Шанс на бессмертие

У меня не осталось воздуха. Если я собираюсь поговорить с ней снова, то мне придется вдохнуть.

Будет сложно молчать. К несчастью для неё, тот факт, что она сидела со мной за одной партой, сделал нас партнерами по лабораторной, так что мы должны были работать вместе сегодня. Будет странно — и непостижимо грубо — игнорировать её на протяжении всей лабораторной.

Я отодвинулся от неё так далеко, как мог, не передвигая стула, повернув голову в сторону прохода между рядами. Я напрягся, сжав мышцы, а затем одним быстрым вздохом набрал в легкие воздуха, дыша через рот.

Ах!

Это было и впрямь болезненно. Даже, не чувствуя её запаха, я мог ощутить его у себя на языке. Вдруг моё горло прожгло вновь, жажда была точно так же сильна, как и в первый раз, когда я почувствовал её запах, на прошлой неделе.

— Приступайте, — скомандовал мистер Баннер.

Казалось, что стоило мне повернуться к девушке, смотревшей на парту, и улыбнуться ей, как это тут же отнимало у меня часть самоконтроля, которого я добился за семьдесят лет упорной работы.

— Сначала леди? — предложил я.

Она посмотрела на меня странно. Если бы я не был так сосредоточен на попытках не убить, то заметил бы в её взгляде толику сочувствия, но было не до того.

Я уставился на оборудование, находившееся на парте: потрепанный микроскоп, коробочка с предметными стеклами для него — что было предпочтительнее, чем смотреть, как кружится кровь под её светлой кожей. Я ещё раз быстро вздохнул, сквозь зубы, и вздрогнул, так как от её вкуса моё горло пронзила боль.

— Профаза, — сказала она после скорой проверки. Она начала убирать препарат, хотя едва ли посмотрела его.

— Ты не возражаешь, если я посмотрю? — инстинктивно — глупо, будто б я был таким же, как она — я потянулся остановить её руку для того, чтобы она не убрала препарат. На секунду жар её кожи коснулся моей. Казалось, что это было сродни электрическому импульсу — несомненно, намного горячее, чем простые 98,6 градусов (37С). Жар ударил по кисти руки и поднялся по ней. Она отдернула свою руку от моей.

— Прости, — пробормотал я сквозь стиснутые зубы. Нуждаясь в том, чтобы посмотреть куда-нибудь, я схватил микроскоп и уставился в окуляр. Она была права.

— Профаза, — согласился я.

Я всё ещё был слишком взволнован, чтобы взглянуть на неё. Дыша так тихо, как только мог сквозь стиснутые зубы, и, игнорируя острую жажду, я сосредоточился на простом задании: написать слово в соответствующей строке лабораторного листа, а затем сменил первый препарат следующим.

О чем она сейчас думала? Что она почувствовала, когда я прикоснулся к её руке? Моя кожа должна быть холодной как лед — отталкивающей. Нечего удивляться, что она была столь тихой.

Я мельком взглянул на препарат.

— Анафаза, — сказал я себе, в то время как делал запись на второй строке.

Она притянула микроскоп к себе и заглянула в окуляр.

— Препарат номер три? — спросила, не поднимая глаз от микроскопа, но протянув руку. Я опустил следующий препарат в её руку, не позволив моей коже на этот раз коснуться её. Сидеть рядом с ней было всё равно, что сидеть возле горящей лампы. Я мог почувствовать, как слегка нагреваюсь до более высокой температуры.

Она не смотрела долго на препарат.

— Интерфаза, — сказала она небрежно — возможно пытаясь таким путем звучать тверже — и придвинула микроскоп ко мне. Она не притрагивалась к бумаге, но ждала, когда я запишу ответ. Я проверил — она вновь была права.

Лабораторную мы закончили быстрее всех. Я позволил себе прислушаться к мыслям окружающих и был неприятно удивлён тем, что Майк Ньютон явно ревнует и желает, чтобы у меня не вышло подкатить к Белле. Он искренне хотел, чтобы я провалился. Интересно…редко кто из людей питал к нам враждебность. Мы скорее вызывали зависть или восхищение. Но, что гораздо больше удивило меня, враждебность была взаимной.

Не то чтобы я не понимал, к чему клонил Майк. Она на самом деле была довольно симпатичной… по-своему. Лучше чем быть просто красивой, её лицо было интересным. Не совсем симметричное — её узкий подбородок не сопоставлялся с широкими скулами; крайне противоположное по цвету — её кожа и волосы контрастировали, как белое и черное; а ещё глаза, полные молчаливых секретов…

Меня вдруг пробрало от этих глаз.

Я уставился на неё, пытаясь угадать хотя бы один из этих секретов.

Тем временем, к нам подошел учитель, и попытался отчитать меня за сделанную за двоих лабораторную. Но, прежде чем я успел встать на её защиту, Изабелла рассказала, что нечто похожее уже делала в другой школе, бегло расписав различия фаз. Она умела удивлять. Не возмущалась, пытаясь убедить кого-то в своём уме, даже сердцебиение не сбилось. Она знала, и доказывала что знала. Но не чувствовала себя умнее или выше других. Это было странно для подростка. Возможно, даже слишком умна.

Для меня это было опасно. Опасно тем, что она может сопоставить факты. Моей подозрительной догадливости, холодной кожи, нашего отсутствия в солнечные дни. Но ещё опаснее было то, в чём я сам боялся себе признаться. Она привлекала меня. Своей непохожестью. Я не мог её читать, она была загадкой. Я слишком долго не находил загадок, стоящих моего внимания.

Пока я размышлял, учитель успел выяснить всё, что хотел, и отошел от нашей парты, удовлетворенный ответом Изабеллы и нашим результатом лабораторной. А я спросил самую банальную банальщину из всех, что могут прийти на ум. Я спросил, нравится ли ей снег. Она взглянула насмешливо, и ответила, что не так часто его видит, там, откуда она прибыла, всегда светит солнце. «Может ей стоит вернуться туда?» — мелькнула у меня мысль и тут же пропала. Нет, её уже ничего не спасёт. Я всюду найду её по запаху крови. И, если она уедет, как я смогу жить, не разгадав эту головоломку?

Мы ещё немного поговорили. Мне хотелось знать причины её приезда в Форкс. Всё оказалось банально. Её родители в разводе, у матери новое замужество, она вышла за спортсмена, а Изабелла не хочет колесить с ними, предпочитая спокойную жизнь рядом с отцом. Когда она вспомнила отца, её лицо озарила улыбка, и я не смог не улыбнуться в ответ.

— Ты счастлива с ним? — задал я очевидный вопрос.

— Я счастлива с собой, — беспечно отозвалась она, чем поставила меня в тупик. От её ответа попахивало подростковым эгоизмом, но я почему-то понимал, что именно она имела в виду. Если ты самодостаточен, то в любом месте будешь счастлив. А она продолжила, — но с ним спокойнее. Я отдыхаю душой среди этих лесов.

Она перевела взгляд за окно, на деревья. Я понимал её. Здесь было очень красиво. Хотя и мог навскидку назвать с десяток не менее прекрасных мест. Я любовался её профилем, тяжелыми косами, припухлой верхней губой и думал, что возможно, не так она и загадочна. Возможно она старается казаться загадочной и умудрённой. А на самом деле пуста. Это стало бы разочарованием.

— Не думаешь, что оставлять маму ради своего удобства немного несправедливо? — бросил я пробный камень.

— Жизнь вообще несправедлива, — повела она плечами, — Рене с новым мужем гораздо лучше без меня. Я нужнее Чарли.

Эти слова открыли мне новые грани Беллы Свон. Я пока не смог назвать её Бель. Казалось, если я использую это имя, то замараю его.

— Почему?

Она повернула голову ко мне, внимательно посмотрела в глаза и сказала чётко и холодно:

— Ты уверен, что это твоё дело, Эдвард Каллен?

И этим словно захлопнула передо мною двери. Я бы хотел возмутиться, но слишком хорошо понимал, что она права. Я впервые заговорил с нею сегодня, а в прошлый раз вёл себя непозволительно. Кто я такой, чтобы предо мною раскрывали душу?

— Очень хороший вопрос, — согласился я, скорее обращаясь к себе, чем отвечая ей.

Было неправильно с моей стороны заботиться о том, что она думала. Кроме защиты моей семьи от подозрений, в остальном человеческие мысли были несущественны.

В разговоре с кем-то я не привык быть менее проницательным. Я чересчур полагался на свой экстра-слух — но, очевидно, был не так восприимчив, как считал.