Иногда одной лучше

– Ч-ч-ч-ш, – притворно-ласково зашептал Хоумлендер, его тёплая ладонь прошлась по щеке девушки, смахивая слезы. – Ты пьяна, совсем не понимаешь, что говоришь.

Его палец лёг на плотно сжатые губы девушки, кусочек безупречной розовой плоти. Она – человек, самый обычный на свете человек с заурядной работой, бесцветной жизнью. Нет друзей, нет родных, Софи – одна на всем свете. И он, Джон – один. Ничто не сможет отнять у него эту девушку, он имеет полное право взять то, что защищал в многочисленных миссиях во имя всеамериканского блага. Хоумлендер будто только сейчас осознал это.

Пока Софи молча взирала на него, понимая, что Хоумлендер – Бог, он действительно всевластен над нею, Джон только-только начал осознавать всю прелесть нового положения дел. Для неё, крохотной и ничтожной, близость Хоумлендера станет настоящим даром. Стоит Софи лишь подумать над этим, лишь осознать свое положение, как она вновь полюбит его, это сердце наполнится лаской. Еще вчера она была самой обычной девушкой, сегодня – стала приближенной Всевышнего.

– Ты такая напуганная, моя бедняжка, – зашептал он, переменившись. – Ничего, это даже возбуждает. Я готов простить тебя, вижу, ты признаешь свою вину.

– Можно, мы… – Софи собралась было попросить Джона отпустить её, вернуться в гостиную, но не успела.

Ее бледно-розовые губы занял поцелуй. Мягкий и нежный ровно настолько, насколько Хоумлендер был способен. Ему не было никакого дела до слов, оставались лишь действия. Джон не привык слушать, он уже все понял, и разговоры больше не имели смысла. Ведь верно? Софи же испугалась, она знала, как вести себя с Джоном, как с Хоумлендером – нет.

Ничего, у юной медсестры еще будет время, чтобы всему научиться. Он и старался не спешить, но не мог, слишком желанна была награда, слишком долго он ждал этого. Протесты Софи обернулась невнятным мычанием, её слабые попытки вырваться оказались незамеченными, Джон не чувствовал, как эти слабые кулачки упираются в его широкую грудь.

Ее ладони выглядели жалко в сравнении с его. Хоумлендеру не составило никакого труда поднять Софи и бросить к кровати, вновь заставив лепестки цветов заплясать в горячем воздухе спальни. Он старался, действительно старался действовать мягко, но страсть притупляла другие чувства. Джон будто снова стал ребёнком, тем напуганным голубоглазым мальчиком из научной лаборатории, он не мог совладать с самим собой.

Футболка с дорогим сердцу американским флагом полетела на пол, пряжка ремня зазвенела в плотной тишине комнаты. Софи не кричала, не могла собрать в кулак последние силы, заставить тело подчиняться. Страх залил свинцом каждую ее мышцу, превратив хозяйку квартиры в манекен.

Хоумлендер, не знавший, что такое эмпатия, догадывался об эмоциях окружающих крайне смутно, по заученным ранее жестам. Все вокруг обожали его, к этому легко привыкаешь, глаз замыливается. Страх в глазах Софи виделся ему восхищением. Щеки её розовели от выпитого вина, бледные руки мелко дрожали, и каждое свидетельство нежелания в глазах Хоумлендера было лишь подтверждением его мысли. Джон провел рукой по своим блестящим волосам, театрально вскинув взгляд.

– Ты так красива, – говорил он, считая, что не идеальной уже Софи нужно его одобрение. – Сними для меня это платье.

Нужно подчиниться, да… Но она не могла шевельнуться. Хоумлендер хмыкнул, он не желал ждать, но смущение партнёрши заставило его почувствовать очередной укол возбуждения. Он хотел целовать эти дрожащие губы, подмять под себя ослабшее тело, дать ей то, чего девушка так хотела все это время, к чему готовилась.

Некоторые женщины, плача, превращаются в отталкивающих существ, теряют всю свою привлекательность. Кожа их краснеет грязными пятнами с рваными краями, глаза опухают, а нос отчаянно хлюпает, другие же в слезах походят на испуганных нимф. Софи, к своему несчастью, относилась ко второму типу. В страхе она становилась лишь привлекательнее, глаза ее блестели от пролитых слез, а бледное лицо залил легкий румянец. Так трогательно.

Для него, все – для него и только. Хоумлендер театрально скинул с себя остатки одежды, остекленевший взгляд хозяйки квартиры заставлял его спешить. Уютный мрак спальни не позволял разглядеть его, но девушка все равно отвела взгляд, когда Джон коленом коснулся покрывала. Он двигался медленно, как лев на охоте, он крался, пока не навис над юной медсестрой, опираясь на свои сильные руки.

Софи просила остановиться, но слова, слетающие с её тонких губ, были размыты, смазаны. Казалось, что страх пьянит сильнее алкоголя, Софи трясло, над губой её заблестели бусинки пота. Следующий поцелуй заставил хозяйку квартиры замолчать вовсе, попытки отговорить Джона оказались отброшены прочь за ненадобностью.

Софи осознала: он слышит лишь то, что хочет услышать, и «нет» потеряется в раскаленном воздухе. Его ладони оказались холодными, точно в жилах Хоумлендера текла не кровь, а сталь. Пальцы его скользили по телу Софи, по-хозяйски изучая каждую клеточку кожи, каждый сантиметр плоти, принадлежащей теперь ему. Хоумлендер не мог справиться с застёжкой платья, потому не стал с ним церемониться. Красная ткань затрещала по шву.

Джон улыбнулся, заметив кружевное белье все того же красного цвета. Когда невинная дева пытается выглядеть порочно – это всегда получается смешно. Хоумлендер тоже хотел казаться другим, скрывался за пёстрым нарядом, нелепо и грустно. Он чувствовал с Софи родство, несмотря на то, что ее актерское мастерство оставляло желать лучшего.

Девушка не сопротивлялась. Медсестра не двигалась, пока с неё стягивали белье, пока холодные пальцы Хоумлендера касались её мягкой кожи. Все кончено. Софи смущённо заскулила, когда Джон коснулся её там, где прежде не трогал никто, она выгнулась в пояснице, и Джон просунул руку той под спину, плоский живот Софи коснулся его собственного.

– Вот так, – шептал он одобрительно. – Вот так, вот так.

Матрас скрипел, пульс стучал в висках, звуки мешались меж собой в ядовитом коктейле. Софи закричала, когда Хоумлендер поместил палец внутрь нее. Прежде он не имел дела с девственницами, потому не знал, что у Софи не было никакого опыта. Признаться честно, Джону и не было до этого дела. Он целовал ее шею, точно извиняясь за страх, за то, как все получилось в итоге. Софи тихо плакала, лежа под ним.

Он старался, действительно старался ради ее удовольствия, сегодня Хоумлендер не был тем монстром, каким являлся в любой другой день. Джон смазал пальцы слюной, он играл с нутром Софи, задевая самые чувствительные струны. Хоумлендер знал, как причинить боль, как доставить удовольствие. Он слышал, как кровь течет в ее жилах, как бьется под кожей пульс. Когда Джон вошел в нее, Софи закричала отчаянно громко.

Не от боли, нет, от досады, от злости, от страха. Ее мутило не от выпитого вина. Такая узкая, такая горячая там внутри… Хоумлендер блаженно вздохнул, сдерживая удовольствие, волной накрывавшее его разум. Когда Джон поцеловал ее, Софи укусила его за язык, и во рту их обоих расцвел медный привкус крови.

Хоумлендер двигался медленно лишь первые мгновения, он не желал ждать слишком долго. Он ведь ухаживал за ней месяц, целый месяц слушал ее болтовню, прикидывался простачком, лишь бы оказаться сейчас в этой спальне. Джон целовал ее жадно, брал жадно, как хозяин. Он двигался все быстрее и быстрее, угрожая уже не психическому здоровью своей партнерши, а физическому.

Почувствовав последнее движение, Софи впилась ногтями в спину Джона, словно надеясь тем самым отстранить его от себя. Бедное дитя, наивное, слишком доброе для этого грязного города. Она пыталась оцарапать его, оттянуть прочь, но ничего не вышло, Софи лишь сломала пару ногтей. Удовольствие заставляло Джона прижимать ее все ближе и ближе. Кончив, Хоумлендер придавил Софи к матрасу, шумно дыша, с губ его сорвался приглушенный рык, полный наслаждения.

– Вот так, – в последний раз сказал Джон, поглаживая Софи по оголенной спине, откидывая прочь куски красного платья. – Да, так хорошо.