Страница 2 из 5
– Зато ты сейчас с сеном, сказала тётя Катя, и Алексею Трифоновичу отчего-то стало неловко:
– Он ведь всё лето косил на «ешке»1, – и Катерине Ивановне показалось, что бригадир оправдывается.
– Если бы я знала, к нему бы обратилась.
– Да он и сейчас косит отаву. Она, правда, как пух, сытости в ней никакой, но всё равно лучше, чем ничего.
– Алексей Трифонович, попроси его, пусть он мне хоть тележку накосит. А то мне так страшно с завтрашнего дня пасти…
– Ладно, Катерина, скажу ему. Может даже завтра тебе тележку пришлёт, а хоть и две, что ему, не пришлёт что ли за бутылку!?
– Пожалуйста, Алексей Трифонович, скажи ему, а я уж с ним рассчитаюсь. Не пожалею бутылок.
– Да это ладно, – скромно отмахнулся Алексей Трифонович, – правда он на «ешке», да не проблема найти трактор с тележкой – привезут. Они там все заодно, ети их!
– Главное, чтобы не поймали, не посадили из-за меня.
– Ох, бабка! Здорово ты от жизни отстала! Кто ж их будет ловить?! Я тебе говорю – кругом растащиловка… Тянут кто что может. Сам их бригадир Козулин! Сколько он этого сена пропил – ой-ёй-ёй! Ты разве не знала? Всё лето пьяный по совхозу ездил и предлагал арбу за три бутылки. Могу назвать кому он продавал.
– Не знала, я бы купила. Три бутылки – это недорого.
– Конечно не дорого.
Подошли к дому Катерины Ивановны. Рядом с калиткой на заборе висел старик в фуражке, в жёлтой замызганной штормовке с поднятым воротником. Щёки и подбородок его поросли серой щетиной, узкие глаза были красны, время от времени он двигал ввалившимся слабым ртом, словно что-то шептал или пережёвывал. Увидев свою скотину, он отцепился от забора и распахнул калитку. Жена тут же закричала, замахала издали.
– Что, не надо открывать? – крикнул старик неожиданно зычно.
– Не надо! – рявкнула в ответ тётя Катя.
Старик закрыл калитку.
– Ни черта уже не понимает, – в сердцах пробубнила под нос старушка, обгоняя крупнорогатиков. Стадо остановилось. Хозяйка прошмыгнула в калитку и сказала сурово мужу:
– Неужели ты ничего не помнишь? По одной запускай, по одной!
Она направилась к пригону, а старик, вспомнив, что надо делать, стал поочерёдно запускать коров и быков. Катерина Ивановна распределяла коров по стойлам и привязывала цепями. Быки сегодня сами без фокусов заняли своё место в пристройке к пригону.
Перед тем, как идти в стадо, хозяйка всегда ставила в кормушки каждой Мусе и каждому Борьке по ведру картошки с дроблёным зерном. Поэтому приходилось запускать их поодиночке. Иначе, ворвавшись всем стадом и затеяв драку за лучшее ведро, они и пригон могли разнести, и хозяев покалечить. Но сегодня всё обошлось. Хозяйка вышла из пригона, уфнула и сказала, что умаялась как … на именинах. Впрочем, никто её не услышал, потому что Александр Иванович стоял у крыльца с Алексеем Трифоновичем и что-то рассказывал, энергично размахивая руками.
– Х-х-х, – смеялся Алексей Трифонович.
– Что это он тебе рассказывает? – спросила, подходя, тётя Катя.
– Да так, старое вспоминаем, – уклонился Алексей Трифонович.
– А вот я ему сейчас новое расскажу… А, слышишь, старый? Готовься завтра с утра коров пасти. Пастух отказался выгонять.
– Это ерунда, – отмахнулся Александр Иванович, – коров пасти дело нехитрое.
– Посмотри-кося, какой герой нашёлся! – сердито удивилась Катерина Ивановна, а Алексей Трифонович снова прыснул:
– Х-х-х.
– Вы мне другое скажите! – продолжал храбрый Александр Иванович. – Вы видели самолёт, который давеча пролетал?
Алексей Трифонович вспомнил, что действительно прилетал недавно кукурузник – наверное, из районной больницы срочно отправили кого-то в город.
– Я за этим самолётом долго наблюдал… – перебил его Александр Иванович, – он полетел вот туда, точно на север. И, насколько я мог видеть, нигде не совершал посадки. Я думаю, он полетел прямо в Воркуту.
– Господи, он совсем сбалбесился с этой Воркутой, – пробурчала старушка достаточно громко, но муж её или сделал вид, или действительно не услышал, потому что продолжал как ни в чём не бывало:
– Да, Воркута… Дала она мне прикурить. Семь лет я там отдубасил на воркутском механическом заводе. Чего только не делали. Вращающиеся печи Смита – знаешь, что это такое? Вот такая махина: сорок метров длиной, два метра в диаметре – и всё на клёпке. Заклёпки вот такие – в палец толщиной. Можешь себе представить, милый человек, какой в цехе гром и звон стоял. Там и остался мой острый слух…
– Ладно, хватит тебе с этой Воркутой! – прервала его жена. – Сорок лет скрывал, а теперь каждому встречному рассказываешь. Это было давно. А Алексею Трифоновичу некогда слушать. Правда Алексей Трифонович? Ты, наверное, по делу пришёл?
– Да нет, я не спешу. А вообще-то, Катерина, дай на бутылку, если можно.
– Алексей Трифонович, у меня деньги только на сено и на отходы2, знаешь, как я их берегу!
– Да знаю. Ну, всего-то на бутылочку. Дай уж четырнадцать тысяч.
– Если б я знала, что пенсию скоро принесут, а то мы за сентябрь ещё не получали, и не известно, когда будет.
– Мы за август не получили. А так разве б я к тебе пришёл?
У тёти Кати на лице выразилась мука:
– Алексей Трифонович, четырнадцать тысяч я дам, но уж ты постарайся, чтобы Сашка сено привёз.
– Привезёт, ети его. Даже, если не дашь денег, всё равно привезёт. Разве ж я поэтому… Ух, – он махнул рукой, не в силах выразить своей готовности расшибиться в пыль ради неё с Александром Ивановичем.
Старушка стряхнула с ног сапоги и пошла в дом – ростом с воробья, одежды на ней больше, чем плоти.
А Александр Иванович продолжал:
– Да, Воркута! Наложила она на меня печать. Был у нас там один деятель – генерал Приморский… Нет не так… При… При… Вот чёрт, забыл… Ну бог с ним. Одним словом, большой начальник – занимался эвакуацией трофеев. Можешь себе представить, милый человек, сколько этих трофеев к его рукам прилипло! Когда его арестовали, два дня из дома барахло возили. Да, милый человек, на грузовиках как из магазина. Ага… Я его как-то спросил… Э-э-э. Подожди, как же его звали? Так… Геннадий Александрович? Нет не Геннадий… – Александр Иванович опять стал жевать беззубым ртом, но ничего не вспомнил. – Ну неважно! Я его спрашиваю: «Правда, что у вас при обыске двести пар ботинок нашли и восемьдесят костюмов? Зачем вам столько?» А он фыркнул как кот: «Дурак! Ты повращайся там, где я, тогда узнаешь зачем». Берии подарки делал, чтоб не трогал… Ага, из КПЗ Сталину письмо написал: просил учесть заслуги и сделать снисхождение. А Сталин наложил на его письме такую резолюцию: «Судить как сукина сына!»
– Х-х-х, – сморщил Алексей Трифонович свой круглый красный нос.
– Ага… «Судить как сукина сына!» – повторил, тоже смеясь, Александр Иванович.
– Ладно, хватит тебе! – сердито сказала тётя Катя, выходя из дома. – Вот, Алексей Трифонович, четырнадцать тысяч. Пересчитай.
– Зачем? Я и так верю.
– Ну, значит мы договорились?
– Конечно, Катерина, завтра к вечеру жди, – и Алексей Трифонович отправился за вожделенной бутылкой.
Александр Иванович посмотрел ему вслед, вздохнул и произнёс философски:
– Да, сказано в писании: «Всё возвращается на круги своя. Все реки текут в море, а оно никогда не переполняется. Что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться».
– Ты бы лучше навоз убрал, – сказала на это Катерина Ивановна и пошла доить коров.
Она управилась, стала смотреть программу «Время», но ничего не понимала. Слова скользили, не задевая сознания.
Чувствует – не привезёт Сашка Ивкин никакого сена. Алексей Трифонович выпьет и заспит своё обещание и не скажет ничего своему сыночку. И как долго ей тогда пасти своих коров? А непогода настанет? А что будет, когда снег ляжет? Ни Сашкина отава, ни обещанная солома не помогут.
Быков можно будет зарезать только в середине ноября или в декабре, когда ударят настоящие морозы. На соломе от них ничего не останется. Коровы уйдут в запуск, какое там молоко – были бы живы. Они и сейчас-то голодные, хотя с пастбища пришли. Что они там ели? – Сухую старюку. Молоко уже сейчас наполовину срезали.
1
В сельском хозяйстве 70-90 годов – обобщённое название кормоуборочных комбайнов производства ГДР: Е-280, Е-281, Е-301 и т.д.
2
В селе так коротко называют зерноотходы, то есть смесь целого и битого зерна с половой, остающаяся после обработки зерна на току.