Хулиган

========== II. Ещё только одна встреча ==========

— И вы утверждаете…?

— Да, — я кивнула, снова закрываясь своей кепкой, после чего полностью упала в кресло и выдохнула прямо в нависший над моим лицом головной убор. Пока комната вновь не начала кружиться перед моими глазами, погружая меня в дрёму, предстояло рассказать обо всём, что произошло со мною этой ночью. Обыкновенно я помнила из грёз лишь какие-то обрывки. Видела своих подруг, соседок по квартире, но нынче сон этот был столь реальным, точно всё это происходило со мною на самом деле. Правда, век нынче отнюдь не двадцатый, на дворе не ноябрь, да и…

— Вы видели Сергея Есенина? — вновь доносится из ниоткуда голос. Слегка приподнявшись в кресле на локтях, я сняла шапку и увидела перед собою знакомое женское лицо в очках. Взгляд карих глаз за стёклами был непроницаемым, да и на лице не было никакого особенного выражения, которое можно было бы описать чувствами или мироощущением в принципе.

— Неужели есть в мире ещё гениальный русский поэт, которого звали бы Сергей? — усмехнулась я, но под её серьёзным взглядом весь оптимизм мой пропал. Я снова попыталась прокрутить в голове сон и попытаться вспомнить, не было ли чего-нибудь ещё, мною из него недосказанного, но нет — история завершалась известным судом над имажинистами, где под конец представления поэт вышел ко всем на сцену и прочитал «на бис». А после меня вытолкнуло из грёз так, как обыкновенно сильная волна выталкивает людей на берег — больно, неприятно и слишком солёно, чтобы возвращаться на колючий после тёплой воды песок.

— Ещё что-то?

В ответ лишь молча мотаю головою из стороны в сторону и вдруг вижу, как за белым окном начинают медленно кружиться первые за эту осень снежинки. Так неспешно и неловко, будто они и сами не ожидали, что пойдут так рано. Мне видится в них сцена, не прожитая мною, и при том — будто бы до боли знакомая, как если бы эта была песня, повторяемая раз за разом на старой пластинке.

— Воспоминания — странная вещь, — внезапно улыбаюсь я в эту снежную пустоту, но говорю не с женщиной, сидящей напротив меня, а с кем-то отдалённым и давно позабытым. — В любой жизни они находят тебя там, где ты совсем не ожидаешь их увидеть или, даже лучше будет сказать, почувствовать. И при всём при этом, они продолжают вести тебя по новому пути, с совсем иными событиями и людьми, чтобы ты снова и снова мог прочувствовать жизнь во всей красе и сполна насладиться её вкусом.

— На сегодня достаточно, — молвит женщина, прерывая меня на полуслове, едва я успеваю подумать над дальнейшими фразами, взмахивает рукою, и дверь уже открывается, и в комнату врываются люди, когда я останавливаю все их одним лёгким криком, поднявшись с места.

— Постойте, — тихо шепчу я. — Кажется, начинается.

***

Временами, слушая про жизнь в общежитиях, я радовалась, что живу в Москве с родителями. Да, ребята устраивали там весёлые вечерние посиделки, учились друг у друга играм на гитаре и выбрасыванию пустых бутылок и бычков из окон, развешивали портреты Ленина везде по стенам, где им только могло вздуматься, и сочиняли ему оды, знали, что такое — жить не одному в комнате, но и выглядели все они, жители общежитий, иначе. Каждый стремился подражать заграничной моде, но это было лишь полбеды — в лицах их и поведении было всё меньше того позитивного и юного, что есть во всей молодёжи, и всё больше — вульгарного и неправильного. Как мне тогда, по крайней мере, казалось.

Что взяли мы с Алисой и Майей с Запада — так это только подражание стажёрам-манекенщицам из Лондона. Их фотографию мы увидели однажды в каком-то журнале и тут же влюбились в их уверенные взгляды, дерзкую моду и безупречную осанку. Мы даже просили Колю сделать наш общий снимок, подражая на нём им: Алиса встала позади всех с книгой на голове, не в силах сдержать свой смех по ходу того, как выстраивались мы с Майей. Я неловко пыталась пристроиться у зеркала, чтобы одновременно отобразилась и моя спина, однако же особенно прямой осанкой я не славилась никогда, а потому это также заняло немало времени. И ещё с головы каждый раз спадала книга, и в итоге Майя просто присела рядом со мною в какой-то наполовину буддистской позе, чтобы предотвратить громкое падение вузовского учебника на пол и одновременно войти во всю эту картину. По итогу все много смеялись и, вероятно, на снимке вышло даже что-то несуразное, отчего мы стали ещё яростнее просить Колю поскорее всё это проявить.

А между тем, уже приближался декабрь, и учёба так сильно захватила нас в своё русло, что мы и думать не могли ни о чём ином кроме дипломной работы. Я всё чаще засиживалась в библиотеке. Меня всё чаще вытаскивали из неё Майя с Алисой. Они также занимались работой и уже подыскали себе профессоров, которые помогали им в её написании. Я же ни с кем из преподавателей даже пока не могла поговорить на эту тему. Как-то на днях они пришли туда вытаскивать меня не одни, а с Ваней Козловским, выпускником Киевского института. Я мало слышала как про Киев, так и про институт, но среда вокалистов, в каковую обыкновенно втягивали меня подруги, мне всегда была интересна уже тем, что я мало что в ней понимала — обыкновенно, когда ничего не знаешь о каком-либо увлечении, общаться с человеком, который им занимается, в разы интереснее. Когда они запевали, я не могла понять, зачем они спорят и непрестанно советуются друг с другом — каждый раз пение их казалось мне неповторимым и шедевральным. Когда же принялся петь Ваня, я от неожиданности раскрыла рот и долгое время не могла вымолвить ни слова — причём, пожалуй, всё то время, пока он тянул «Ва-а-ас лю-ю-би-и-ил». Отчего-то при виде его мне показалось, что сейчас раздастся молодой мужской голос, но пение его, как ни странно, было мягким, даже каким-то нежным, и каждый раз он то повышал голос, то понижал его. Мы слушали бы его долго, ежели бы нас не выгнали из библиотеки за шумное поведение.

Снег крошил на улице уже вовсю, так что вскоре плавное кружение его выросло в пургу. Мы шли и долго смеялись забавному своему поведению в приличных местах, а Ваня неторопливо шёл за нами в своём полушубке и собольей шапке на голове, не вмешиваясь в разговор, но и не отставая от него. У него, как оказалось, был тенор, но разве что-то говорило мне понятие это? Контратенор, сопрано и меццо-сопрано? Мужской голос у меня всегда ассоциировался лишь с басом — вероятно, тому поспособствовала и известная детская песенка о том, что папа может.

Но, не считая этого маленького недопонимания, с вокалистами, как и артистами, я всегда общалась с удовольствием. Они были душевными и очень открытыми людьми. С Майей и Алисой долгое время занимался ученик Шаляпина, но после у него сложились непростые отношения с университетом — в большинстве, с деканом факультета, и ему пришлось уволиться. Зато он успел познакомить нас со своим педагогом молодости ещё до того, как тот стал руководить Мариинским театром и окончательно уехал в Петроград. Ту памятную встречу мы все до сих пор вспоминаем с улыбками: я — потому что впервые прикоснулась к искусству; Майя — потому что весь вечер провела с каким-то едва знакомым вокалистом и сломала себе ногу; а Алиса просто весело провела время. Жаль, в тот раз не было с нами Коли — думаю, вспоминали о встрече мы не только бы на словах, но и рассматривая снимки.

А между тем, за всеми этими разговорами мы незаметно подобрались к Тверской. Здесь было любимое кафе «Бом», и хотя в такое время никому было не до мороженого, решили расположиться там. И только наш спутник собрался, наконец, вступить в наш весёлый разговор, как мы услышали чьи-то крики. Вначале я посчитала, что кто-то с кем-то дерётся, но, как выяснилось, это было всего лишь чьё-то выступление. В глаза мне бросилась не очень-то броская табличка «Стойло Пегаса. Шибко пьяных, кадетов по форме и кулачных бойцов пущать не велено». Так как мы не подходили ни под одно описание, а любопытство уже съедало изнутри, решили попытать удачи и посидеть здесь, а заодно узнать, что же там происходит. Только успел Ваня потянуть на себя дверь, как кто-то со всего размаху, подобно разве что пчеле, вылетел из заведения. За ним выбежал другой, крича оппоненту своему что-то вдогонку. И поскольку именно я была инсценировщиком узреть, что же за странные звуки и действа доносятся из кафе, сомнений моих по поводу того, что туда лучше не соваться, никто не разделил. В итоге я вошла последней, но не успела ещё тронуть пуговицы на пальто, как увиденное внутри изумило меня ещё сильнее.