Иногда одной лучше

Менеджеры, те самые, что не смогли договориться с принципиальной медсестрой, все организовали. Софи Смитт три дня на неделе работала в городской больнице, проходила здесь интернатуру. Большую часть приёмов она вела в паре с настоящим врачом, получившим и диплом, и достаточное количество практики, но, бывало, что девушка принимала больных и самостоятельно, нарушая все нормы. Как раз в этот момент должен был явиться к ней Джон.

Он никогда прежде не появлялся на улице инкогнито, странное это чувство. Вокруг не толпились возбужденные фанаты, никто не выкрикивал его имя, пританцовывая на месте и размахивая руками, никто не пытался коснуться его своей жадной лапой. Хоумлендер просто шёл вперёд, к больнице, расположившейся меж двух огромных парковок. Джон усмехнулся, заметив, что все места заняты.

В обычный день он бы просто долетел досюда, но людям каждый раз нужно добираться из одного пункта в другой на машинах. Да ещё на каких… Проржавевшие старые модели, возле Воут такие никто не паркует. Хоумлендер поправил пиджак, рубашка совершенно не прилегала к телу, несмотря на то, что менеджер назвал её приталенной. Джону казалось, будто он закутался в плед, сползающий с его кожи миллиметр за миллиметром. Нет, в его обычном костюме было гораздо удобнее.

Здание выглядело весьма непрезентабельно, слишком много бетона и слишком мало стекла. Небоскребы, в которых Хоумлендеру приходилось проводить большую часть своей жизни, казались ему куда более уютными, чем коробки, скованные из арматуры и цементного раствора. И внутри не лучше. Больница оказалась переполненной, люди заняли все сидячие места в холле, и ободранные кресла скрипели при каждом движении одного из «счастливцев», занявших их. «Несчастные создания», – без жалости, с одним лишь презрением подумал Хоумлендер. Люди.

Заношенные пиджачки с дырами на локтях, пластиковые серьги, искусственные пряди волос. До чего чудные создания. И этот запах… Дешёвые духи, в которых цветочные нотки сплетались с острым запахом спирта, вонь немытого человеческого тела, несвежего дыхания десятка больных людей. Хоумлендер в очередной раз скривил губы. Давно он не чувствовал такого отвращения здесь, на родной земле.

– Мистер Адамс, Джон Адамс, – чернокожая женщина, сидящая за стойкой регистрации, назвала “его” имя, и Джон поспешил подойти.

– Сто десятый кабинет, – брякнула ее коллега, такая же чернокожая уставшая медсестра, подряженная следить за пришедшими. Она протянула Джону заляпанную кофейными разводами карточку. – Это для врача.

Хоумлендер молча взял кусочек картонки, не решившись благодарить женщину, даже не поднявшую на него взгляд. Занята? Едва ли. Ей также противно, как и ему, вот и весь секрет. Эти лица мелькают вокруг день и ночь, и смотреть в них нет никакого смысла, нет и желания. Джон двинулся вперёд по грязному коридору, он шагал по сколотой тут и там плитке, по грязным коврикам, разбросанным невпопад, мимо горшков с умирающими в них растениями. Бесплатные больницы…

Он слышал, как где-то тут, в бесконечных поворотах первого этажа, уборщица возит шваброй по полу туда-сюда, туда-сюда, развозя мусор по кафелю. Кто-то из посетителей грыз семечки, кто-то из персонала сербал остывшим чаем, пока за дверью его кабинета толпились больные. Никто из них, ни единое существо не желало здесь оставаться.

Как и Джон, Джон хотел поскорее уйти. Сто десятый кабинет оказался самым последним в этом крыле, никто не сидел на креслах подле двери, никто не стоял в очереди, не ждал своего часа. Неужели девушка, к которой его прислали разобраться, не вызывала ни у кого желания идти к ней на приём?

Но с фотографии на него смотрела такая миловидная мордашка… Этих людишек не понять. Джон притормозил у двери кабинета, чтобы заглянуть внутрь, чтобы воспользоваться даром, переданным ему учеными Воут много лет назад. Тонкий слой спрессованных опилок не был достойной преградой. Вот и она. Девушка сидела за столом, медленно перебирая накопившиеся за пару дней бумаги, истории болезни. Она переносила пометки с листа в компьютер, тонкие бледные пальцы щелкали по клавиатуре, все еще беленькие листы отправлялись в сторону, копились в стопке.

Хоумлендер постучал в дверь, и девушка придвинулась к столу ближе, он не застал медсестру врасплох. Софи мягко улыбнулась, заканчивая печатать. «Зачем?», – подумал Джон, и бровь его выгнулась. Учителя рассказывали об улыбках, наставляли, когда уместно растягивать губы, а когда – нет, когда окружающие ждут этого… Хоумлендер знал, что сейчас улыбаться нет смысла, и жест Софи сбил его с толку.

Она неловким жестом откинула от лица волосы, повернулась к двери и поджала прикрытые дешевым нежно-розовым тинтом губы. Так странно… Джон вновь подумал, что помнит ее, помнит этот жест, этот милый вздернутый носик, точно вылепленный стараниями хирурга.

Как мило она застегнула последнюю пуговичку своего белого халата, хрустящего первозданной чистотой. Было что-то порочное в этом до умиления нежном жесте, было что-то притягательное… «Ты здесь по делу. Сначала – по делу», – напомнил себе Джон. Хоумлендер повернул круглую ручку двери, и та жалобно застонала в его ладони. Знакомый звук, знакомая тональность.

– Здравствуйте, – девушка поздоровалась первой, она указала на небольшой стульчик возле её рабочего места, явно не желая тянуть. – Вы долго ждали? Боюсь, у нас начался сезон весенних простуд, много людей.

– Нет, не нужно никаких беспокойств, мисс. Я только что пришёл, – ответил Джон. – Сегодня врача не будет?

Девушка качнула головой, смущённо улыбнувшись, будто в этом была ее вина. Хоумлендер прекрасно знал, что в кабинете их будет всего двое, спросил он это лишь для того, чтобы завязать беседу, в которую медсестра не особенно стремилась вступать. Неужели и ей не хочется взглянуть в его глаза, и ей, и той женщине на стойке регистрации? Софи мягко, но в то же время настойчиво указала в сторону стула, и Джон опустился в него без особого на то желания. На стене висел диплом медицинского колледжа, но имя врача оказалось гостю незнакомо.

– Как ваше горло, сэр? Отек спал? – спросила она, чуть наклонившись вперёд, и одна из светлых прядей выскользнула из-за уха. – Болит?

– Да, немного болит, – ответил Джон.

Как учтиво незнакомка обращалась к обычному пациенту, к человеку, в кармане которого не нашлось денег на хорошего дорогого врача… Он растерялся. Почему? Потому что ждал чего-то другого? Так странно. Софи не выказывала особенного интереса к очередному визитеру, но она вовсе не была с ним груба, в ее голосе не было и холода. Хоумлендер отметил, что та изучила его анамнез, подготовилась, она внимательно относилась к своей работе. И выглядела так хорошо…

И пахла тоже. Что-то заставило Джона придвинуться ближе, он чувствовал себя ребенком, несмотря на то, что был явно старше собеседницы на много лет. Телефон в очередной раз зазвонил в кармане его пиджака, но Хоумлендер игнорировал вибрацию. Мадлен не скажет ничего интересного, а вот Софи, миловидная, молодая, услужливая – вот, что интересует его сейчас.

– Давайте посмотрим, – произнесла медсестра, разрывая стерильную бумажную упаковку.

Как давно он не проходил медосмотр? Целую вечность. Быть может, отсюда и волнение? В последний раз, когда Джон видел, как люди в белых халатах толпятся вокруг него, он был совсем еще ребенком. Обделенным вниманием, напуганным, невинным ребенком, запертым в стерильной палате без мебели и вещей. Где он теперь? Волнение, должно быть, отразилось на лице пациента, и Софи, эта хорошенькая юная медсестра поднялась с места, остановилась над ним, мягко улыбаясь. Она будто сама ощущала этот же страх, позволила чужому смятению течь сквозь себя.

– Все хорошо, сэр, не волнуйтесь, это не займет больше минуты.

Он сидел, а она стояла, но макушка Софи возвышалась над его собственной всего-то на голову. Должно быть… Должно быть, встань они рядом, медсестричка окажется ему по плечо. Что-то в этой мысли заставило Хоумлендера заерзать на месте, нетерпеливо сглотнуть слюну, собравшуюся под языком. Такая хрупкая, такая нежная, такая беззащитная перед ним, Софи заставляла воображение разыграться. Да ей можно свернуть шею всего двумя пальцами.