Страница 6 из 27
Именно этого и хотелось Мадлен. Она стала изучать английский язык и литературу по причине самой что ни на есть ясной и незатейливой – потому что любила читать. Университетский «Каталог материалов по курсу британской и американской литературы» был для Мадлен тем же, что для ее соседок – аналогичное издание универмага «Бергдорф». Курс «Английский 274: „Эвфуэс“ Лили» возбуждал Мадлен так же, как Эбби – пара ковбойских сапог от Фьоруччи. «Английский 450А: Хоторн и Джеймс» наполнял Мадлен ожиданием греховных часов, проведенных в постели, – чувством, похожим на то, что испытывала Оливия, наряжаясь в юбку из лайкры и кожаный пиджак, чтобы пойти на дискотеку. Еще девочкой, дома, в Приттибруке, Мадлен забредала в библиотеку, где ей не удавалось дотянуться до некоторых полок – там стояли только что купленные тома вроде «Истории любви» и «Майры Брекинридж», источавшие легкий аромат запрета, а также почтенные издания Филдинга, Теккерея, Диккенса в кожаных переплетах, – и замирала на месте перед авторитетом всех собранных тут слов, которые при желании можно было прочесть. Она часами могла рассматривать книжные корешки. Составленный ею каталог семейных фондов по всесторонности мог соперничать с Десятичной классификацией Дьюи. Мадлен точно знала, где что находится. На полках у камина стояли любимые книги Олтона: биографии американских президентов и британских премьер-министров, мемуары госсекретарей – поджигателей войны, романы о мореплавании, шпионские романы Уильяма Ф. Бакли-младшего. Книги Филлиды заполняли левую часть книжных шкафов, доходивших до гостиной: романы и сборники эссе – рецензии на них печатались в «Нью-йоркском книжном обозрении», а также иллюстрированные издания, посвященные английским садам и китайскому стилю. Даже теперь, стоило Мадлен оказаться в гостинице где-нибудь на побережье, как она тут же бросалась на призывный крик полки с брошенными книгами. Она проводила пальцами по обложкам, заляпанным солеными брызгами. Она расклеивала страницы, слипшиеся от океанской влаги. К триллерам в мягкой обложке и детективам она симпатии не испытывала. Сердце Мадлен сжималось при виде покинутой книги издания Dial Press 1931 года – в твердом переплете без суперобложки, с множеством кругов от кофейных чашек. Друзья не могли докричаться ее с пляжа, когда пикник был уже в самом разгаре: Мадлен садилась на постель немного почитать печальную старую книжку, чтобы та воспряла духом. Так она прочла «Гайавату» Лонгфелло. Прочла Джеймса Фенимора Купера. Прочла «Г.-М. Пульхэм, эсквайр» Джона П. Марканда.
И все-таки порой она задумывалась о том, какое влияние оказывают на нее эти старые затхлые книжки. Некоторые люди изучали английский, чтобы подготовиться к поступлению в школу права. Другие шли в журналисты. Самый умный парень на их курсе, Адам Фогель, из семьи ученых, собирался защитить диссертацию и тоже стать ученым. Оставалось немало выбравших английский – как единственное, на что они были способны. Потому что для точных наук у них недоставало мозгов, потому что история была предметом слишком сухим, геология – слишком сильно ориентированным на нефть, математика – слишком математическим; потому что они не имели способностей к музыке или искусству, не преследовали финансовых целей – вообще были не так уж умны; вот почему эти люди шли в университет и занимались более или менее тем же, что и в первом классе, – читали книжки. Английский был предметом, который выбирали люди, не знавшие, что выбрать.
На первом курсе Мадлен посещала семинар по специальности, который назывался «Матримониальный сюжет. Избранные романы Остин, Элиот и Джеймса». Вел его К. Макколл Сондерс, семидесятипятилетний уроженец Новой Англии. У него было длинное, лошадиное лицо и влажный смешок, открывавший на всеобщее обозрение неаккуратную работу дантиста. Его педагогический метод состоял в чтении вслух конспектов лекций, написанных им лет двадцать-тридцать назад. Мадлен продолжала ходить на занятия, потому что ей жаль было профессора Сондерса и потому что ей очень понравился его список обязательного чтения. По мнению Сондерса, наивысшим достижением романа был матримониальный сюжет, с исчезновением которого этот жанр навсегда пришел в упадок. Во времена, когда успех в жизни зависел от брака, а брак зависел от денег, у писателей была тема для романов. Великие эпические произведения воспевали войну, роман – брак. Сексуальное равенство, давшее преимущества женщинам, плохо повлияло на роман. А развод его окончательно погубил. Какая разница, за кого вышла Эмма, если она может подать на развод? Заключи Изабелла Арчер с Гилбертом Озмондом брачный контракт, как это повлияло бы на их брак? В глазах Сондерса брак потерял свое значение, роман тоже. Откуда нынче возьмется матримониальный сюжет? Ниоткуда. Приходится читать исторические вещи. Приходится читать романы, написанные не на Западе, в которых речь идет о традиционном укладе общества. Афганские романы, индийские романы. Приходится буквально двигаться назад во времени.
Курсовая работа Мадлен по программе семинара была озаглавлена «Тяга к расспросам. Предложение руки и (строго ограниченная) сфера женских интересов». Она произвела на Сондерса такое сильное впечатление, что он попросил Мадлен зайти побеседовать. У себя в кабинете, где стоял стариковский запах, он высказал мнение о том, что Мадлен могла бы расширить статью, превратив ее в диплом, и сообщил о своей готовности быть ее руководителем. Мадлен вежливо улыбнулась. Профессор Сондерс занимался периодами, которые ее интересовали, эпохой Регентства, переходящей в викторианскую. Он был милый, много знал, и, судя по тому, что в приемные часы его кабинет пустовал, никто не хотел писать у него диплом, так что Мадлен сказала: да, она с радостью будет работать над дипломом под его руководством.
В качестве эпиграфа она взяла строчку из «Барчестерских башен» Троллопа: «Счастья в любви нет – разве что в эпилоге английского романа»[3]. План ее состоял в том, чтобы начать с Джейн Остин. После краткого исследования «Гордости и предубеждения», «Доводов рассудка» и «Чувства и чувствительности» – все это, по сути, были комедии, заканчивавшиеся свадьбой, – Мадлен собиралась перейти к роману викторианской эпохи, где ситуация усложняется и становится существенно более мрачной. «Мидлмарч» и «Портрет леди» свадьбой не заканчивались. Они начинались традиционными ходами матримониального сюжета – поклонники, предложения, недоразумения, – но после свадебной церемонии события продолжали развиваться. В этих романах повествование шло дальше, вслед за смелыми, умными героинями, Доротеей Брук и Изабеллой Арчер, разочаровавшимися в семейной жизни, и главное художественное воплощение матримониального сюжета достигалось именно тогда.
К 1900 году с матримониальным сюжетом было покончено. В последней главе Мадлен собиралась изложить краткое рассуждение по поводу его гибели. В «Сестре Керри» у Драйзера Керри сожительствует с Друэ вне брака, выходит за Герствуда, хотя их бракосочетание недействительно, а потом убегает и становится актрисой – и это еще только в 1900-м! В заключение Мадлен решила привести пример из Апдайка, где супружеские пары обмениваются женами. Это был последний отголосок матримониального сюжета – то, что данное явление продолжают называть «обменом женами», а не «обменом мужьями». Как будто женщина по-прежнему остается частью имущества, которую можно передавать друг другу.
Профессор Сондерс предложил Мадлен посмотреть исторические источники. Она послушно штудировала материалы о промышленном развитии и нуклеарной семье, о формировании среднего класса, читала Закон о бракоразводных процессах 1857 года. Но скоро диплом ей надоел. Ее беспокоили сомнения по поводу оригинальности ее работы. У нее было такое ощущение, будто она заново пережевывает те идеи, которые приводил Сондерс на посвященном матримониальному сюжету семинаре. Встречи со старым профессором вгоняли в уныние – во время этих встреч Сондерс перебирал листы, которые она ему приносила, указывая на всевозможные красные пометки, сделанные им на полях.
3
Перевод с англ. И. Гуровой.