Страница 16 из 46
Светка, Светка! Да ты ж только родила. Все остальное мама да бабушка сделали. И я обед готовила, который бабушка вам носила, чтобы заодно погулять с коляской… Но нет, я плохая, потому что я счастливая. Для всех. И плевать, что у меня в душе. В душе у меня тот, о ком вы слышать не хотите. И от которого я долго, очень долго ничего не слышу, а потом — привет, Малина. Я ненадолго. Так, перепихнуться — и свалю. В рассвет.
Я подтащила к полкам стул. Влезла на него, точно на трибуну.
Что за жизнь у меня женская такая… Непутевая… Ну так другие мужики еще хуже Максима были. Тоже бы в итоге свалили, только мое что-нибудь с собой еще прихватили бы в качестве общей собственности. Блин…
Я пошатнулась на стуле, но не упала — к счастью. Только с усмешкой подумала, что Игорек мой не сбежал. Он хороший, это его тролль выгнал. Он же злой… И Игорь злой. На меня? За что? За правду? Или…
Барин ждал признаний в любви шестнадцатилетней девочки! До меня дошло! А до него нет, не дошло, что рыжая девочка выросла. Незаметно так для тебя выросла… Нужно чаще встречаться! Разве нет?
Ты никогда не замечал моих чувств. Или видел, но блеск в девичьих глазах был для тебя привычной картиной. Еще одна? Ну и ладно, на что внимание-то обращать — вас много, я один. И то верно: будешь всем признаваться в любви, любви и не останется для той девушки, которая станет смыслом жизни.
Ну, хочется же верить, что у каждого мужчины такая в итоге появляется и становится матерью его детей. Желанных, а не залетных. Неужели только женщины мечтают о великой любви? А мужикам достаточно низенькой, чуть повыше ширины матраса.
Я тоже ростом не вышла. Поэтому и пришлось тащить стул, чтобы вернуть больного тролля на верхнюю полку. Но я еще минуту, наверное, простояла на стуле, ни о чем не думая, а просто прижимая коробку к груди.
— Тролль, миленький, не злись… — заговорила вдруг полушепотом, не стесняясь своей детской дури и не боясь разбудить глуховатую собаку. — Пожалуйста… На меня. Я не хотела оставлять Знаменева у себя дома… Он сам остался.
Сам остался. Сам ушел. Все сам… И я сама, все сама… И жить дальше буду сама. Придет, хорошо. Нет… Я не хочу об этом думать. Наши отношения просто не могут прерваться вот так, из-за тролля из пластмассовой шкатулки… Ведь она даже не из красного дерева. Это даритель дуб дубом…
Позвонить? Спросить? Спишь?
Усмехнулась, глядя на настенные часы. Третий час… Почему бы и нет? Он же не дает мне спать мыслями о себе. Почему же он должен спать…
Часы не тикают — к счастью. И не кукуют. Больше. Кукушка как вылетела однажды из гнезда, так решила в него не возвращаться. Она же птица вольная, а не мужик с пропеллером! Так вот, с поломанной кукушкой, я и перенесла советские часы на эту стену из кухни, когда их законное место превратилось в арку.
Все у меня теперь поломанное — в душе тоже, и даже заиндевелые на первом ноябрьском морозце нервы. Вот-вот не лопнут, а сломаются. И жизненные принципы тоже какие-то все побитые… Жизнью!
Что я делаю? Все стою на стуле, уже без тролля в руках, и троллю собственный внутренний голос. Зачем звонить? Ему и так насморк спать не дает… И мои мысли о нем. Ведь точно икается!
Самой пора бы уже уснуть, а то завтра даже каре выйдет лесенкой. Каре… Если так задуматься, то существует всего три основных вида стрижек. И букв всего три, на которые нужно посылать мужиков, которые не приносят радости. Во всем нужно быть, как Скарлетт. Думать о мужике не завтра, а только когда тот рядом. Иначе думалка сломается… И заодно сердечный механизм.
Все же написала ему с утра сообщение:
— Как прошла ночь?
Не с самого утра, а после первой клиентки. Вдруг спал… Ответ пришел мгновенно. Ждал, что ли? Ага, поменьше мечтай! Он просто работает! На телефоне…
— Хорошо.
— Температура есть?
— Нет.
Ну, на нет и суда нет… Ничего больше ему не отправила. Все же выяснила! Проверила телефон, когда ушла клиентка. Тишина. Ну и отлично. Мог бы и спросить, как я себя чувствую, не заболела ли… Точно заболела, Малина! Да какая ему разница! Подорвется, приедет — да помирать будешь, задницу не поднимет. Ну и что… Помирать буду, не позвоню. Зачем он мне сдался на смертном одре? Мне ему исповедоваться не в чем и никаких желаний последних у меня нет. И распоряжений тоже. Потом, какая на него надежда! Он даже просьбу Веры Ивановны исполнил только через два года.
А принеси ты мне подарок раньше, я бы тоже тебе кое-что подарила… Может, сразу бы и вычеркнула тебя и из жизни, и из сердца.
14. "Даже стыдно"
Четыре года прошло. Волосы доросли до лопаток. Ты меня один раз уже побрила… Ну… Приедешь?
Как мало нужно для соблазнения… Меня любимой. Даже стыдно.
Побрить побрила, а отбрить не смогла. Не захотела. Ответила на поцелуй, сама прижалась к твоей груди, еще мокрой после душа… Почувствовала в себе желание до того, как ты предложил остаться на чай. Наверное, и предложил не потому, что торт специально для меня купил, а потому что почувствовал исходящее от моих пальцев тепло, когда я провела рукой по твоему мягкому ёжику, проверяя ровность стрижки. Волосок к волоску… Так было и у тебя на руках, а я все равно наглаживала и наглаживала твою руку, выпрямляя короткими ногтями каждый волосок…
— Думал, ты красишься, а ты и там оказывается рыжая…
Ну да, и там тоже — мокрая лиса, с еще более крутыми завитками, чем на огненной башке…
— Клиентки постоянно просят их той же краской покрасить… Это я в бабушку медная…
В бабушку. Игорь чуть дернулся. Чуть… Намного сильнее, чем когда взорвался во мне, отбросив взрывной волной на подушку и по пути на седьмое небо. Два года не виделись. Два года! Два года я думала, что излечилась от своей непонятной зависимости… И… Надо же так… Как? Для чего?
Столько лет прошло, а я помню… Помню, как сорвалась на срочный вызов, зажав под мышкой сумку с рабочими инструментами. И как застыла на пороге знакомой квартиры при виде его… Игорь совсем не изменился. Я запомнила его с мужским каре… Волосы действительно доросли до лопаток — я могла оценить длину, даже не видя его спины.
— Привет! Заходи, что ли?
Улыбка демона. Мне бы одуматься, но я шагнула в мой персональный ад с широко открытыми глазами. На моем лице ничего, кроме этих глаз, и не было, наверное. В тот момент и все последующие, пока я не сказала Игорю по телефону, что больше не хочу с ним встречаться. Он даже не подумал меня уговаривать. Не спросил, что такого сделал предосудительного. Наверное, его девушки часто одумывались и уходили сами. Ну нельзя же вечность терпеть соперниц… Еще одна — не велика потеря. Так он думал? Конечно, так!
А что ты хочешь, Малина? Ты пришла к парню и переспала с ним просто так. Даже деньги за стрижку не взяла, вернее совершила бартер… Самый дурацкий в своей жизни. Подарила ему свои волосы… Идиотка! Именно это сказала мама, увидев дочь с короткими волосами а-ля семидесятые… И твои жалкие оправдания, мол, это на доброе дело, мать не разжалобили…
— Ты теперь, как все, Малина! — бросила она мне в лицо жестоко.
Ну да, с волосами до пояса я была другой…
Я была другой совсем по другой причине. И мама тогда еще не знала, насколько правдивым звучало ее обвинение. Я стала, как все — как все его девушки, безотказной, вечно его ждущей…
Игорь как-то сказал, что родители не хотели, чтобы он рос в роскоши, которая очень была нужна его матери. И все равно в моих глазах чистенькая бабушкина квартира выглядела богато, хотя да, как-то по-мещански, не а-ля новые русские.
— Родители хотели, чтобы я вырос человеком, ценил людей, а не деньги, — так Игорь пытался оправдать свое вынужденное сиротство.
Он себя обманывал. И меня пытался обмануть, ведь ужасно стыдно признать себя сиротой до смерти родителей.