Орден геноцида-2. Чистилище

— Не понимаю о чём ты… — начал было я, но затем осёкся.

Всё ложь.

Я прекрасно понимал, о чём она меня просит.

— Нет… Нееет… — прошептал я, а затем выкрикнул. — Я так долго искал тебя, не для того, чтобы потерять снова!

— Ты и сейчас не нашёл меня, Конрад, — сказала сестра. — Это… Это всего лишь тень, всего лишь призрак былой меня. Который не может больше жить, после того, что со мной… с ней сделали. Который больше не хочет жить… Даже не жить — существовать, как растение.

— Хильда…

— Если ты всё ещё любишь меня, Конрад, — в голосе сестры появились тени былых эмоций. — Если ты всё ещё… Я прошу, я умоляю тебя — покончи с этими страданиями! Я не могу больше, понимаешь ты или нет? Я так больше не могу!

Мгновенная вспышка жизни прошла, как будто её и не было. Передо мной снова была всё та же бледная тень, оставшаяся от моей сестры.

— Не казни себя, Хильда, — взмолился я. — Прошу, не казни. Я… я что-нибудь придумаю! Я…

— Ты ведь знаешь, Конрад, — на удивление мягко сказала женщина. — Ты ведь и сам всё знаешь, брат.

Да.

Да!

Да, Бездна меня побери! Я и сам знаю, что ничего не могу сделать! Но всё равно…

Рывком выдернул из кобуры «маузер» и нацелил пистолет сестре в лицо, сжав зубы от боли в груди.

Я всё и сам прекрасно знаю. Но…

— Я не могу этого принять… — выдохнул я, опуская руку с «маузером». — Мысли о том, что хотя бы ты ещё жива… Только это меня и держало… Только это… Если тебя не будет, что мне останется?

— Пожалуйста, Конрад.

Хильда смотрит на меня. Не та шестнадцатилетняя девчонка, которой она мне запомнилась. Повзрослевшая, измождённая. Испытавшая и повидавшая слишком многое…С выгоревшими волосами и бледной кожей, давно не видевшей солнечного света. С глазами той, кто достоин Дара и той, кто смог его принять.

— Я не казню себя. Просто не могу. Могла бы — сделала. И потому, прошу — исполни моё эгоистичное желание, моё последнее желание… Будь моим палачом, брат. Только ты. Больше никто.

Я смотрю на неё. Она смотрит на меня.

В нос шибает алхимическая вонь, в ушах скрежет шестерёнок той двери, что теперь уже навсегда разделила мою жизнь на тогда и сейчас.

- Чего ты ждёшь?

Я поднимаю руку с зажатым в ней пистолетом.

- Покончи с этим, палач.

Я целюсь Хильде прямо между глаз, совмещая мушку и целик «маузера»…

- Давай же.

Она, наверное, могла бы выкрикнуть это мне в лицо. С ненавистью, что копилась столько лет. С яростью, которая не находила выход. Но сестра лишь шепчет — устало и обречённо. Хильда, которая никогда и ни за что не сдавалась…

И я нажимаю на спуск.

Выбирая свободный ход крючка, и видя, как курок бьёт по ударнику…

Выстрел.

И в её лбу появляется дыра.

Выстрел.

И я убиваю свою сестру.

Темнота Камделире разлетается осколками чёрного стекла.

Темнота Камделире разлетается на части, и я возвращаясь в реальный мир.

В мир, где я отнимаю руки от тонкой шеи Хильды и закрываю её глаза. Где лицо сестры обретает спокойное и даже умиротворённое выражение — кажется, что она просто заснула. Где она наконец-то заснула — без снов, но и без кошмаров.

Сейчас. И всегда. И вечно.

Я поднимаюсь с колен от кровати Хильды, возвращаясь в реальный мир.

Я поднимаюсь с колен, возвращаясь в мир, где я остался последним.

Последним из рода Винтер.

Подбираю валяющийся на полу автомат и шагаю к выходу из барака.

Ты забыл, Конрад. Ты же забыл всё, чему тебя учил дядя. Всё, что говорили сёстры, пока ещё были живы…

Яркий солнечный свет больно бьёт по глазам, но бритвенные зрачки Мистических глаз сразу же привыкают к новому освещению.

Какая разница, если в мире остались только лишь оттенки серого?

Лишь одно важно — Винтеры убивают тварей.

Перед бараком довольно людно. Подошли мои «церберы», подтянулись солдаты лагерной охраны. Двое моих бойцов бинтуют голову пленному ребелу, грузно топает одиночный «кирасир», трое офицеров о чём-то препираются с вахмистром «церберов»…

Новак — помню его, один из немногих, кто с самого первого состава остался, когда мы ещё были вольными наёмниками и не служили Пакту. А рядом с ним… Майор и двое обер-лейтенантов, судя по погонам. На рукавах шевроны — серебристый венок из колючей проволоки.

36-я охранная дивизия.

Никогда не думал, что ярость может быть такой сильной.

Никогда не думал, что ненависть может быть такой всепоглощающей…

— …мы проводим контрпартизанские мероприятия и можем действовать на своё усмотрение, — устало — явно уже не в первый раз — произнёс вахмистр. — И у нас нет другого выхода, кроме как взорвать гаражи, чтобы прошли танки — иначе мы этот блокгауз не разберём. Моему командиру не понравится, что вы затягиваете этот процесс…

— А мне не нравится, что кто-то посторонний распоряжается в моём лагере! — высокомерно бросил майор, который Новаку в сыновья годился. — Вы нам помогли отбить атаку — мы благодарны и вам, и вашему командиру. Но дальше мы уже как-нибудь сами справимся.

Такой молодой, а уже майор. Но — в охранной дивизии. Кто-то приткнул сынка на тёплое местечко? Очень храброго сынка, который стал таким громким лишь после того, как «церберы» выбили врага из его лагеря…

— Сэр, но на борьбе с ребелами специализируемся мы, а не вы…

— И мне не нравится, что ты позволяешь себе спорить со мной, вахмистр!

— А как тебе понравится вот это, тварь? — спросил я и одной очередью из автомата положил всех троих охранников.

Вокруг воцарилась гробовая тишина.

Замерли мои бойцы, замерли солдаты охранной дивизии.

— «Церберы»! — мой Голос, напитанный силой, гневом и ненавистью раскатился по лагерю Д, парализуя и заставляя слушать. — Слушай мою команду! Убейте всех, кто носит форму охранного батальона! Убейте всех, кто носит халаты учёных! УБЕЙТЕ! ВСЕХ!

Растянувшиеся мгновения показались вечностью…