Страница 1 из 4
Дары Данаи.
Все имена, названия и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными.
Два мордоворота, пытавшихся отобрать их с бабушкой тачку, получили по заслугам – и слава Богу, а то Джонни уж было подумал, что плохие дяди и противные межпланетные монстры бывают наказаны только в кино. А так называемого «добра» и вообще не существует!..
Крохотная долька мстительного удовлетворения, которое возникло у Джонни, когда один из амбалов, разбивший монтировкой боковое стекло запертой дверцы их машины, отпер замок и выдернул бабулю из-за руля, точно пушинку, а она успела-таки закинуть ключ зажигания в придорожные кусты, быстро сменился отчаянием и дикой злостью: второй качок, злобно зарычав и грязно выругавшись, так въехал бабушке под дых, что никакой Тайсон не повторил бы! Бабуля, мужественно сдерживая стон, (Джонни понимал – чтоб не испугать его, малыша!) и держась за живот, повалилась на бок, и её вырвало.
Но первый громила оказался тварью ещё почище! Он пнул бабулю в тощий зад, ещё и обозвав старой шлюхой!
И вот шестилетний Джонни, выскочивший из машины, и попробовавший было ударить мерзко ржущего, словно спятивший от марихуаны конь, скота ногой в пах, как это делал на занятиях по каратэ, и чуть-чуть промахнувшийся, (А точнее – реакция у качка оказалась на уровне, и он успел увернуться!) получил и сам. И куда конкретней!
Поэтому и сидел сейчас в пыли, ощущая, как переворачивает кишки от пинка крепким ботинком, и прижимаясь к костлявому боку уже севшей бабули, лицо которой до сих пор шло красными пятнами. При этом Джонни громко рыдал, уже не стесняясь этого, и выкрикивая проклятья и ругательства, хотя ему это и запрещалось. А ещё он тщетно пытался одной трясущейся рукой приладить обратно почти оторванное ухо, ощущая, как ручеёк тёплой алой крови стекает по шее, а другой рукой иногда трогал пылающую и уже опухшую от здоровенной оплеухи так, что заплыл глаз, щёку – «добавка на память», как назвал это качок.
Джонни был уверен: сотни глаз, причём – глаз вполне себе крепких и сильных мужчин в том числе, видели то, что происходило – не могли не видеть! Однако ни один из сволочей, сидящих запершись за рулём или в салонах других автомобилей, громко гудящих, рычащих моторами, и тщетно пытающихся продвинуться вперёд хоть на миллиметр, не вылезла, чтоб утихомирить озверевших придурков, машина которых сломалась, и которые хотели просто отобрать её у бабушки Рэйчел. «По праву сильного». Правда, вот воспользоваться всё равно не смогли.
Однако эта мысль утешала слабо, пока Джонни не увидал, как громилы, вооружившись цепью и монтировкой, собираются попытаться остановить более подходящий, и показавшийся им перспективным, транспорт «на ходу». То есть – быстро двигавшийся по полосе земли за обочиной и громко тарахтящий Харлей-Дэвидсон.
А ещё не думал он, что его пожелание мерзавцам бандитам сдохнуть, как бездомным собакам, в канаве, за которое он схлопотал ещё и пинок по крохотной заднице от второго козла, с комментарием: «вот ведь настырный щенок!», исполнится столь быстро.
Да ещё так, будто те, кто его осуществил, сделали это очень легко. И буквально – походя.
Джордан не обольщался: увидев, что на перехват из-за старого Доджа-пикапа вышли два мордоворота с ужимками и рожами громил-охранников второсортных ночных клубов, и вооружённых традиционным оружием Гарлема и его окрестностей, приказал Аманде сразу стрелять. И постарался и сам не отстать.
Прицельно вести огонь с левой получалось похуже, чем с двух, как он привык, да и тряска от кочек мешала, но за те пятнадцать шагов, что их разделяли, в цель (Весьма большую, надо признать – промазать было трудно!) попали и он, и Аманда.
Качки остались материться и вопить, (Ну, это в начале!) а затем и стонать и хрипеть (А это – через уже пару секунд!) в лужах своей же крови. Автомобильная, воняющая бензином и горелым маслом змея, закоптившее августовское небо так, что чёрное марево над дорогой уже не мог развеять никакой ветерок, и вонючая полумгла окутывала пространство вдоль шоссе на многие мили, не сдвинулась ни на миллиметр. А к упавшим раненным, или уже мёртвым, из-за рулей застывших в многокилометровой пробке машин, не вылезла ни одна трусливая тварь. Впрочем, возможно те, кто сидел сейчас в салонах уткнувшихся капотами в бамперы впередистоящих машин, считали, что отморозки получили по заслугам: Джордан мельком увидел и отложил в памяти сидящих в пыли на обочине прижавшихся друг к другу сухонькую благообразную старушку и настороженно глядящего на них с Амандой мальчика, в джинсовой рубашке, залитой кровью.
Но спасать кого бы то ни было кроме самих себя в планы Джордана не входило.
Мотоцикл «рассадить» больше никого не позволяет – не то, что автомобили, в иных из которых, как они видели, набилось по десять-двенадцать человек, взрослых и детей, сейчас тоскливыми взглядами провожающих их мотоцикл.
Так что Джордан не стал даже сбавлять скорость, а только проорал через плечо:
– Патроны остались?
– Только один!
– Понял. Ладно, перезарядишь потом – останавливаться опасно. У меня в Магнуме ещё три. Плюс пять запасных обойм. Как-нибудь прорвёмся.
Аманда не ответила, но он почувствовал, как её дрожащая левая рука плотнее охватила ледяными пальчиками его живот там, под старой кожанкой, а тёплая упругая грудь сильнее прижалась к спине.
А молодец она у него. Не канючила и не задвигала чуши типа: «Нельзя стрелять в живых людей! Они, хоть и скоты, но – тоже люди!..»
И стреляла – он видел! – не вверх или в стороны. А целилась в грудь!
Умная. Решительная. Мужественная.
И, главное – красивая!
Да, от неё он – хотел бы детей!
А, похоже, если Правительство упустит, вот как сейчас, вожжи из рук, и полностью утратит контроль над ситуацией, скоро у них в стране всё снова будет как во времена покорения первопоселенцами Дикого Запада: выживут сильнейшие, и…
Плодящиеся!
Это ощущение он запомнил на всю жизнь.
Тягостное и жуткое осознание грядущей потери. И своей полной беспомощности.
Кристально ясное понимание того, что ни он, ни кто-нибудь другой, ничего не может сделать. И остаётся только смотреть.
Смотреть, как мучительно и неотвратимо умирает отец.
Узкая железная койка – казённая. В плохо оборудованной временной палате с плохо выбеленным потолком, и стенами, кое-как наспех покрашенными до середины отвратительной коричневой краской, в которую превратили класс полуразрушенной школы, отобранной Штабом сто двадцать восьмого пехотного полка у префектуры города Миёси под походный госпиталь. И куда сейчас кое-как втиснуты ещё двадцать таких же казённых коек. И на каждой – больной.
Если только больным можно назвать человека, которого убили. Или убивают – медленной, неизлечимой, и отвратительно проявляющейся болезнью.
Как она называется, он узнал только через несколько лет – лучевая.
А тогда, пятилетним мальчишкой, он мог только стоять, вцепившись в худую и чуть подрагивавшую руку матери, и ощущать, как сжавшийся в маленький куцый мешочек желудок терзают мучительные спазмы голода. Но ещё более страшные муки терзают душу: при нём за пять прошедших с того момента, как отца перевели сюда, суток, уже умерло трое больных той же болезнью, что и отец, пациентов.
И тело их тоже покрывали открытые и сочащиеся гноем и лимфой, язвы. И дико и отвратительно выглядящими проплешинами краснели непокрытые бинтами участки тела, откуда кожа просто отвалилась. Потому что воздействие радиационных ожогов оказалось слишком уж сильным. Из-за того, что несчастные находились слишком близко к эпицентру. И туча радиации прошла прямо над ними, выплюнув из своего грозно клубящегося нутра то, что и убило, или убивало вот сейчас, всех пациентов полевого госпиталя в девяноста километрах к северо-востоку от Нагасаки: радиоактивную пыль.