Сезон дождей

Николай Федорович Мурженко придвинул стул к окну и, скинув туфли, взгромоздился на подоконник. Прильнул грудью к стеклу и просунул в форточку круглую голову. Мясистый затылок забурел от напряжения.

– Что с вами? – изумленно вопросил Евсей Наумович. Мурженко поднапрягся, поудобней склонил голову и вызволил ее из форточки.

– Да, вот, – произнес он без смущения. – Интересно. Экие сволочи, все же.

Он ступил с подоконника на стул, пригнулся и спрыгнул на пол. Опустился на сиденье и, елозя, продел ноги в туфли.

– Во дворе у вас автомобиль вперся колесом в открытый люк. Я хотел поглядеть – вытянули его или нет. А из вашей форточки не видно, не хватает угла зрения.

– Ну, Николай Федорович, такой интерес к житейским проблемам? Не ожидал, – улыбнулся Евсей Наумович и достал из тумбы бутылку коньяка. – Сдался вам тот автомобиль. Вы ж могли свалиться с подоконника. Или застрять головой в форточке. Да и как вам удалось просунуться? Такая узкая форточка, а у вас голова будьте-нате. Столько уголовных дел вмещает.

– Интерес, он ко всему интерес, – благодушно ответил Мурженко. – Только куда подевалась та крышка от люка? Наверняка снесли ночью в пункт сбора металлолома, гады.

Сдали на полбанки. Пункт же чуть ли не круглые сутки работает, знают психологию вандалов. Ох, и народец на Руси святой. Чего только не волокут в эти пункты. Рубят кабели, курочат лифты, даже рельсы железнодорожные тягают. Под чистую разделывают страну.

– Что же эти пункты не закроют? – ехидно проговорил Евсей Наумович. – Стало быть, выгода деляг, хозяев этих пунктов, важнее для страны?

– Демократия, мать ее. Свободное предпринимательство. Россия! Заставь дурака молиться, он и лоб расшибет. Хрен бы в Китае такое позволили. Расстреляли бы прилюдно и дело с концом. Экономическое преступление в масштабах страны, – Мурженко придвинул к бутылке коньячную рюмку на черной ножке. – Вообще, Евсей Наумович, многое меня обескураживает, многое. Как и всех нормальных людей. Для чего ломали копья? Для чего залезал на танк тот президент-выпивоха? Чтобы опутать страну сотней пронырливых хитрованов-жуликов с их яхтами, дворцами, с их продажным бабьем.

– Ну, хотя бы ради того, что мы с вами, не оглядываясь, об этом открыто говорим, – Евсей Наумович наблюдал за коричневой коньячной струйкой, что падала в рюмку.

– Да, упустила шанс Россия, – Мурженко тронул кончиком языка коньяк. Одобрительно хмыкнул и сделал глоток. Переждал и проговорил: – Вот. А в кабинете у меня мы бы коньяк не пили.

– Пожалуй, точно, – со значением согласился Евсей Наумович. – Тем более чай с каким-нибудь бутербродом. Или, скажем, сардельку с горчицей.

– Не откажусь, – засмеялся Мурженко. – Хватит говеть. Прихватив бутылку с коньяком и рюмки, Евсей Наумович со своим визитером перебрались на кухню.

Как нередко случается со слабохарактерными людьми, Евсей Наумович испытывал сейчас расположение к человеку, доставившему ему столько неприятных минут. И доверие. Интерес Мурженко к происшествию с люком, в который угодил чей-то автомобиль, а главное, горечь в интонации по поводу судьбы страны подкупили Евсея Наумовича. Нет, не прост служака-следак, не прост. Конечно, он запряжен в хомут своей профессии, но не лишился человеческих качеств. Да и его круглое, доброе лицо, благодушная улыбка, маленькие женские руки. Не слишком ли строг к нему адвокат Зусь? Сам, небось, подошвы рвет на ходу, такие деньжищи запросил за пустяковое адвокатское расследование. Когда и ежу понятно, что не замешан Евсей Наумович в эту грязную историю.

– Как же вы так, Николай Федорович, не предупредив, дали мне подписку о невыезде? – меланхолично, как бы невзначай, произнес Евсей Наумович, выставляя на стол из брюха холодильника всякую снедь.

– Помилуйте, Евсей Наумович, дорогой, – как-то жалобно подхватил Мурженко. – Вы же грамотный мужик, с вышняком. Вы же видели, что подписываете. Признаться, я даже не успел пикнуть, как вы выскочили из кабинета, точно оглашенный. Неужто я вас так напугал?

– Напугали, Николай Федорович, – по-детски кивнул Евсей Наумович, – напугали и обезволили.

– Ну, ей богу. Вы как маленький, – обидчиво произнес Мурженко. – Идет следственная работа. Ладно, будем исправляться.

Нет, не прав адвокат, думалось Евсею Наумовичу, с Мурженко можно договориться, можно. А куда запропастилась семга? Отличная малосольная семга. Лиза покупала два пакета в вакуумной упаковке.

– Не пойму, куда подевалась семга? – произнес Евсей Наумович.

– Оставьте свою семгу. Обойдемся. Вон сколько всего на столе. Точно свадьба, – отозвался Мурженко. – И угораздило же вашу жену так заболеть.

– Вот, понимаете… А тут и у меня такие обстоятельства, с подпиской о невыезде.

– Ну, это исправимо. Я принес постановление об изменении меры пресечения.

– Ладно, ладно Николай Федорович, – суетливо прервал Евсей Наумович. – Вначале перекусим. Уже десятый час.

Несколько минут они молча ели. Благодаря Лизе, Евсей Наумович, как говорится, не ударил лицом в грязь. Мурженко ел и нахваливал. Особенно по вкусу ему пришелся пирог с брусникой.

– Видно, женщина пекла? – догадливо проговорил следователь.

– Не без этого, – самодовольно обронил Евсей Наумович. – А вы думали в тираж меня списать?

– Ни боже мой! – отмахнулся Мурженко, – Что ваши годы!

– Так какое новое постановление? – не удержался Евсей Наумович.

– А. Сейчас покажу. Сейчас. Где там мой портфель? Мурженко поднялся, стряхнул с колен крошки. Прошел в кабинет и вернулся, расстегивая на ходу портфель. Сел. Извлек лист с гербом на шапке и протянул Евсею Наумовичу.

– Ладно, Николай Федорович, прочтите сами. Очки где-то в комнате. Доверяю!

– Потом будете винить меня, мол не ознакомил.

– Ладно, чем заменили невыезд?

– Залогом, Евсей Наумович. Денежным залогом.

– И в какую сумму?

– Сорок тысяч долларов. То бишь – условных единиц.

– Сколько?!

– Сорок тысяч, – как-то плаксиво повторил Мурженко. – Слишком серьезная статья, Евсей Наумович. Подстрекательство к убийству.

– Но у меня нет таких денег, – быстро проговорил Евсей Наумович и подумал, словно в тумане: «Я воспринимаю обвинение без особого протеста, точно сознаю свою вину».

Мурженко пожал плечами, что же делать?! Квалификация серьезного преступления – какой может быть торг.

– Ну а если иной залог? – упавшим голосом спросил Евсей Наумович.

– По закону – только деньги. Можно и драгоценности, но это исключение.

– Но у меня и драгоценностей нет на такую сумму.

– Что же я-то могу поделать? – обиженно произнес Мурженко, – Весь день вчера бегал, улаживал вопрос. Это не только от меня зависит.

– По-о-нимаю, – Евсей Наумович с усилием разлеплял внезапно ссохшиеся губы.

– Но я могу вам помочь, – раздумчиво проговорил Мурженко. – Но только между нами. Это не относится к юридической стороне. Приватный совет, так сказать. Есть человек, который может выручить вас такой суммой. Но под залог. На определенный срок. И под проценты, весьма небольшие проценты, поверьте. Человек надежный. Все оформит через нотариальную контору. Вы берете у него деньги, вносите в банк как залог во изменение меры пресечения. А потом улаживаете ваши отношения с тем человеком.

– Что же мне предложить ему в залог?

– Ну, хотя бы вашу квартиру. Или библиотеку.

– Библиотеку?! Да ей цены нет! Какие там сорок тысяч долларов! Там уникальные книги. Раритеты, – истерично выкрикнул Евсей Наумович, с ненавистью глядя на Мурженко. – Даже если их украсть, то скрыть невозможно. Все равно, что украсть бомбу с запущенным взрывателем.

– Как знаете, Евсей Наумович, как знаете, – сухо прервал Мурженко. – Если решитесь – сообщите. Надо все оформить в соответствии с законом.