Милорд

В этот момент проем начало заволакивать туманом. Кажется, Виктор не только не хотел, чтобы Мартин вмешивался в их разговор, но и чтобы он его слышал.

Если решетки Мартин мог подменить, то что делать с туманом он понятия не имел. Конечно, он мог потом докопаться до этих воспоминаний силой, но что в этом толка, если слова, сказанные сейчас достигнут своей цели?

Мартин слышал только интонации. Виктор говорил с нажимом, Лера — с вызовом. Лера злилась все сильнее, а в голосе Виктора все чаще звучали мурчащие нотки Виконта. Лера что-то выкрикнула и, кажется, что-то разбила. Наступили несколько секунд звенящей тишины, после которой из тумана раздался резкий, короткий звук.

Мартин сначала не понял, что случилось. Думал, что кто-то еще что-то уронил, но потом до него дошел смысл произошедшего.

Звук удара.

Дальше говорил только Виктор, очень холодно, больше не стараясь очаровать собеседницу и не строя сложных предложений. Фразы были рубленными, а под конец интонации стали приказными.

Кажется, Лера с ним соглашалась.

Следующее воспоминание — туман в проеме рассеялся. Виктор лежал на неразложенном диване и смотрел в поток. Вокруг было темно. За окном выл ветер.

«Ты что, ударил ее?..»

— Да. И что дальше? — спросил он без единой эмоции.

«Тебе не кажется, что это не лучший способ восстановить отношения с сестрой?»

— Мне не нужны прежние отношения с сестрой, Мартин. Если ты не заметил, здесь как в курятнике. Темно, грязно и эти три клуши понятия не имеют, когда пойдут на бульон. Это не дом. Здесь не было ремонта с тех пор, как я уехал. У них развалился кухонный шкаф, и они просто прислоняют дверцы к нижним отсекам. А с верхних они их сняли и сложили рядом. Эта рухлядь, судя по пыли, лежит там пару лет.

«Это повод бить девушку?»

— Я ударил ее потому, что она возражала. И она заткнулась, выслушала меня и сказала, что я прав. И даже извинилась. Нет, Мартин, никакого правильного мира. Я здесь хозяин. Иначе не будет. Хочешь посмотреть город? — внезапно предложил он.

«Что?..»

— Хочешь посмотреть город, Мартин? — повторил Виктор. — Я тебе уступлю. Мы оденемся, пойдем на прогулку, выпьем кофе. Что угодно. Можем даже зайти в бордель.

«Виктор, какого черта?!»

— Ты скоро умрешь, — с сожалением сообщил он. — Прости. Так будет лучше для тебя же. Ты не хочешь видеть того, во что я собираюсь превратить свою жизнь. Я не хочу причинять тебе лишней боли.

«Что ты собрался делать?..»

— Помнишь, как мы пили в баре с Ришей? Даже в легком опьянении я слышал тебя гораздо глуше. У Леры есть… знакомый. Студент-психиатр, крадущий проштампованные рецептурные бланки. Работает вместе с местными изготовителями эфедрона…

«Ты слышишь себя? Ты только приехал в город, и собираешься связываться с местными барыгами? К тому же да будет тебе известно, рецептурные бланки подлежат учету, и уж точно туда, где хранятся они и печати не пускают практикантов», — с презрением отозвался Мартин.

— Если практиканты не делятся с кем-то у кого есть ключи. Бланк подделать просто, просто подделать подпись, а печать там всегда стоит настоящая.

«И что, ты собрался сесть на наркотики, к тому же низкосортные, только чтобы избавиться от меня? Ты знаешь, что я никуда не денусь, если не покончу с собой. А делать это один я не намерен. Кстати, ты не поинтересовался, откуда у четырнадцатилетней девочки такие знакомые?»

— Не только мы росли в плохих компаниях. Мне не нужно избавляться от тебя, Мартин. Мне нужно, чтобы ты не мог меня видеть и мешать мне. Постоянно ловить тебя не входит в мои планы — думаешь, я не знаю, что ты начал думать о самоубийстве, как только я убил Мари? Но не переживай. Мы начнем с лекарств. За все, что ты для меня сделал, ты заслуживаешь легкой смерти или милосердного забытья.

«Не слишком ли легко мы стали врагами?»

Мартин чувствовал, что остальные вопросы будут бесполезны.

— Я тебе не враг. И никогда им не буду. Но теперь все будет так, как я скажу. И ты не должен от этого страдать. Так что, мы пойдем смотреть город?

«Идем», — тихо ответил Мартин.

Виктор улыбнулся темноте. Так, как улыбался когда-то в прошлой жизни.

И они пошли. Мартин, скорее по привычке, укрывал горло шарфом — Вик быстро простужался, а ветер в этих краях был гораздо злее.

Виктор стоял, облокотившись о подоконник. Мартин чувствовал его напряжение, но стоя на улице и подставляя лицо сырому весеннему воздуху, он не мог предложить ему других чувств, кроме бесконечной тоски.

Их дом находился недалеко от вокзала. Изредка в ночной тишине раздавались отзвуки объявлений о прибытии и отбытии поездов. Где-то выли собаки.

«Чудный город, Мартин, просто прелестный», — скептически произнес Виктор, оглядывая серые панельные пятиэтажки, тонущие в темноте.

— Это не я нас сюда привез. Мог бы, раз уж решил меня убивать, остановиться у моря на день. Или хотя бы найти какую-нибудь полянку поживописнее, — невесело усмехнулся Мартин.

И почувствовал, как его сознание полоснуло чужой болью.

Виктор и правда не хотел его убивать. Он думал, что то, что он делает — милосердие.

И, кажется, он был уверен, что не может иначе.

Мартин дошел до вокзала, и почти час стоял на перроне, глядя на уходящие поезда. Их желтые окна в синих сумерках казались единственным оставшимся в мире светом. Проводив взглядом последний поезд, Мартин развернулся к вокзалу.

«Куда хочешь пойти?..»

— Знаешь, Вик… В этом городе у меня есть единственное дело, которое я хотел бы сделать, раз уж у меня так мало времени.

На вокзале он купил блокнот, ручку и пластиковый стаканчик с кофе.

«Ты не мог бы отвернуться?» — про себя обратился к Виктору Мартин.

«Что?..»

«Ты не мог бы отвернуться, Вик? Слушай, ты оставил мне сколько, сутки жизни? Могу я побыть нормальным человеком и написать предсмертную записку?»

«Да… Хорошо».

Оставшись в одиночестве Мартин, вздохнув, начал писать первое письмо. Закончив, он начал писать второе. На первом он быстро написал несколько слов, и сунул его в карман. На втором аккуратно вывел «Вику», сложил вчетверо и убрал в другой карман.

Мелькнула мысль вернуться на перрон и броситься под поезд, испортив оба письма. В эту же секунду он почувствовал чужое присутствие.

«Собрался меня обмануть?»

«Собрался доставить письмо».

«Кому ты написал?.. Кому ты мог здесь написать, кроме меня? Моей сестре? Матери?..»

«Ты ведь захочешь сохранить нашу тайну, верно? Вик, будь мне другом последние несколько часов — если ты уже выпустил меня, дай напоследок подышать».

«Я не позволю тебе нас убить», — предупредил его Виктор.

Мартин поднял руки, капитулируя.

— И в мыслях не было… — сказал он себе под нос.

Залпом допил кофе и, выбросив стаканчик, вышел с вокзала.

Книги на его полках появлялись не просто так. Фотографическая память Мартина позволила ему сохранить давно позабытый Виктором клочок бумаги. Изрисованный спиралями листок, на котором был торопливо написан адрес.

Хорошо, что Виктор не помнил эту встречу. Он ее просто проспал.

— Ты можешь не смотреть, куда я пойду? Я могу побыть один?

«Чтобы ты удавился где-нибудь или завел нас в какой-нибудь притон?»

— Ты собрался завтра идти в притон. Нет, мне просто нужна пара часов одиночества.

«Я узнаю, если ты…»

— Вик, — тяжело вздохнул Мартин.

«Хорошо».

Мартин почувствовал, что снова остался один. Он развернул карту города, и через несколько минут нашел нужный адрес в переплетении незнакомых улиц. Не очень далеко, можно дойти пешком.

Когда-то, очень давно, Мартин сидел на вокзале, пил плохой кофе и пытался читать плохой любовный роман, который Вик взял для него из Вериной библиотеки.

Женщина с зеленым рюкзаком предложила ему поменяться. Томик Мопассана. «Я достаточно зарабатываю…», «А кто твой папа, мальчик?..» «Может быть, ваша дочь ищет мать?»

И маленький журавль из книжной страницы. Пожелание на крыльях, свои буквы поверх чужих: «У тебя все будет хорошо».