркаши-муравьеда, сообразил Евсей Наумович и остановился, придерживая ручку чемодана на колесиках.

Сенбернар нехотя сел, ударил растрепанным хвостом по асфальту и коротко гавкнул, глядя на Евсея Наумовича красными глазами.

Узнал, подлец, подумал Евсей Наумович.

Из магазина, с озабоченным лицом, вышел сын Аркаши – Димка, студент университета.

– Ты что людей пугаешь? – обратился Димка к собаке. – Ишь, разгавкался, разбойник, – Димка оглянулся и узнал соседа.

– Евсей Наумович! – заулыбался он. – Вы ли?! – Он скользнул взглядом по чемодану. – Типа приехали?

– Типа приехал, – не удержался Евсей Наумович. – Прямо из аэропорта. Доехал на маршрутке.

– То-то вас не было видно.

– В Америку летал, к своим.

– Счастливчик. С приездом вас.

– Вот что, Дима. Если не торопишься, постой с моим чемоданом. Я куплю что-нибудь по-быстрому. Дом-то пустой. Два с половиной месяца меня не было.

Димка кивнул и цыкнул на собаку, чтобы не очень ликовала. Такой зверь, чего доброго, и железный штакетник завалит.

С покупками Евсей Наумович справился быстро. А чего мудрить – хлеб, колбаса, сыр. Пельмени прихватил, да в молочном отделе кое-что.

Димка терпеливо дожидался.

К дому шли вместе. Народ дорогу уступал, уважительно поглядывая на пса.

– Идем, как парад принимаем, – Евсей Наумович одной рукой тянул чемодан, в другой нес сумку с продуктами. – Удружил ты мне, Димон. Будет тебе заморский сувенир.

– Да ну, Евсей Наумович, какая там услуга. Меня собираются отправить на стажировку в англоязычную страну.

– Тебе сам бог велел, с твоим знанием языка, – польстил Евсей Наумович.

– А как ваши поживают?

– Сложно, Дима, как-нибудь расскажу. Возможно, я попрошу тебя, поговорить по-английски, с одним человеком, он сейчас в Москве, – Евсей Наумович осекся – кажется, Андрон предупредил, что его товарищ отлично говорит по-русски.

Они вошли в подъезд и вызвали лифт.

– Что нового в доме? – спросил Евсей Наумович.

– Месяц горячей воды не было, готовили магистраль к зиме. Вчера, наконец, дали. Во всем доме трубы гудят – народ купается. Кстати, как-то вас спрашивали. – Дима запустил сенбернара в кабину лифта и вошел сам – им подниматься выше.