Страница 5 из 6
Красочно расписав этот незавидный сценарий, Патнэм задает тот же вопрос: «Как вы можете быть уверены, что это не происходит с вами прямо сейчас?» И в самом деле, в отсутствие ответа на этот вопрос аргументы скептицизма, предложенные еще Декартом, занесены над головой всего человечества, как Дамоклов меч.
Свобода от Матрицы: аргументы против скептицизма
К счастью, философам, не поддерживающим скептицизм, удалось ответить на вопросы, поставленные Декартом, Ангером, Патнэмом и «Матрицей». Во-первых, важно помнить, что сценарий, предложенный скептиками, – всего лишь один из возможных вариантов, и к тому же крайне маловероятный. По Декарту, знание чего-либо требует непоколебимой уверенности, и мы не можем быть на 100 % уверены, что человечеством не управляют злой демон или безумный ученый. Если ваш сосед спросит, какая завтра будет погода, а вы ему в ответ выпалите: «Существует ли вообще погода?», «Существует ли время?», «Что такое „завтра“?», то он, скорее всего, решит, что вы сошли с ума, и будет прав. Для разных контекстов существуют разные стандарты того, что можно назвать знанием[4]. Максимально строгий метод Декарта идеально подходит для глубоких рассуждений о скептицизме, но в повседневной жизни мы абсолютно оправданно используем общепринятые и общеизвестные знания, не углубляясь в философию. В контексте повседневной жизни мы принимаем как данность то, что сидим в кресле, и просто знаем, кто выиграл последний чемпионат Европы по футболу и что на завтра передавали дождь.
В итоге получается, что вы действительно знаете – в полном смысле этого слова – многое о себе и окружающем мире. Ваши убеждения верны и подтверждены опытом. Вы знаете, что в данный момент бодрствуете, что Декарт давно умер, а «Матрица» – всего лишь фильм. Благодаря современной науке нам доступна и другая, не менее ценная и истинная информация: электроны меньше астероидов, рыбы не принадлежат к классу млекопитающих, Луна не состоит из сыра с плесенью и вообще из сыра. Но если мы в самом деле обладаем всеми этими знаниями, которые не раз были подтверждены наукой и здравым смыслом, мы вынуждены опровергнуть тезис Декарта, что знание всегда должно обладать совершенно особой (философской) определенностью, которой он требовал от утверждений в ходе исследования предположений скептицизма.
У эпистемологического подхода Декарта есть и свои, независимые от контекста проблемы. По сути, такой подход превращается в неразрешимую загадку, опровергающую саму себя. Как отмечали Теодор Шик – мл. и Льюис Вон, «пока [скептики] не уверены, что для знания необходима уверенность, они не могут этого и знать». В свете наших предыдущих сомнений насчет принципа Декарта сам по себе этот принцип перестает выглядеть корректным. В конце концов, наши повседневные и научные знания так же или даже более надежны, чем принцип Декарта. Именно признание истинности этих знаний дало нам возможность доверять своим наблюдениями при чтении работ самого Декарта. Итак, у нас есть серьезное основание сомневаться в утверждении, что знание требует уверенности.
Нам также нужно иметь в виду еще один антискептический аргумент, предложенный философом Бернардом Уильямсом[5]. Он развеивает наши опасения насчет того, что мы застряли в матрицеподобной системе, напоминая, что способность отличать сон от бодрствования предполагает знание о существовании обоих видов опыта и умения их различать. Мы можем осмысленно обсуждать разницу между ними, потому что она существует, и мы об этом знаем. Как пишет Уильямс, только «проснувшись, мы способны обнаружить природу сна». Получается, мы можем увидеть разницу между сном и бодрствованием, если мы действительно время от времени бодрствуем. И если мы способны различать эти два состояния, то нет причин беспокоиться о том, что наша жизнь предположительно полностью состоит из нескончаемых сновидений.
Философия снабжает нас набором инструментов для разрешения метафизической неопределенности, которую при вдумчивом просмотре может вызвать «Матрица». Наше знание о том, где мы сидим, что делаем и как выглядит мир вокруг нас, требует нефилософской определенности, а лишь твердых, основанных на контексте оценок, которые мы используем в повседневных и научных целях. Следовательно, у нас есть достаточные основания не только быть убежденными в существовании этого мира, но и делать выводы о его сущности и строении. Как писал американский математик и логик Мартин Гарднер,
«Тезис о существовании внешнего мира очевидно полезен и настолько подтвержден опытом веков, что мы можем без преувеличения назвать его самой обоснованной из всех эмпирических гипотез. Никто, кроме сумасшедших и метафизиков, не найдет причин его оспаривать»[6].
Матрица и мораль: ошибка Сайфера
Вдохновленные скептицизмом Декарта и «Матрицы», мы, возможно, поймем выбор Сайфера, согласившегося на отвратительную сделку с агентом Смитом. Устав от страданий реального мира, он готов сдать Морфеуса Агентам в обмен на зажиточную жизнь актера в Матрице. Сайфер знает, что Матрица иллюзорна, но он уверен, что может улучшить свою жизнь, забыв об этом факте и вернувшись в мир блаженного неведения.
Но Сайфер совершает огромную ошибку. Выбирая жизнь исключительно ради удовольствия, он предполагает, что удовольствие – единственное, ради чего стоит жить. Это мировоззрение, согласно которому удовольствие является единственной самоценной единицей, известно под названием гедонизма[7]. Несмотря на то что гедонизм интуитивно может показаться привлекательным, философ Роберт Нозик приводит серьезный аргумент против него в своей книге «Анархия, государство и утопия». Этот аргумент нам особенно интересен, так как строится на еще одном эксперименте с мозгом в колбе[8].
Для начала Нозик предлагает пофантазировать, что мы, возможно, бесчувственные тела, плавающие в колбе с питательным раствором. Затем он допускает, что существует некий аттракцион, «машина опыта», способная дать нам какой угодно желаемый опыт. Электроды, подключенные к нервной системе, заставляют человека почувствовать, будто он читает книгу, встречается с друзьями, пьет пиво и занимается другими приятными вещами, в то время как на самом деле мы просто подключены к аппарату. Можно запрограммировать себе успех, богатство, красоту. «Подключились ли бы вы к этой машине на всю жизнь?» – вопрошает Нозик.
Сайфер, конечно, отвечает на вопрос утвердительно. Большинство из нас же отнеслись бы к предложению с опаской – идея передать нашу жизнь во власть электродов не кажется такой уж безоблачной[9]. Нозик приводит череду аргументов, почему делать этого не стоит. Во-первых, «мы хотим совершать некоторые действия, а не просто иметь опыт их совершения». Ни аттракцион опыта, ни Матрица не позволяют нам совершать полноценные действия, а лишь создают видимость действия. Во-вторых, «Нам всем хочется обладать определенными качествами, а человек, болтающийся в аквариуме с жижей – это просто бесформенный сгусток материи. Невозможно сказать, смелый ли он, добрый, остроумный, любящий? И не просто „невозможно сказать“, он точно не обладает никакими качествами».
В-третьих, подключение к такого рода машине не позволяет нам полностью проживать реальность, несмотря на то что многие люди к этому стремяться. В итоге Нозик заключает: «Мы понимаем, что для нас имеет значение нечто помимо опыта, когда фантазируем о существовании аттракциона опыта и понимаем, что не стали бы им пользоваться». По такому же принципу мы, понимая, что для нас имеет значение нечто помимо удовольствия (или славы, богатства, красоты), изучаем решение Сайфера и делаем вывод, что не поступили бы так же. Выбор Сайфера аморален. Выбор Нео в пользу «пустыни реальности» же, напротив, дарует ему возможность совершать настоящие действия и получать настоящий опыт, который придает его жизни смысл и моральную ценность. Как писал философ морали Джон Стюарт Милль, «лучше оставаться неудовлетворенным человеком, чем довольной свиньей; неудовлетворенным Сократом, чем довольным дураком».
4
David Lewis, “Elusive Knowledge,” Australasian Journal of Philosophy 74 (1996), pp. 549–567.
5
Bernard Williams, Descartes (Atlantic Highlands: Humanities Press, 1978).
6
Martin Gardner, The Whys of a Philosophical Scrivener [New York: Quill, 1983], p. 15, quoted in Schick and Vaughn, p. 87.
7
Гедонизм является одним из главных компонентов утилитаризма – направления моральной философии, которое утверждает, что моральная ценность поступка зависит от количества счастья, которое он приносит. Основоположниками утилитаризма были Иеремия Бентам и Джон Стюарт Милль. См.: Bentham, An Introduction to the Principles of Morals and Legislation (New York: Hafner, 1948) и Mill, Utilitarianism (Indianapolis: Hackett, 1979).
8
Robert Nozick, Anarchy, State, and Utopia (New York: Basic Books, 1974), pp. 42–45.
9
Даже убежденный утилитарист Милль, похоже, не мог опровергнуть такие аргументы против гедонизма. В ответ на критику их с Бентамом идей Милль попытался определить несколько видов удовольствия – более высокие и более низкие.