Их любовник

— У меня отпуск, а если будет что-то смертельно важное, Фил найдет способ меня добыть.

— Бонни, что с тобой происходит?

— У папы первого ноября операция на сердце. Шунтирование. Мне нужно будет поехать к нему, — со сложной смесью чувств глядя на выключенный телефон, пояснил Бонни.

— Я спрашиваю про тебя, а не про папу.

— Со мной все… ладно, — он отложил телефон на подоконник, сел за стол и запустил пальцы в волосы. — Я запутался. Понимаешь, я… короче, родители не знаю о нас троих. Я им даже о Кее никогда не говорил.

— Вряд ли они не в курсе.

— Может быть и в курсе, но… — он зажмурился и помотал головой. — Ты правильно все понимаешь. Я боюсь им сказать. Просто боюсь сказать вслух, что я — любовник четы Говардов, что я не женюсь на хорошей девушке, и у меня не будет правильной семьи. И своих детей, наверное, не будет. Сицилия — это такая большая деревня, вряд ли ты поймешь… у нас не принято говорить о подобных вещах вслух. Все делают вид, что я — нормальный, что сплетни обо мне — сплошное вранье и домыслы. Кузены, дядюшки с тетушками, соседи, кошки соседей и друзья соседских кошек, все пристально следят за «своими». Они лучше меня знают, сколько у меня денег и премий, с кем из политиков я здоровался за руку и с кем пил, не говоря уж, с кем, когда и в какой позе спал. Нам с Кеем уже девять лет перемывают кости, с самой первой моей премии «Тони», и все девять лет маме с папой усиленно сочувствуют. Мол, вот не повезло с первенцем-то! Мало того, что родился недоношенным… или доношенным, но не от того отца? Так еще и с детства какой-то не такой, семейными делами не интересуется, на ферме не показывается, с двоюродными братьями дерется, и девушки у него сплошь иностранки и старше, и о школе танцев он врал, а на самом деле там публичный дом, а теперь и вовсе — любовник при каком-то англичанине, лег под мужчину за деньги, славу и черт знает что еще. Ну, это ты как раз понимаешь, да?

— Понимаю, — я подлезла ему под руку и обняла. — У нас тоже обожают перемывать косточки всем «не таким». Спорим, половина моих вчерашних гостей уверена, что я как-то по-особенному делаю минет, и лорд Говард женился на мне только за это?

— И сегодня обсуждают, знает ли лорд Говард о том, что у тебя любовник, и как скоро он с тобой разведется, — кивнул Бонни. — На Сицилии все еще хуже. Сицилия только называется просвещенной Европой. На самом деле у нас культ пристойности. Самое главное — красивый фасад, и пока ты можешь предъявить жену, детей и дом полной чашей — ты уважаемый член общества, что бы ни творил за закрытыми дверьми. Воруй, насилуй, убивай, главное, делай благопристойную морду и голосуй в сенате за социальные программы, и все будут тебе улыбаться и кланяться. Но как только ты признаешься вслух, что наплевал на традиционные ценности — все. От тебя отвернутся. С тобой перестанут здороваться. За твоей спиной будут свистеть, твои окна бить камнями, на воротах писать гадости… и знаешь, что самое поганое? Мне-то плевать, я уже двадцать лет не живу на Сицилии, но тыкать пальцами будут в маму с папой. Радостно тыкать. Чем больше завидуют — тем громче осуждают. И я не могу… понимаешь, я не могу закрыть на это глаза и сказать: не мои проблемы. Мои. Это мои родители.

— Так проблема не в том, что они не примут тебя? Мне почему-то казалось…

— В этом тоже. Для них правда в том, что я — молодой, глупый и перебешусь. Возраст как раз подходящий, скоро тридцать четыре. А как перебешусь, так сразу женюсь на хорошей девушке, заведу полдюжины детишек, и они смогут по праву мной гордиться. Не тем, что я — талантлив и знаменит, и не тем, что я здоров и счастлив, а тем, что я — правильный, традиционный сицилиец, тем, что для меня нет ничего важнее семьи.

— Они правы, для тебя в самом деле нет ничего важнее семьи. Может быть, это и хорошо, а?

Мне ужасно не нравилось, куда идет разговор, но остановить Бонни сейчас, не выслушать и не поддержать его — было бы отвратительным свинством. Потому что Бонни — это моя семья, что бы там не думала об этом его традиционная сицилийская родня.

— Моя семья, — хмыкнув, Бонни нежно потерся щекой о мою макушку. — Я надеялся, что у нас с тобой может получиться нормальная семья, что ты родишь мне детей. Что я привезу тебя на Сицилию, и мы будем танцевать на площади перед церковью, ты в старинной прабабкиной мантилье, я в отцовском вышитом жилете, и сотни две кузенов, тетушек, соседей и просто так прохожих будут пить за наше здоровье. У нас очень красивые свадьбы, тебе бы понравилось.

Я тяжело сглотнула. Опять хотелось плакать от несправедливости жизни.

— Наверное, понравилось бы, — шепнула я, прижимаясь к нему теснее.

— На нашей свадьбе обязательно бы был Кей. Моим шафером. Он бы тоже тебе понравился. Ты бы стала с ним танцевать, синьора Джеральд?

— Конечно, ведь он твой друг.

— И он отлично танцует. А потом мы бы втроем сбежали на берег, с корзиной еды, кувшином молодого вина и чьим-то пледом, который просто сушился на веревке. Ты бы хотела? На берегу Средиземного моря, под яркими сицилийскими звездами…

— Заняться любовью с тобой и твоим лучшим другом?

— Да. Это был бы мой тебе свадебный подарок. Кей. Самое дорогое, что у меня есть. Ты и Кей. Ты, Кей и наш ребенок, — он легонько погладил мой живот.

— Ты сумасшедший больной ублюдок, — шепнула я, опять вытирая слезы о его плечо. — А если бы я не захотела Кея? Испугалась? Обиделась? Знаешь, это не всякой девушке понравится — когда в первую брачную ночь муж приводит своего друга, и оказывается, что они уже десять лет как любовники.

— Ты бы захотела. Кей… он умеет сделать так, что его любая женщина захочет.

— Сукин ты сын. И ты бы рискнул, чтобы твоя жена родила белобрысого лорденыша вместо знойного сицилийского контрабандиста?

— Ага. Рискнул бы. А потом сделал бы морду кирпичом и сказал, что у тебя вот такие белобрысые предки, а кто усомнится — тому трепливый язык оторву. А белобрысый лорд, который вообще ни при чем, оторвет голову, чисто для надежности.

— Ты страшный человек, Бонни Джеральд.

— Я страшный придурок. Мне нужно было хватать тебя в охапку и везти в Вегас. Вот прямо из «Зажигалки», не дав даже твою дурацкую майку переодеть. Езу, если бы я мог…

— Мог… что?

— Вернуться назад. Стереть неудачный дубль и сыграть заново. Правильно. Сказать: да, я жду именно тебя, Мадонна. Встать на одно колено, надеть тебе кольцо и махнуть в Вегас.

— Вдвоем?

— Нет. Втроем. Ведь Кей тебе уже понравился. Ты бы поехала со мной в Вегас?

— Да. Поехала бы, с вами обоими. А вы бы в Вегасе разыграли на «камень-ножницы-бумага», кто на мне женится. Больные ублюдки.

— Может быть. А может, и подрались бы. Или не подрались, и ты все равно стала бы миссис Джеральд. Это не так уж и плохо, быть миссис Джеральд. Наверное. По крайней мере, я умею варить кофе и жарить яичницу, так что ты бы не умерла с голоду за своим ноутбуком.

— Бонни…

— Ага. Я вот думаю, может быть, мне тоже написать роман? О том, как…

Телефонный звонок раздался, как манна небесная. Ненавижу чувствовать себя виноватой, почти так же сильно, как ненавижу высказываться на тему «ты сам виноват!». Поэтому я быстренько взяла смартфон, на экране которого светился незнакомый номер.

19. Рецепт счастья от британских ученых

Москва, тот же день

Роза

Я обещала Ирке посмотреть, что ставят Гольцман с Петровым, только чтобы отмазаться от тяжелого разговора. Не то чтобы я не хотела выслушать Бонни… короче, нам обоим просто надо было отвлечься и сменить обстановку. А продолжить разговор чуть позже, без такого градуса трагедии. Бонни такой Бонни! Входит в роль, сам себе верит, страдает — а потом удивляется, куда это его занесло, а главное, зачем туда занесло всех, кто оказался рядом?

Короче, я выслушала невнятное бормотание Ирки о супер-пупер идее Петрова и Гольцмана, записала адрес ДК и только повесила трубку, как привезли суши. Их мы слопали, не отвлекаясь на всякую ерунду типа траура по загубленной жизни, и я даже благородно уступила Бонни последний ролл с шитаки, все равно я их не особо люблю. А потом, немножко помедитировав на одинокий лепесток маринованного имбиря, я вспомнила об универсальном рецепте счастья для одного больного ублюдка. Рецепт этот вывели британские ученые, запатентовали, но почему-то никак не решались применить. Почему? А черт знает. То есть я могла бы придумать что-то очень пафосное и страдательное на тему предательства, сломанного доверия и тыды, но зачем? Вот буду писать роман — тогда и придумаю. А сейчас, с реальным Бонни, все намного проще. Главное, не изобретать проблем на пустом месте.