Их любовник

— С подругами. И не называйте меня при них леди Говард, просто Розой. Я хочу сделать сюрприз.

— Разумеется, леди Говард, как вам будет угодно. Мы ждем вас! — тоном, выражающим невыносимое счастье, сказали мне и дождались, пока я сама повешу трубку.

Что ж, немножко елея на мое раненое сердце — полезно для здоровья. А если к елею добавить платье от Веры Вонг, только не стальное, а лавандовое, и посетить салон красоты, то сердце уже почти и перестало чувствовать себя раненым. В конце концов, я давно знаю, что Бонни Джеральд — больной ублюдок и суперчемпион по переваливанию с больной головы на здоровую, так что ничего неожиданного не произошло. А дивную сцену почти случившегося примирения я использую в следующем романе. Хорошая вышла сцена с замерзшей лягушкой, главное, не воспринимать чувственные порывы Бонни всерьез.

Выходя из розового лимузина (да, я решила оторваться по полной и почувствовать себя, наконец, женой миллиардера!) я невольно представила себе лицо Клаудии, если бы она не позвонила, а зашла в дверь. Пожалуй, я начала ей сочувствовать. Козлогений сделал ей ребенка и тут же смотался сначала к любовнику, а потом и вовсе в Москву, ничего ей не сказав. На ее месте я бы послала такого жениха на хер прямо сейчас, а не прикрывала бы его перед мамочкой. Но дело-то хозяйское. Хочет верить, что козла можно перевоспитать, пусть верит.

Мне проще. Я почти научилась принимать Бонни таким, какой он есть. Наверное, постепенно мне и вовсе станет плевать на его дурные заморочки. Кей вон уже десять лет наслаждается адреналином высшей пробы и не парится. Я тоже смогу.

Вот прямо сейчас и начну. С того, что обойду стометровую очередь под неоновой вывеской «Касабланка», мило улыбнусь секьюрити…

— Леди Говард! — оба человека в черном синхронно поклонились и оттеснили толпу молодежи, чтобы никто не задел мое рысье манто или, не дай боже, край платья.

Пока я проходила по живому коридору, один из секьюрити четко доложил по гарнитуре кому-то невидимому, но крайне важному:

— Леди Говард прибыла, Александр Эдмундович.

— Большая честь видеть вас в нашем клубе!

Это уже юноша-хостесс, порочный ангелочек лет двадцати, принял рысье манто и выразил готовность носить меня на руках, восхищаться и поклоняться вот прямо сию секунду. А откуда-то из глубины мерцающего светомузыкой зала уже спешил невысокий господин лет пятидесяти при белом смокинге, алой бабочке и радушной улыбке.

— Роза Бенджаминовна, счастлив видеть вас в «Касабланке», — поклонился господин, позволяя мне рассмотреть тщательно уложенную шатенистую макушку. — Позвольте представиться, Александр Семенов, владелец заведения. Для вас просто Алекс.

— Роза, просто Роза, — я царственно протянула руку для поцелуя, попутно оценив и ухоженное моложавое лицо, и часы «Лонжин».

— Лорд Говард — счастливчик, — продолжил разливаться сиропом господин Семенов.

— У вас тут очень уютно. Не ожидала от ночного клуба, — сказала я чистую правду.

В «Касабланке» мне как-то сразу понравилось. Стильная обстановка в духе ретро, сдержанной громкости музыка — именно музыка, а не ритмичные бумсы и завывания — и не слишком много народу. Не помпезный «Icon», где я всего раз была с Кобылевским, и не вульгарная «Метелица», а место, где мне даже захотелось потанцевать.

Алекс проводил меня на второй этаж, попутно показав, что и где, и сообщив, что мои подруги уже собрались, и что он взял на себя смелость предложить мне морковно-грушевый фреш со сливками, а также, если леди пожелает — безалкогольные коктейли и эко-меню.

Я впечатлилась сервисом, без шуток. Здесь успели созвониться с Керри и узнать мои предпочтения!

— Благодарю, Алекс. Не зря Кей назвал ваш клуб лучшим местом Москвы.

— Разумеется, не зря, прекрасная Роза. Мой клуб невелик, зато у нас каждый гость — любимый.

Всю любовь Алекса к лорду Говарду и ко мне я оценила, когда над залом прозвучал голос диджея:

— А теперь песня для прекраснейшей Розы!

И следом зазвучало вступление к «Бель» в аранжировке, близкой к «Нотр Не-Дам», и запел красивый, сильный баритон. Мне даже показалось, что голос знаком, но оборачиваться на сцену и разглядывать певца я не стала.

Господин Семенов тонко улыбнулся, но ничего не сказал. Я поступила так же. Честно говоря, обмен любезностями меня несколько утомил. Скулы начало сводить. К чести Семенова надо сказать, больше он меня комплиментами не заваливал, лишь указал на двери «для мальчиков» и «для девочек», и напомнил, что в «Касабланке» готовы исполнить любой мой каприз.

Вип-ложа оказалась немного похожей на театральную: отделенная от соседних матовыми перегородками и с отличным видом на сцену, где довольно прилично исполняли эротическое шоу под «Бель».

Девочки уже приняли по первому коктейлю и наперебой обсуждали мальчиков из шоу. На меня они обратили внимание, лишь когда господин Семенов сказал:

— Это Тамерлан, ваш волшебный джин на сегодня, — и кивнул на тут же склонившегося передо мной в поклоне красавца-мулата.

— Розка! — первой обернулась и тут же радостно завизжала и вскочила мне навстречу Анжелка. — Пропажа нашлась!

— Тишка! Йу-ху!

Следом за ней повскакивали остальные — не только те пятеро, которым я сумела дозвониться вчера, а почти вся женская половина моего и Тошкиного курсов, то есть дирхора и музкомедии, и до кучи еще пара девчонок с вокального. Ну да, я ж сказала Анжелке, чтобы она позвала еще кого-нибудь. Но чтобы двадцать человек? Впрочем, стол большой, а о бабле я теперь могу не думать. Так что гуляй, рванина!

— Ух ты, какое платье! — вдоволь наобнимавшись, Анжелка отодвинула меня и принялась внимательно рассматривать. — А брюлики — ваще отпад! Давай, рассказывай!

— Расскажу, а то! А ты как? А у вас тут что?

Следующие два часа мы вдохновенно трещали о своем, о девичьем. Поначалу я больше слушала девчонок, все же я — не душа компании и предпочитаю держаться в тени. Да и интересно было, что произошло в родном богемном мире за те полтора года, что прошли с моего развода с Кобылевским и исчезновения со всех горизонтов. На самом деле из всех однокурсниц после развода я немного поддерживала связь только с Катькой Либман, такой же малообщительной букой, как я. Из общей тусовки Катька выпадала по идейным соображениям: не пила, не курила, не тусила, подрабатывала в церковном хоре и любила исключительно старинную музыку. То есть остальные знали только об одной ее любви, а я — еще и о постыдной, запретной страсти к рязанскому дарованию по имени Олег.

Почему я сейчас о нем вспомнила? А все просто. Именно Олег и пел «Бель» для прекрасной Розы, то есть меня, а потом что-то еще, вполне себе ресторанное. А Катька очень правдоподобно делала вид, что ей все равно, когда девчата перемывали лимите Олежеку кости.

Я даже спросила ее, шепотом, потому что остальных девчат это не касалось:

— У вас что-то было, что ли?

Катька покраснела, затем побледнела и кивнула.

— Мы встречались полгода. А потом он женился на какой-то мадам со связями.

— Связи — это устроиться в «Касабланку», что ли?

— За «Мурку» платят больше, чем за Перголези, — фыркнула Катька.

Я только покачала головой. Катьку было жаль, она у нас девушка тяжелого поведения, уж если влюбилась — это надолго. Вон, с Олежеком ее высокие чувства тянутся с третьего курса, а это уже больше пяти лет.

— Ну и дурак он, — констатировала я, и мы вместе запили тему, Катька «Лонг-Айлендом», а я грейпфрутовым фрешем.

— Кто дурак? — тут же влезла Анжелка, в каждой бочке затычка.

— Денисов дурак, — громко сказала Катька. — С таким голосом петь по клубам!

— Ага, его прямо ждали в Ла-Скала! — хохотнула Анжелка.

К ней присоединились еще девчонки, начали делиться подробностями романчиков с Олежеком, а до кучи с другими однокурсниками. А я сжала Катькину руку.

— А пошли танцевать, Кать. К черту козлов!

Мы немножко потанцевали, потом еще выпили — за мой удачный брак и массированную поддержку русской культуры, потом еще потанцевали… В процессе танцев добрую половину девчонок умыкнули за чужие столики, так что часам к десяти мы остались впятером: я, Катька, Анжелка и Наташка — с дирхора и Лара с музкомедии. Примерно тот состав, который я и звала изначально.