Милорд

Мартин не знал, что случится завтра. Он не верил в то, что какой-то студент способен разрушить их с Виктором связь. На это требовались годы терапии, тщательно подобранные лекарства, и желание обоих исправить ситуацию.

Или готовность одного из них уничтожить другого, не считаясь со средствами.

«Мари многое угадала в Вике и многое пробудила. Неужели и с наркотиками угадала? Кажется, у них с Виком один талант — находить в людях тьму», — подумал Мартин, останавливаясь рядом с закрытым цветочным ларьком.

Он протянул руку и с улыбкой коснулся кончиками пальцев стекла. За ним в темноте виднелись белые розы, такие же как те, что росли в его саду.

Такие же, как в венке Мари. Мысль о том, чтобы подарить девушке цветок, показалась отвратительной, почти кощунственной. Мартин опустил руку и отвернулся.

Он шел, следя за номерами домов и поворотами, не воспринимая окружающего его мира иначе, как декораций на пути к цели.

Может, стоило поступить иначе. Смотреть по сторонам, оставляя в памяти этот серый город, тонущий в темноте, его очертания, запахи и силуэты. Может быть, он никогда не увидит ничего, кроме теней домов, высокого синего неба и изредка проносящихся мимо машин. Водители пользовались пустотой дорог и явно превышали позволенную в городе скорость.

Может быть, это все что осталось Мартину.

Но он не собирался так просто сдаваться. Ему удалось обмануть Виктора, заставив его услышать выстрел у дома Ришиного отца. Удалось скрыть от него все чувства и намерения. Значит, у него есть все шансы успеть все исправить.

К тому же Виктор неосмотрительно отвернулся, оставив его в одиночестве и значит, он может успеть.

Но сначала нужно закончить начатое, чтобы ему было хоть немного меньше стало несделанного, о чем Мартин бы жалел. К тому же ему хотелось оставить после себя след, отпечаток в этом мире, данный в руки постороннего, незнакомого человека.

Может, она просто выбросит письмо, и Мартин снова опоздал со всеми словами.

Нужный ему дом оказался кирпично-красной пятиэтажкой. Какой-то мужчина курил, придерживая ногой дверь подъезда, и Мартин мысленно поблагодарил судьбу за то, что ему не пришлось ждать, пока кто-то решит выйти или зайти.

— Ты закладчик что ли? — неприязненно спросил у него мужчина, загородив проход.

— Нет, — как можно доброжелательнее улыбнулся Мартин.

— А куда ты тогда ночью поперся?

— Оставить девушке письмо. У меня мало осталось времени.

— Ты это… прости, сынок, — внезапно сказал мужчина, отходя в сторону.

Уже опуская письмо в почтовый ящик, Мартин понял смысл его слов. От неожиданности он рассмеялся, успев только прикрыть рот рукавом, чтобы не разбудить соседей. Смех царапал горло и жег глаза, превращаясь из веселого в истерический, и из истерического становясь короткими всхлипами.

Мужчина, увидев взволнованного, бритого наголо мальчика, спешащего ночью оставить девушке письмо, решил, что он умирает.

Правильно решил, только его не сожжет болезнь. На завтра назначена его казнь.

«Мартин?!»

— Оставь меня в покое, слышишь?! Я тебя не убиваю, проваливай обратно! — просипел он, торопливо закрывая глаза, чтобы Виктор не видел даже полутемного подъезда.

Мимо него кто-то торопливо прошел, наверное, куривший мужчина.

Чужая боль нарастала раскаленной тяжестью в груди. Мартин по привычке мысленно протянул руку, чтобы коснуться Вика, и тут же бессильно ее уронил.

— Не ты ли так решил?! Не тебе ли так приспичило резать глотки, чтобы так со мной поступить?!

«Я не хочу этого, Мартин. Но ты ведь… никогда не примешь меня таким. Ты бы принял меня после убийства Мари, но никогда не простил бы меня за Риту. И за Ришиного отца. И за все, что я сделаю дальше ты меня не простишь».

Мартин не глядя вышел из подъезда, потом вслепую прошелся по дорожке вдоль дома, и пошел дальше, открыв глаза, но смотря только себе под ноги.

— Давай поговорим. Может быть, я смогу тебя понять. Может, мы сможем договориться, — попытался поторговаться он.

«Тебе страшно…» — с сожалением произнес Виктор, и Мартин почувствовал слабое утешительное прикосновение к запястью.

— Мне страшно. Я не хочу умирать, особенно зная, что оставляю тебя одного, — тихо сказал Мартин, сжимая шарф на горле.

Он чувствовал только горькую нежность и осознание близкой потери. Эти чувства наполняли его душу до краев, не оставляя места ничему другому.

— Не делай этого, прошу тебя. Поехали отсюда. Не нужно калечить еще больше еще и свою сестру, не нужно гнаться за призраками, и искать Ришу в чужих лицах. Пожалуйста, Вик…

«Прости, я не могу».

Мартин остановился, не поднимая глаз. Виктор не заметил, как серую тротуарную плитку сменил черный асфальт.

«Мартин!..»

Виктор легко возвращал себе сознание. Мартин мог его обмануть, но не мог сопротивляться, и сейчас Виктор сам стоял посреди дороги и с ужасом смотрел, как прямо к нему несется автомобиль.

Желтые фары, янтарный звериный взгляд, решетка радиатора словно оскаленные зубы — на Виктора смотрела его смерть, наполняя золотым светом его белые глаза и бросая тени на лицо. Он не успел бы отпрыгнуть в сторону. Автомобиль не успел бы сбросить скорость. Но оба попытались совершить невозможное. Виктор обострившимся животным инстинктом угадал, в какую сторону повернет автомобиль, едущий посреди дороги. Он мог вильнуть в любую сторону, но чутье кричало Виктору: «Налево!», и он бросился туда. Автомобиль повернул направо.

Две половины невозможного, встретившись, создали чудо. Виктор лежал на спине, на тротуаре, будто издалека слушая грязную брань водителя.

— Лжец, — почти восхищенно произнес он, глядя в черное небо.

Мартин молчал.

Теперь ему было по-настоящему страшно.

…

Мартин не видел, что происходило утром. Из плотного тумана в проеме не доносилось ни звука. Тумана было бы достаточно, чтобы его запереть, но Виктору приходилось постоянно сосредотачиваться на том, чтобы удерживать Мартина, а он хотел верного результата. И планов не изменил.

Мартин не видел лица человека, к которому приехал Виктор. Не слышал, о чем они говорили. Он сидел, привалившись к косяку, и перематывал веревку на катушке. Не знал, сколько времени прошло с тех пор, как в проеме появился туман. Час? День? Неделя?..

А потом тумана не стало, и проема не стало тоже. Комнату затопила темнота.

…

«Ты вор?..»

«Я не знаю, кто я…»

…

«Не знаю, кто я».

…

«Не знаю…»

…

«Я ничего не знаю… пусть все закончится…»

…

«Ты вор?..»

«Я лжец».

…

«Я не знаю, кто я».

«Хочешь, будешь Мартин?»

…

«Какой он, Мир-Где-Все-Правильно, Вик?..»

«Ты лжец, Мартин. Ты меня обманул. Нет никакого Правильного Мира».

«Я не знаю, кто я».

«Ты лжец».

…

— Мартин?.. Мартин, проснись, — раздался рядом знакомый голос.

Мартин не мог открыть глаза. Не мог пошевелиться. Его сознание блуждало где-то во тьме, и ему не понадобилось уходить. Он умирал, медленно и тихо погружаясь в наступающее безумие, как в черную воду.

— Просыпайся, тебе нельзя спать! Мартин, ну же!..

— Тебя здесь нет, — с трудом сказал он, по-прежнему не открывая глаз.

— Я есть. Всегда был. Мартин, пойдем, тебе нельзя здесь оставаться. Мартин, ты же просил тебя спасти, я же не виноват, что он не слушается!

В голосе звенело отчаяние. Мартину никогда не хватило бы жестокости отказать.

Он с трудом открыл глаза. Несколько секунд пытался заставить себя смотреть на человека перед ним, а потом впервые за долгое время улыбнулся.

— Ну здравствуй. Я по тебе скучал.

Вик стоял перед ним и без улыбки тревожно вглядывался в его лицо. Шестилетний мальчик, с еще не выцветшими в белый светло-серыми глазами, ничего не знающий ни о Виконте, ни об Офелии, ни о ненависти, которая их переполняла.

— Прости меня, Мартин. Говорил же, я плохой человек.