Изгнанник

– Да, свой фотоаппарат забыл – сказал он, вспомнив, что он действительно его забыл.

– А почему ты в Воронеж не уехал? – любовник его жены продолжал свой допрос.

– У приятеля гостил – соврал Вадим.

Сергей постоял немного, о чём-то задумавшись, затем сказал, обращаясь к Оксанке:

– Ладно, пошли домой. Больше его, в натуре, никто не тронет – затем, обернувшись к своим дружкам, приказал – Ждите меня здесь, а его, что бы никто пальцем не трогал!

Он строго посмотрел на Кабана, скорчившего весьма недовольную гримасу и, обняв Оксанку за талию, повел её к машинному отделению её подъезда.

Вадим стоял в окружении своих врагов и молча ждал, чем всё это закончится.

Бандиты закурили, переговариваясь время от времени.

Минут через десять Сергей снова поднялся на крышу. Он подошел к Вадиму и протянул ему четыре купюры по тысячи рублей каждая.

– Я у тебя фотоаппарат покупаю – сказал он с наглой улыбкой посмотрев на изгнанника.

Вадим положил в карман деньги и промолчал. Фотоаппарат стоил во много раз дороже, но спорить не было смысла.

– А теперь честная дуэль между Кабаном и Вадимом – торжественно произнес Сергей.

Бандиты оживились, все, кроме Кабана.

– Да ты чо, Серег, в натуре, хочешь, чтобы я с этим чмырем, типа, из стволов стрелялся? – запротестовал он с видом ущемленного достоинства.

– На шпагах будете драться – сострил Сергей.

Бандиты загоготали.

– И так, драка один на один – пояснил Сергей – прошу на ринг.

Исход драки был понятен заранее. Мордовороту Кабану не составило особого труда справиться с сильно уступающим по силе избитому и перепуганному Вадиму. Наверное, бедный изгнанник стал бы калекой, если бы некоторые из друзей Кабана не сжалились над Вадимом и не оттащили верзилу в тот момент, когда он пытался добить его, упавшего на лед.

Оксанка на крыше больше не появлялась. Угомонив верзилу, бандиты ушли веселиться в её квартиру, оставив на крыше её бедного избитого супруга.

Вспоминая все это, Вадим сильно сжал кулаки, ногти его при этом впились в ладони.

Каждый день изгнанник проклинал свою супругу и ее любовника. Находясь в Воронежской области, он продолжал строить наивные планы мести, подсознательно понимая всю их невыполнимость. Среди проходящих мимо девушек ему часто мерещилась Оксанка, когда эта девушка хоть чем-то ее напоминала.

За этот злополучный месяц скитаний Вадима два раза били. Первый раз, когда он на Аннинском рынке, отстояв небольшую очередь, собирался купить консервы. Стоявший перед ним прилично одетый мужчина лет сорока на вид осторожно положил с прилавка в глубокий карман своего светло-серого плаща несколько консервных банок. Наивный продавец, заметив пропажу, не заподозрил вора в прилично одетом человеке, а подумал, что эта кража – дело рук стоящего рядом бомжа. Продавец поднял крик, на который тут же сбежались другие продавцы с соседних прилавков. На Вадима набросились пять человек и принялись молотить его руками и ногами, а когда с трудом разобрались в чем дело, то перед "каким-то бомжем" даже не извинились. Человек же, укравший консервы, воспользовавшись суматохой, благополучно скрылся.

Случившееся послужило для потерпевшего очередным поводом для пьянства.

Второй случай произошел всего с неделю назад и у Вадима еще не прошли синяки на лице, руках и ногах.

Пытаясь отыскать себе ночлег, горемыка обычно ходил по подъездам домов, ища дверь со сломанным кодовым замком. Когда это удавалось, он поздно ночью заходил в подъезд, поднимался на второй или третий этаж (дома в этом городе были в основном двух или трехэтажки) и, сидя или лежа на лестнице, спал до утра, пока его не прогоняли жильцы или уборщицы. После этого, раздраженный от очередного недосыпания, изгнанник бродил по улицам чужого ему поселка. Вскоре он нашел подъезд, в котором можно было устроиться на ночлег прямо под лестницей, расположенной так, что скрывала бы изгнанника от посторонних глаз.

Вадим купил себе бутылку водки, батон черного хлеба и баночку соленых огурцов, затем, найдя на помойке большой кусок картона, он дождался ночи и отправился на ночлег. Картон заменил ему матрац. Расположившись на нем, изгнанник выпил пластмассовый стакан водки, поел и, откинув голову, погрузился в свои невеселые размышления.

В подъезде было холодно и сильно воняло мочой. Под лестницей сильно сквозило, в углу шебуршала мышь.

– Как тут не пить?! – подумал Вадим, засыпая – Водка меня от простуды спасает.

Так прошла целая неделя, которую изгнанник никем не замеченный и не выгоняемый рано утром мог позволить себе роскошь – как следует выспаться.

Последняя ночь в этом подъезде прошла очень невесело. Сквозь сон Вадим почувствовал, что на него льется струя воды. Он открыл глаза, проснувшись и, еще не разобрав что происходит, отодвинулся в сторону от льющейся струи. В эту же секунду раздался хохот. Кто-то весело заорал:

– Я на бомжа нассал!

Затем раздался топот, удаляющийся к двери подъезда. Хлопнула входная дверь. Вадим вылез из своего убежища. Он был вне себя от злости. Вдобавок весь мокрый. Спать больше не хотелось. Да и негде было. Ничего больше не оставалось, как идти искать новое место ночлега или сидеть до утра на лестнице, пока не прогонят жильцы или уборщица.

Изгнанник горько вздохнул и, сев на ступеньки, закурил сигарету.

На улице послышался хохот. Затем дверь подъезда снова отворилась и, громко хохоча, не смотря на глубокую ночь, в подъезд вошли два пьяных подростка лет шестнадцати на вид. Они подошли к Вадиму и уставились на него, словно на дикого зверя.

– Это мой подъезд! – нагло заявил один из них.

Второй подошел к изгнаннику сбоку и, отвесив ему пинка, приказал:

– Пошел вон отсюда!

Но в ту же секунду, получив от него сильный удар в челюсть, отлетел к стене.

Вадим не любил драться, но, когда было надо, умел.

Первый противник опешил, явно не ожидая такого оборота дела. Вадим напал на него первый. Он со злостью врезал ему кулаком по лицу. Затем еще и еще, а после этого выставил обоих "храбрецов" вон из подъезда.

Отдышавшись, он вернулся на лестницу и, сев на нее, снова закурил. Ему долго не удавалось успокоиться. Обругав последними словами подростков, он вспомнил, что у него под лестницей стояла почти целая бутылка водки, лежали полбатона черного хлеба и полбаночки зеленого горошка.

Изгнанник снова залез под лестницу и, поморщившись, глядя на мокрый картон достал свое "добро". Он успел выпить стакан водки, закусить и спрятать бутылку с закуской назад под лестницу, как вдруг на улице снова послышался шум. Дверь подъезда опять отворилась и через несколько секунд возле изгнанника выросла целая толпа подростков, человек пятнадцать. Его вывели из подъезда и, окружив со всех сторон, принялись избивать. Вадим вскоре упал и, лежа на асфальте возле подъезда, свернувшись в клубок и крича от боли, закрывал лицо и почки руками. Каким чудом его не забили до смерти, изгнанник так и не понял. Позабавившись вволю, безумная толпа веселая, пьяная и довольная спокойно и безнаказанно удалилась.

Вадим долго еще продолжал лежать на асфальте между двух трехэтажных домов, в некоторых окнах которых зажегся свет. Жильцы, услышав шум на улице с любопытством выглядывали из своих окон. Но никто так и не пришел на помощь.

Поднявшись с асфальта, изгнанник кое-как доковылял до лавочки, стоявшей возле подъезда. Сев на лавку, он застонал, трогая наиболее пострадавшие части тела. Лицо все было разбито, руки, ноги и ребра сплошь покрыты синяками. Дикая боль в почках заставляла стонать.

Из подъезда вышла какая-то женщина. Вадим не разглядел ее в темноте. Она подошла к нему и, брезгливо пошмыгав носом, собралась идти обратно, но все же, призадумавшись, наверное, для очистки совести очень приятным голосом спросила:

– С Вами все в порядке?

Вадим молча кивнул головой. Женщина удалилась туда, откуда пришла.

– Ну что там, Алла? – услышал изгнанник чей-то мужской голос, донесшийся из подъезда.