Ноктюрн

Я — тот, кто обрек ее на все эти страдания. Он повторял это про себя в надежде убедить себя сделать последний отчаянный шаг вместе с любимой. Из-за меня она бросила дом, семью… В той кровопролитной войне она потеряла не только мать и друзей — она потеряла саму себя, превратившись из самого прекрасного существа на свете в свою серую тень.

— Иного пути нет, — прошептала она ему на ухо. — Мы оставили свою богиню, что даровала нам мир и свет, и встали на сторону тьмы. Самопожертвование — это то единственное, малое, чем мы можем хоть как-то искупить наш грех. Эва простит нас, я знаю. И мы очистим наши души от мрака и будем жить в ее небесных садах вечно, вместе: ты и я… — ее тихий голос звучал так уверенно. Он еще сильнее прижал ее к себе, настоящую, живую, но ставшую ему такой далекой. — Мы будем вместе. Всегда… — он хотел этого больше всего на свете.

За их спиной простиралась туманная марь, а перед ними, на востоке, за впечатанными в высоченные холмы бастионами древней эльфийской крепости, блеснул на горизонте первый робкий отблеск зари. И спустя мгновение, все смелее и смелее, рассвет начал наползать на бескрайние территории их собратьев — тех, кто выбрал сторону света и жизни, — и покрытые холмами, лесами и лугами земли начали, просыпаясь, окрашиваться в золотистые, изумрудные и розовые чистые тона.

— Готов? — она посмотрела в его глаза, нежно провела своей тонкой ладонью по его холодной, как лед, щеке, с горечью взглянула на свои длинные серые пальцы, перевела полный надежды взгляд на заливающийся жизнерадостными красками горизонт.

Они стояли, взявшись за руки, над обрывом, ожидая, когда лучи возродившегося солнца осветят их темные тела. Взгляд Белаара был напряжен и невесел, но Леонора торжествовала.

— О, Благодатная Эва, мать всего сущего, покровительница наших душ и тел! К тебе, милосердная, взываем в последние мгновения нашей жизни! Успокой наши мысли и освети сердца, избавь нас от страха и сомнений! Позволь нам вернуться в твои вечные воды, чтобы пребывать с тобой в твоей небесной обители до скончания веков!

Он видел, как первый луч коснулся ее руки, как зашипела, задымилась ее серая кожа, как начала покрываться волдырями, как исчезали, словно тонкие зажженные фитильки, ее черные длинные волосы, как обнажился под ними череп. Словно бы не чувствуя боли, Леонора принимала каждый новый ожог с улыбкой и благодарностью, лишь слова молитвы становились все тише и тише.

Я смогу, — повторил он про себя, когда полоса света подобралась к его ступням, но инстинктивно отпрянул назад.

Стараясь не смотреть на дымящееся тело своей возлюбленной, он крепко зажмурился, готовый разделить ее судьбу, еще сильнее зажав ее ладонь в своей. Но внезапная боль молнией пронзила все его тело, и он трусливо отдернул обожженную руку.

В ужасе раскрыв глаза, он смотрел, как хрупкое, обуглившееся тело Леоноры рассыпается пеплом и, подхватываемое легким ветерком, летит в глубокие воды озера. Ему показалось или он и вправду разглядел в парящих хлопьях ее танцующий силуэт? Но Белаар не позволил себе задержаться на этом зрелище. Ладонь его дымилась, охваченные магическим огнем пальцы тлели, как угольки.

Он сделал еще шаг назад, не способный заставить себя подставить свое тело под смертоносные лучи. И тут боль и ужас завладели им, и он сам не понял, как оказался на другой стороне горы, как падал вниз, скользя по камням и скалам. За водопадом была пещера — он знал это, так как они с друзьями частенько играли там, будучи детьми, задолго до того времени, как непримиримая вражда двух племен навсегда сделала это место границей земель темных и светлых эльфов. Оторвав полу рубахи, он едва успел смочить ткань в холодных струях водопада и отбежать в дальний грот пещеры, как солнце осветило мир своими свежими лучами.

До ночи не имея возможности покинуть свое мрачное убежище, он лишь вновь и вновь прокручивал в своем истончившемся разуме события ушедшей ночи. Горечь от того, что она больше не с ним, что она мертва, что он сам приблизил ее кончину, съедало его сердце. Он всей душою желал, чтобы все получилось иначе, но, умелый охотник и чуткий товарищ, он был бессилен совладать с отчаянием и скорбью своей молодой жены.

Со дня их заточения он старался изо всех сил, чтобы его избранница была счастлива, чтобы знала, что он ее любит любой, чтобы нашла в себе силы встретиться лицом к лицу с неизбежностью вместе с тем, кого нарекла своим супругом перед лицом великих эльфийских родов. Но Леонора не желала принимать ни свое новое тело, ни свою новую жизнь в кромешной тьме подземелий и гротов.

Когда она впервые поделилась с ним своими желаниями покончить со страданиями, что стали для нее невыносимой пыткой, он не принял ее слова всерьез. Готовый полностью принять свою судьбу, он искренне верил, что любимая со временем смирится, и все станет как раньше, до войны и их бесславного заточения. Но однажды она украдкой попыталась выйти из подземелья днем, и лишь его отец, иерарх темных эльфов, отсрочил тогда ее гибель, сумев предвидеть страшный конец.

Беглянку вернули в подземный город под горой, и с той поры Белаар уже не знал покоя. Он окружил ее еще большей заботой и вниманием, тратя на это все свое время, проводя каждую минуту с ней или в мыслях о ней. Постепенно долгие дни и часы бесед с обезумевшей от горя возлюбленной вынудили его прислушаться к ее мольбам и в конце концов пойти на столь отчаянный шаг. До последнего он надеялся, что они вернутся, что она поймет, насколько дорога ему, и выберет жизнь. Но ее благоговеющий лик перед надвигающейся смертью рассеял все его иллюзии.

Жить без нее. Зачем? Его потухший взгляд снова и снова устремлялся к прыгающим по шершавым неровным сводам солнечным зайчикам, но вновь и вновь он лишь закрывал лицо рукой и еще сильнее вжимался спиной в холодную влажную стену в самой глубине пещеры, куда не могли добраться губительные для него лучи.

Шилен создала эльфов — он знал это, как знала и Леонора, где-то глубоко в душе, как знали все светлые его собратья. Это и послужило изначальной причиной раздора между древесными и пещерными эльфами. Только первые предпочли об этом забыть, а вторые слепо приняли чудовище, в которое превратилась их богиня, своей новой госпожой.

Белаар не желал признавать ни новую богиню, ни старую. Несмотря на то, что он всегда поддерживал свой род в стремлении стать во главе расовой иерархии, Богиня Тьмы навсегда потеряла контроль над его сердцем в тот день, когда из-за нее погибла его мать. Отвергнув как Шилен, так и новоиспеченное божество, он не знал, что ждет его в ином мире. И теперь он так же не понимал, что станет с ним в этом.

Он мог бы дождаться ночи, вернуться к своим собратьям, признать за собой вину в измене их праведным идеалам. Он мог бы даже соврать, что пытался спасти Леонору, но ведь он сам лишил чувств часового, вставшего у них на пути. Просить прощения? У него?

Он вспомнил разъяренные глаза отца, когда тот пытался убедить своего сына в том, что любая жертва оправданна, если совершается во имя Великой Богини Тьмы и Хаоса. Белаар тогда пытался уговорить отца уладить все мирным путем. Но Митраэл, сговорившись с человеческим колдуном, затеял священную войну против своих же собратьев, за что и поплатился вечным заточением в стенах темного храма, а все его подданные были обречены на превращение из прекрасных созданий в темнокожих тварей, скрывающихся под землей от дневного света. Из-за этого погибла мать Белаара… а теперь и та, которую он любил больше солнца и звезд.

Злость и гордость не давали его разуму и шанса на то, чтобы помышлять о возвращении. Это означало предать память Леоноры. И что бы сказал иерарх, если бы узнал, что она мертва? Отчего-то — Белаар и сам не понимал причин — Леонора была важна для Митраэла. Лидер пещерных эльфов, невзирая на ненависть к собратьям, сам попросил у светлого иерарха Астериоса руки его единственной дочери. Почему он тогда одобрил столь сомнительный выбор сына? Этого Белаар не знал, но ни на секунду не сомневался, что мотивы иерарха отнюдь не были благородны и бескорыстны. Но лишь благодаря его отцу они смогли быть вместе, он и Леонора, дети двух враждующих сторон.